Александр Лысёв - Не отступать! Не сдаваться!
И так как Егорьев продолжал молчать, Золин высказал предположение:
— Сдаемся мы, что ли?
— Капитулируем, — проканючил Лучинков, и лицо его дрогнуло.
— Заткнись, рожа! — надвигаясь на Лучинкова и беря его за грудки, угрожающе проговорил Синченко. — А ты, паникер, — показывая кулак Золину, продолжал Синченко, — еще слово вякнешь — мозги вышибу! — И, обернувшись к Егорьеву, уже не так грозно, но твердо закончил: — Командуйте, лейтенант.
Егорьев насколько знал Синченко, настолько и удивлялся всякий раз его поразительной способности собирать в себе всю волю и в решительный момент вдыхать эту волю в других. И сейчас Синченко, что называется, подготовил почву так, что любое приказание Егорьева было бы выполнено.
— Бронебойщики, на фланг! — распорядился Егорьев. — Всем занять круговую оборону! — И уже тише прибавил: — Будем драться. Ясно?!
Блистая глазами, Егорьев глянул на тут же потупившихся под его взором бронебойщиков и, видя, что те опустили головы, докончил:
— По местам!…
В один дружный залп слились автоматные и винтовочные выстрелы, ухнуло ружье Золина, прямым попаданием остановив шедший первым немецкий танк. Автоматчики бросились врассыпную, прячась за танками, укрываясь в траншеях. Внезапно началась стрельба и сзади, и слева, и через минуту Егорьеву уже казалось, что стреляют со всех сторон. Да так оно и было…
34
Подполковник Еланин с самого утра пребывал в пресквернейшем расположении духа. Мало того что дела шли из рук вон плохо, полк понес кошмарные потери и сейчас вся оборона висела, что называется, на честном слове, так еще Еланину был учинен страшный разнос в штабе дивизии. Присланный от командарма майор войск НКВД, в отличие от Себастьянова, которому хоть трава не расти, лишь бы собственная голова не подвергалась опасности, круто взялся за дело. Себастьянов, смекнув, что последствия прибытия майора могут для него очень плохо кончиться, потому что спрос за все происшедшее будет с него, комдива, не придумал ничего более хитроумного, как свалить всю вину на командиров полков. Он-де, несчастный полковник Себастьянов, выбиваясь из сил, пытается выполнить приказания начальства, а эти разбойники, командиры полков, относятся ко всему с непростительной халатностью. При этом Себастьянов так лебезил перед майором, так нахваливал приказания свыше (да и себя выгородить не забывал), что майор, не отличавшийся особой проницательностью ума, а попросту говоря, вообще человек ограниченных способностей, но ревностный служака, уверовал в злодеяния полковых командиров. Правда, к Себастьянову он тоже отнесся без особого уважения и пообещал разобраться «во всем этом». Но сейчас объективно разбираться не было времени, а представить виновных было необходимо в ближайшие дни. Тут-то и сработал давний стереотип — рубить того, кто первый попадется под горячую руку. Такими попавшимися оказались именно полковые командиры. Однако в суматохе непрекращающихся боев командиров заменить просто не представлялось возможным, а потому майор для начала устроил всем хорошую взбучку, дав понять, что их все равно не минует «суровая кара советского закона».
Возвращаясь обратно к себе в полк, Еланин, вспоминая те унижения, которым он подвергся в штабе дивизии, и зная по собственному опыту, что стоит за всем этим, прекрасно понимал, сколько намучается он, будучи арестованным, прежде чем дело дойдет до трибунала, а там до расстрела. В том, что будет именно расстрел, подполковник не сомневался — не те времена, чтобы миловать. И, подумав о проведенных им в тюрьме месяцах, восстановив в памяти, как все это было, и представив, что это будет еще раз, подполковник допустил мысль — а не ускорить ли ему события? Ведь свою пулю он получит все равно — какая разница, рано или поздно. Но стоит ему сейчас, пока еще оружие при нем, протянуть руку к этому оружию — и он будет избавлен от мучений. Сейчас Еланин, как никогда, сожалел о том, что не нажал на курок там, в окопе, в сорок первом году. А теперь он чувствовал себя обреченным, да так почти и было на самом деле. Не пришло ли время нажать на курок сегодня? Но люди, вверенные ему, что станет с ними? Он же не может допустить, чтобы ими командовали такие, как Себастьянов. Хватит в дивизии и одного.
«А какое мне тогда будет до всего этого дело? — подумал Еланин, но тут же возмутился сам себе: — Нет, это малодушие, я не имею на это права».
«А на что же я имею право? — через минуту опять подумал подполковник. — Ни на что я не имею права, даже на смерть по собственному желанию. А впрочем…»
Подъезжая к штабу полка, Еланин решил подождать и посмотреть, как все сложится дальше. В конце концов, поднести пистолет к виску не такое уж долгое дело.
К остановившейся «эмке» тут же бросились ординарцы, и Еланин, выходя из машины, не мог не увидеть тревогу на их лицах. Штаб полка расположился в крохотной рощице, под наскоро растянутой маскировочной сетью. Из уст ординарцев Еланин узнал о только что случившемся: немцы обошли полк с юга, вклинились в оборону на стыке с соседним полком и теперь поджимают левый фланг, одновременно с этим уходя в глубину, намереваясь тем самым отрезать полк от остальных частей дивизии. Еланину по карте указали место прорыва врага.
Вдруг что-то изменилось в лице подполковника: глаза странно заблестели. Не дослушав доклада, он схватил расстеленную на капоте «эмки» карту, торопливо сложил ее и, запихнув в планшет, схватился за дверцу машины:
— Водитель! Во второй батальон, живо!
Мгновенно включился мотор, шофер дал задний ход, развернул машину. Еланин смотрел сквозь стекло, как отдаляются от него застывшие в недоумении фигуры бывших в штабе людей. Он ничего более не говорил, лишь бросил заскочившему на заднее сиденье адъютанту: «А ты со мной зря», но высаживать того не стал…
Выскочив из леса, машина неслась по худому проселку туда, где, нарастая с каждой минутой, слышались звуки боя. Еланина трясло на ухабах, покачивало из стороны в сторону, но он, казалось, не замечал ничего, и только глаза продолжали сохранять свой странный блеск…
Совершенно неожиданно влетели в зону артобстрела. Сразу несколько разрывов взметнулись почти одновременно справа и слева. Было слышно, как резко сыпануло землей по железу кузова. Водитель то и дело крутил руль, машина шарахалась каждый раз в противоположные разрывам стороны, адъютант болтался сзади, пытаясь удержаться за спинки передних кресел, а Еланин все сидел, безмолвно вцепившись рукой в поручень над дверью, и лицо его казалось окаменевшим…
Неожиданно осколок разбил водительскую часть лобового стекла. Шофер сразу поник, уткнувшись лицом в рулевое колесо. Машину стало уводить влево, и Еланин едва успел ее выровнять, выкрутив руль левой рукой. На мгновение подполковник обернулся назад: адъютант лежал на полу между передними и задними сиденьями, устремив в потолок салона мертвый взгляд выпученных глаз. И его, и шофера убило одним осколком.
Еланин снова стал смотреть на дорогу: машина шла, почему-то не сбавляя ходу. Глянув вниз, подполковник увидал, что нога мертвого шофера стоит на педали газа. Продолжая удерживать руль, Еланин сбил ногу водителя с акселератора. Мотор заглох, и машина продолжала так катиться, медленно теряя скорость. Еланин рванул на себя рукоятку ручного тормоза, и когда стрелка спидометра упала до отметки «10», свернул в кювет. Машина съехала с дороги, мягко стукнувшись решеткой радиатора в дерн на краю обочины, замерла на месте.
Подполковник выбрался из салона, так и не закрыв дверцу, стал карабкаться по склону невысокого холма. Оказавшись на гребне, сдвинул на подбородок ремешок фуражки, оглядывая окрестности. Кругом продолжали рваться снаряды, несколько пуль просвистело совсем рядом с Еланиным, заставив его вздрогнуть и вобрать голову в плечи. Прямо у обратного ската холма тянулись полуразрушенные траншеи, всеми, казалось, покинутые. Еланин спустился вниз и оказался в траншее. Вперемежку там валялись трупы, наши и немецкие, но живых не было никого. Еланин двинулся по траншее, оглядываясь по сторонам в надежде разыскать хоть кого-нибудь. Неожиданно сзади послышался шорох осыпающейся земли, и Еланин, мгновенно обернувшись и держа наготове пистолет, увидал измазанного копотью человека, без каски и оружия, испуганно глядевшего на подполковника. Человек был одет в советскую военную форму с петлицами сержанта.
— Кто такой? — спросил Еланин, продолжая держать палец на спусковом крючке.
Незнакомец, облизнув сухие потрескавшиеся губы, доложил:
— Командир взвода четвертой роты сержант Дрозд.
— Номер батальона и полка?
— Второй батальон семьдесят пятого стрелкового пока.
— Документы! — потребовал Еланин
Человек покорно вытащил из кармана гимнастерки красноармейскую книжку, протянул Еланину.
