KnigaRead.com/
KnigaRead.com » Проза » О войне » Вадим Собко - Избранные произведения в 2-х томах. Том 2

Вадим Собко - Избранные произведения в 2-х томах. Том 2

На нашем сайте KnigaRead.com Вы можете абсолютно бесплатно читать книгу онлайн Вадим Собко, "Избранные произведения в 2-х томах. Том 2" бесплатно, без регистрации.
Перейти на страницу:

Шамрай, опираясь о стену, поднялся. Из окна веяло ночной прохладой. В это время на Украине начинают петь первые петухи, подсказывая время. А здесь, интересно, поют петухи? Или, может, их давным-давно съели немцы? Нет, ещё жива Франция. И поют петухи. Вот где-то очень далеко послышался одинокий, хрипловатый спросонья голос. Вот ему ответил другой, третий. Приглушённо, робко, а всё-таки поют…

Шамрай поднял скованные руки, ухватился за решётку, дёрнул её, сначала тихо, потом посильнее. Стальные переплетённые прутья заметно поддались. Тогда окрылённый ликующей надеждой, хотя в глубине души и понимая всю её призрачность, он стал тянуть металлические, холодные стержни, уже не заботясь об осторожности. Решётка покачнулась и вылезла из своих неглубоких гнёзд. Так дерзко, напропалую мог действовать только сумасшедший. Шамрай, пожалуй, в эти минуты и был тем сумасшедшим.

Не опасаясь наделать шума и привлечь внимание часовых, — должны же здесь где-то быть часовые, — бросил решётку на солому, привстал на цыпочки, лицом дотянулся до окна, выглянул. Темь — глаза выколи. В такое время ночи по небу должна бы гулять ослепительная луна. Так почему же темно: скоро рассвет или небо заволокли тучи? Присмотрелся повнимательнее — звёзд, кажется, тоже не видно. Ночь глухая, враждебно насторожённая. Тишина плотная, непроницаемая, как чёрная каменная стена. Высунул в окно руки, нечеловеческим усилием, упираясь в подоконник локтями, подтянулся, просунул голову. Подбородком зацепился за внешний край, весь напрягся, упираясь носками, коленями, подался вперёд и почувствовал, с каким трудом пролезают плечи в узенькое отверстие окна. Когда его пытали, пиджак валялся в углу камеры, он хорошо это запомнил, а воротник с петличками, как хомут, висел на шее. Когда же на него успели надеть пиджак?

Перед тем как заковать в кандалы?

Теперь эта чёртова одежда мешала пролезть в узенькое оконце. И не снимешь: руки-то скованы. Нет, кажется, всё-таки можно протиснуться.

Вылез до пояса, огляделся. Темень и тишина. Ничего и никого не видно. Тогда он резко рванулся вперёд и упал. Приготовился к худшему — разбиться о какие-нибудь сваленные камни или доски. А упал неожиданно мягко и удачно: окошко от земли оказалось полметра, не больше.

Несколько минут лежал, собирая силы, потом поднялся.

Куда же идти? Всё равно куда, только скорее и подальше от этого проклятого места. Если и выпал на его долю один-разъединственный шанс остаться в живых, так не воспользоваться им было бы сейчас глупо. По двору гестапо ползёт человек в наручниках и хочет остаться в живых. Ну, не нелепо ли это? От отчаяния, ясного понимания своей обречённости и тщетности всех усилий Шамрай чуть было не заплакал.

Убить человека очень легко и очень трудно. Нажал пальцем на спуск пистолета — пуля ударила в сердце, и человека нет. Но сколько раз бывало так, что люди, которых считали мёртвыми, расстрелянными, сгоревшими, неожиданно оказывались живыми и здоровыми, только седыми, как первый ноябрьский снег. Потому что человек способен выжить даже в тех случаях, когда, пожалуй, и камень не выдержал бы, рассыпался в прах. Куда идти, Шамрай не знал, а всё-таки шёл, двигался, как призрак, вытянув вперёд скованные руки, пока они не натолкнулись на холодный, сырой бетон. Это, по всей вероятности, стена. Куда же дальше ты пойдёшь, Роман? Направо или налево? Какая разница — везде одинаково опасно, везде смерть. Пошёл налево, время от времени касаясь стены, как слепой — руки поводыря.

Над головой тихо зашумели листья. Проснулся свежий апрельский ветер. Стало немного светлее, показались очертания предметов. Шамрай взглянул вверх. Тучи не разошлись, но стали тонко-прозрачными, и луна слабо просматривалась сквозь их серую пелену, как мутное пятно. Домик гестапо, невысокий, двухэтажный, прятался в садочке. Видно, совсем небольшой этот городок. Но гестапо есть гестапо, где бы оно ни было. И потому должны быть часовые. Где же они? По всей вероятности, стоят в воротах. И с ними могут быть собаки. «Только не собаки!» — с ужасом подумал Шамрай, и кровь похолодела в его жилах.

Остановился, прислушался. По-прежнему тишина. Бывают, значит, минуты, когда и гестапо спит. Но постовой у ворот не спит наверняка. Он — немец, он аккуратно несёт службу. Шамрай двинулся в садик. Молодые листья невысоких яблонь приветливо шелестели. Хорошо, что поднялся ветер, приглушит шаги. Снова преграда на дороге, только на этот раз не бетонная стена, а обыкновенная ограда из каменных плит. Колючая проволока есть сверху? Конечно. Не могли же гестаповцы не обнести себя колючей проволокой.

Стало ещё светлее. Луна вот-вот прорвёт лёгкую паутину туч, нужно спешить. Забор невысокий, хозяин строил его не для гестапо. Пальцы стали непослушными, чужими, растопырились, как грабли, но ему всё-таки удалось сцепить колючую, злую проволоку. Теперь можно попробовать перелезть.

Протянул обе скованные руки и, цепляясь раздувшимися, как сосиски, пальцами, подбородком, разрывая в кровь кожу и не чувствуя боли, срываясь и вновь цепляясь, помогая себе плечами, коленками, носками разбитых ботинок, он одолел наконец забор. Тяжело, словно мешок с овсом, упал на землю, лицом вниз, но сознание не потерял.

Мгновение лежал, прислушиваясь, потом поднялся и пошёл. Мысль о том, что случилось невероятное, невозможное — он убежал из гестапо, шёл сейчас свободный по этой предрассветной пустынной дороге, дышал свежим вольным воздухом, — заставила ликующе и испуганно забиться сердце. Пройдёт какой-нибудь час или того меньше — и его хватятся в гестапо, если уже не хватились, и тогда… О том, что будет тогда, Шамрай приказал себе не думать. Об этом нельзя было думать. Но непокорная мысль напоминала о чёрной собаке Рексе, о его крепких, как стальные кинжалы, зубах. Где были собаки, когда он, Шамрай, перелезал через забор? Может, их повезли искать кого-то, рвать лютыми зубами, терзать…

Вдоль дороги, в кювете, бежал ручей. И Шамрай долго шёл по мелкой воде. Наклонялся к ручью, стоя чуть ли не по колено, и жадно пил холодную свежесть, и снова шёл.

Куда идти?

Просто идти вперёд, подальше от гестапо.

И он шёл и шёл. Небо прояснялось, тучи, гонимые утренним прохладным ветром, потеснились, разбегаясь в стороны, и освободили место для месяца, уже по-утреннему бледного и далёкого. Вместе с тучами медленно и лениво отступала темнота, оставляя на весенней слякотной дороге одинокого путника.

И одна мысль заставляла биться уставшее сердце Шамрая и переступать обессиленными, словно ватными ногами: «Ты должен идти, Роман, пока дышишь, идти вперёд, дальше от гестапо, от этого маленького домика в тихом городке, название которого ты так и не узнаешь в своей жизни». Уже на рассвете, когда луна растаяла у горизонта, будто тоненькая льдинка в тёплой воде, и на востоке зарозовело небо, Шамрай покачнулся и тяжко, всем телом, как солдат с простреленной грудью, упал на землю. Молодая поросль кустов охватила его и спрятала в своей зелени. Окровавленный, почти бездыханный, лежал он долго. Солнце двигалось к полудню, а Шамрай ничего не видел, не слышал, но всё-таки жил.

Хриплое дыхание вырывалось из груди, маленькие кровавые пузырьки, пенясь, лопались в уголках губ. Но дыхание постепенно выравнивалось, обморочность переходила в сон.

Потом кто-то приложил к его груди горячую иголку. Огромный, кроваво-красный, как сочная вишня, комар сидел на груди и пил кровь. Шамрай хотел пристукнуть его ладонью — бряцнула цепочка наручников, острой болью отозвалась в запястьях. Комар с победным звоном улетел, тяжело неся в воздухе своё прозрачное на солнце, кроваво-красное тело.

Шамрай взглянул на свои руки. Набухшие и почерневшие, они напоминали огромных раков с растопыренными негнущимися клешнями-пальцами. О том, чтобы пошевелить ими, страшно было и подумать. Стальные браслеты глубоко вонзились в отёчную кожу.

Когда-то он читал рассказ одного английского или американского писателя о преступнике, который убежал из полиции с кандалами на руках. Цепь была сделана из особой стали: чем старательней её распиливали, тем крепче она становилась. Потом, став сталеваром, Шам-рай познакомился с этой сталью — действительно, зёрна аустенита поддавались лишь специальной обработке. Но преступнику тогда было не до теории. Он долго бился, стараясь освободиться от своих оков, и, обессилев в бесполезной борьбе с наручниками, сдался, вернувшись в полицию. Мораль ясна: не вздумай бежать в кандалах из нашей стали, которая, разумеется, самая лучшая на свете. Все сразу: и мораль, и реклама.

Шамрай, не отрываясь, смотрел на свои руки, и ему казалось, будто они пухнут и чернеют прямо на глазах, а стальные браслеты впиваются всё глубже и глубже. Невозмутимо холодные, они теперь жгли лютым, беспощадным огнём. Долго такую боль не вытерпеть. Ещё день, два, и тогда начнётся гангрена. Пожалуй, поймёшь того преступника, вернувшегося в полицию… Но ты, Шамрай, не вернёшься. Значит, тебе остаётся только смерть.

Перейти на страницу:
Прокомментировать
Подтвердите что вы не робот:*