Генрих Гофман - Черный генерал
Весь день пролежал Мурзин, поджидая лесников. Время от времени он брал пригоршню снега и съедал его, чтобы утолить жажду. Но ни Ян Ткач, ни Кржановский не появлялись. Не пришли они и на второй, и на третий день. Откуда мог знать Мурзин, что все окрестные леса кишели карателями. Немецкие части, отведенные с фронта для отдыха, по приказу Карла Германа Франка прочесывали весь партизанский район. И Ян Ткач боялся оставить след на снегу, по которому немцы смогли бы обнаружить убежище партизанского командира.
С каждым днем Мурзину становилось хуже. Простреленная нога распухла и посинела. Раны все больше и больше наливались гноем. На память часто приходило страшное слово «гангрена», слышанное от врачей еще в московском госпитале. Тогда большинство смертельных исходов медики объясняли этим словом. И Мурзин понял, что сейчас он сам хозяин своей судьбы. Рассчитывать на чью-либо помощь было бессмысленно, и, доедая последний кусочек черствого хлеба – остаток запасов, оставленных лесниками, он решился на отчаянный шаг.
Разбив стекло ручного компаса, выбрал самый острый осколок. Этим нехитрым инструментом вскрыл себе рану и стал осторожно выскребать гной. От боли тело покрылось испариной, по лицу заструился пот. Но сознание работало четко. Он очистил раны от гноя, насухо вытер их носовым платком и вновь обернул тряпками. К вечеру стало легче, боль поутихла, и он повторил операцию.
Голодный и обессиленный, дважды проделал он то же самое и на следующий день. Это был пятый день его одиночества. В голове все настойчивее возникала мысль о самоубийстве. И вдруг его слух, привыкший к шорохам леса, уловил чьи-то шаги. Мурзин схватил автомат, приготовил его к стрельбе. Но тут же узнал знакомый голос лесника. Это был Ян Ткач. Он принес две овчины, сало, хлеб, колбасу, горячий чай в термосе.
Лесник долго рассказывал Мурзину, как свирепствуют немцы в округе. Перечислял повешенных, сожженные села. Сокрушенно покачивая головой, говорил о расстрелах подпольщиков и заложников. Объяснил, почему так долго не приходил.
С величайшей осторожностью подсунул, он под Мурзина одну из овнин. А когда тот удобно расположился на ней, прикрыл его второй овчиной. Покормив раненого, лесник заботливо разложил возле него принесенные свертки с продуктами, стал вновь маскировать яму ветвями и листьями.
Двадцать один день пролежал Мурзин в этой яме под могучим столетним дубом. Трижды за это время наведывался к нему Ян Ткач, приносил еду и тряпки для перевязок. Раны уже закрылись, нога начала заживать. Помогло и сырое сало, которое, по древнему башкирскому обычаю, Мурзин прикладывал к ранам.
В конце ноября неожиданно наступила оттепель. Сначала со снегового покрова над убежищем Мурзина начали падать крупные холодные капли. Потом по стенкам покатились целые струйки талой воды. Промокшая овчина стала не в радость. Яму почти наполовину затопило водой.
Мурзин уже собирался самостоятельно покинуть свое убежище, когда вновь появился Ян Ткач.
– Пан капитан! Я спознал, что боши вже вшли. Понесу тебе к мени, – радостно сообщил лесник. – Я теби бункер в сарае сробил.
Опираясь на палку и плечи лесника, все еще боясь ступить на раненую ногу, Мурзин лишь к вечеру дотащился до села, где проживал Ян Ткач. В темноте его провели в дом. Жена лесника Аничка Ткачева захлопотала возле ведер с горячей водой, приготовила большое деревянное корыто.
Приветливые хозяева раздели Мурзина, посадили в корыто и принялись отмывать. Такого наслаждения он уже давно не испытывал. Купание продолжалось почти до утра. Чистое белье лесника оказалось чуточку маловато, но это не имело никакого значения. После сытного ужина Ян Ткач проводил Мурзина в сарай и провел в бункер, вырытый под коровником. Там было темно, но тепло и сухо. Боль в ноге почти утихла. Мурзин растянулся на душистом сене и впервые за последнее время спокойно заснул.
На другой день услышал над головой торопливые шаги. Было обеденное время, и Мурзин решил, что это лесник принес ему поесть. Но Ян Ткач, спустившись в бункер, взволнованно проговорил:
– Пан капитан! Пришли двое хлопов.
– Кто? – насторожился Мурзин.
– Один великий, рус. Мает автомат. Другой чешский достойник. Мает пушку, то е пистолет.
– Что они хотят?
– Про теби пытают.
Мурзин задумался: «Кто бы это мог быть!..» И вдруг решился:
– Вот что, Ян. Ты иди в дом. Угости их малость. Ничего про меня не говори. Скоро темнеть начнет. Я тогда выйду и постучу в окно. Ты скажешь, что пришел лесник, откроешь мне дверь. А сам сразу в сторону отходи. Если это немецкие собаки, я стрелять буду. А если не выстрелю, значит, наши.
– Ано, ано!
Ян Ткач выбрался из сарая, а Мурзин стал дожидаться наступления темноты. Он знал, что немцы несколько дней назад покинули село, и потому не очень волновался за исход этой встречи с двумя незнакомыми людьми. Не впервой ему было вступать в единоборство с превосходившим по численности врагом. К тому же на его стороне была внезапность, а это, как правило, уже наполовину обеспечивало победу в короткой схватке. Но где-то в глубине души Мурзин надеялся, что это могут быть его партизаны. Иначе бы он не рискнул покинуть надежное убежище под коровником.
Когда сгустились сырые осенние сумерки, он выбрался из сарая во двор. Мглистые, темные облака распростерлись над горами. Под ногами чавкал талый снег. Мурзин проковылял к закрытому ставнями окну. Сквозь щель в них пробивалась только тоненькая полоска света. Мурзин постучал два раза. За окном послышался скрип половицы, затем дверь распахнулась, и на улицу вышел Ян Ткач.
Мурзин положил руки на автомат и, отстранив лесника в сторону, миновал сени, шагнул в комнату. Увидев вооруженного человека, двое мужчин вскочили из-за стола и… В тот же момент один из них радостно вскрикнул;
– Гляди-ка! Да это же наш капитан!
Теперь уже и Мурзин узнал здоровенного крепыша-ростовчанина Костю Арзамасцева, которого сам отправлял в отряд Степанова.
– Товарищ капитан! Живы! А мы вас уже который день по лесам шукаем.
Арзамасцев бросился в объятия Мурзина.
– Вот здорово! А капитан Степанов четырнадцать групп за вами на поиски отправил. Мы с судругом вторую неделю бродим вокруг да около. Собирались было ни с чем назад возвращаться.
В комнату вернулся Ян Ткач. Радостная улыбка сияла на его лице. Он тут же полез за старинный комод и достал заветную бутылку сливовицы.
– Спивай, пан капитан, що вояков спознал, – сказал он, ставя ее на стол.
Мурзин присел на скамейку, поудобнее вытянул больную ногу.
– Та-ак! Рассказывай, Арзамасцев, что у вас там творится? Где отряд? Где Степанов?
– Капитан Степанов в селе Гощалково. Поприжали нас было немцы, но мы вовремя из кольца вырвались. В другой район перешли. Кое-кто из ваших людей к нам пробрался. От них-то мы и узнали, что с вами беда стряслась.
– Об Ушияке ничего не слышал?
– Говорят, его немцы убили. Мы уж думали, что и вас нет в живых. Те, кто до нас добрались, рассказывали, что много ваших тогда полегло. Радисты все погибли. А про вас и про Ушияка никто ничего не знал. Потом уж связные из Всетина говорили, что Ушияка в какой-то деревне немцы застрелили. Вроде бы и вас там же убили. Степанов нас и послал выяснить обстановку да попробовать след ваш найти. По радио уже сообщили на Большую землю, что вы с Ушияком пропали. Теперь он сам принял командование бригадой.
– Откуда же вы радиостанцию раздобыли? Ты же сказал, что все радисты погибли. Наверно, и рация немцам досталась?
– А у нас своей станции нету, товарищ капитан. Мы в нашем районе группу наших десантников встретили. У них своя рация есть. По ней теперь и держим связь с Киевом.
Такие известия были сейчас нужнее любых лекарств. Мурзин забыл про ноющую боль в ноге, забыл о перенесенных невзгодах. Хотелось вот сейчас, не медля ни минуты, распрощаться с гостеприимными хозяевами и двинуться в путь, чтобы побыстрее встретить Степанова, связаться со штабом партизанского движения Украины.
Но и Арзамасцев, и второй партизан уговорили его дождаться утра. Да и растроганный Ян Ткач настойчиво просил, отведать душистой сливовицы, чтобы как-то отметить встречу. Аничка Ткачева наварила картошки, нажарила колбасы. За ужином Арзамасцев разговорился, вспомнил о недавней диверсии на железной дороге, в которой сам принимал участие.
– Послал нас капитан Степанов мост разведать возле города Границе. Наши ребята его еще в начале октября подорвали. Семь суток железная дорога тогда не работала. А тут слух дошел, что немцы мост восстановили. Вот и пошли мы, узнать, как бы его опять ахнуть. Группу повел Петр Москаленко. Подобрались мы. Наблюдаем из леса. Охрана сильная. По четыре часовых с каждой стороны стоят. И в караульном помещении человек тридцать – сорок, не меньше. Мост как-никак больше восьмидесяти метров. Высмотрели мы все. Москаленко даже схему нарисовал. Пошли обратно. А он и говорит: «Давайте, ребята, на полустанок заглянем. Может, там чего-нибудь интересное подвернется». Свернули к полустанку. Еще издалека увидели эшелон с цистернами. Стоит. На мосту-то одна колея действует. Вот немцы с этого полустанка и регулируют, с какой стороны эшелоны на мост пускать. Подкрались поближе, глядим, охраны почти никакой. Всего шесть солдат на семнадцать цистерн. Нам сверху, с горы-то, все как на ладони видать… Посовещались мы малость… И решили этот бензинчик ахнуть… Одного парня с гранатами Москаленко послал вперед, поближе к путям. А мы все за деревьями попрятались.
