Бруно Апиц - В волчьей пасти
Кропинский понимал его, он хотел помочь и не мог ничего предложить, кроме своей готовности страдать вместе с другом.
— Я тоже буду висеть, и я теперь все знать, как ты. Мы бедный маленький люди и совсем одни, и никто нас не защитить. Но мы не сказать ни одно слово. Правда, Андре, мы не сказать ни слово? Мы кричать, все время кричать, когда они хотеть имена. Это лучше, чем мы сказать…
На простые слова Кропинского Гефель ответил искренней благодарностью.
— Да, ты… ты прав, Мы просто будем кричать, не так ли? Тогда мы ничего не выдадим.
Так они помогали друг другу и пользовались слабостью как силой, укрепляя устои моста, дабы он не рухнул под приближавшимся новым напором волн.
Утренние часы Кремер провел в мучительной неизвестности. Бохов уже побывал у него, но Кремер ничего не мог ему сообщить, он не знал даже, удастся ли Шюппу проникнуть в карцер. Кремера, как лагерного старосту, часто вызывали к воротам. Прогулка туда была не из приятных. Сегодня Рейнебот уже два раза требовал его к себе. В громкоговорителе снова что-то щелкнуло, И В комнате Кремера раздался квакающий голос Рейнебота:
— Лагерный староста, мигом к воротам! В два счета! — добавил комендант на своем обычном жаргоне.
Кремер натянул на себя шинель, напялил шапку. «Что опять понадобилось этому проклятому черту?»
Кремер бежал через апельплац к воротам, как по тонкому льду. Долго ли выдержит этот лед?.. Может быть, Гефеля уже заставили говорить? За себя самого Кремер мог поручиться, что бы с ним ни случилось. Он знал, что его даже в самый опасный момент не одолеет слабость. Пульс у него всегда бьется ровно. Он умел замыкать в себе все свои чувства и мысли, поэтому его голова оставалась свободной, и Кремер при всей внутренней страстности всегда сохранял хладнокровие. Это давало ему большое преимущество над противником.
Таким стоял он теперь перед Рейнеботом. Тот уселся, болтая ногой, на край стола и даже предложил Кремеру сигарету.
— Я не курю.
— Ах, верно! Наш лагерный староста ведь не курит!.. Странный лагерный староста…
Лицо Кремера было непроницаемо, и Рейнебот не мог понять, дошла ли до Кремера его шутка. Закуривая, Рейнебот принял решение идти прямо к цели.
— Насчет Гефеля вы, наверно, знаете?
— Так точно, господин комендант, два человека из вещевой камеры арестованы по обвинению в укрывании ребенка.
— Вы хорошо осведомлены.
— К этому меня обязывает должность лагерного старосты.
— Тогда вы, наверно, знаете, что произошло этой ночью в карцере?
— Нет.
— Нет?
— Нет.
— Гефель умер.
Рейнебот прищурил глаза так, словно целился через мушку револьвера, но ничего не уловил. Ни в глазах Кремера, ни в его чертах. В черепную коробку Кремера он никак проникнуть не мог. А там вспыхнула одна неопровержимая мысль: «Врешь!» Спокойствие Кремера выбивало у Рейнебота почву из-под ног. Он отвернулся и заметил с напускным равнодушием:
— При вечерней перекличке вычеркните двоих, их нужно исключить из состава: Гефеля и этого поляка, как его?..
— Кропинского.
— Да, Кропинского, — сердито бросил он. Молодой комендант все больше терял власть над собой и допускал ошибки.
— Эти двое, можно сказать, окачурились вовремя! — произнес он, скривив губы. Рейнебот обладал способностью даже грубое слово преподносить элегантно. — Вы, наверно, рады, а? — Его взгляд скользнул по лицу Кремера. — Но тут вышла маленькая неполадка. Перед своей блаженной кончиной оба покаялись.
И снова быстрый взгляд.
Кремер высоко подмял брови.
— Значит, ребенка нашли?
Он перехитрил лису. Рейнебот сделал еще одну ошибку.
— Ребенка?.. Ему я очень благодарен. Он навел нас на след.
Теперь ложь стала явной! Ведь «покаяться» мог только Гефель, Кропинский ничего не знал. А Гефель был жив и ни в чем не признался!
Так они еще побеседовали, ходя все вокруг да около. Рейнебот опасался, что наговорил лишнего. Но ему хотелось просмаковать последнее удовольствие. Он вплотную подошел к Кремеру и снова, казалось, прицелился через прорезь и мушку:
— Значит, спишите со счета.
— Так точно!
Кремер выдержал его взгляд, даже глазом не моргнув. Он и Рейнебот стояли друг против друга и ценой огромного напряжения держали себя в руках. Взгляд Рейнебота стал холодным и зловещим, молодой комендант чувствовал, как все внутри у него уже готово обрушиться на Кремера. Но он ни малейшим жестом не выдал своего состояния и только коротко кивнул:
— Идите!
Когда Кремер ушел, Рейнебот отшвырнул сигарету. «Психологический путь» он сам себе отрезал!..
«А что, если они и в самом деле прикончили Гефеля? Вычеркивать из состава живою человека как мертвого? Этого еще никогда не было!» С тяжелыми мыслями вернулся Кремер в свое помещение.
Неужели Рейнебот сказал ему правду? Но где кончалась правда и где начиналась ложь? Дело ведь шло не о ребенке!
Как тревожны и грозны были часы с того момента, как Гефеля посадили в карцер! Каждый истекавший час мог взорваться изнутри, как снаряд. Тогда разом высыпали бы блокфюреры, бросились в бараки лагеря, туда, где можно найти товарищей из аппарата. Меньше чем за час они согнали бы всех этих людей в одно место. И карцер стал бы их последним бивуаком!
Если Кремеру, когда он спешил к Рейнеботу, казалось, будто он ступает по тонкому льду, то обратный путь он совершал словно по узким мосткам над пропастью. Едва он успел обогнуть здание канцелярии, как из громкоговорителя у ворот разнеслось:
— Лагерного электрика к воротам!
Кремер остановился. Приказ повторили:
— Лагерного электрика к воротам, живо!
Кремер повернулся и побежал к бараку электриков. Шюпп, с ящиком инструментов через плечо, шел ему навстречу.
Смотри-ка, Вальтер, дело клеится!
Они быстро обменялись новостями.
— Гефель якобы умер…
У Шюппа от ужаса округлились глаза.
— Беги, Генрих, — напутствовал его Кремер, — может, удастся, узнаешь точнее.
Шюпп поспешил дальше. Кремер смотрел ему вслед.
Ферсте сдержал слово. По непонятной причине в карцере погасло электричество. Перегорели предохранители. Шюпп обследовал кипятильник в помещении Мандрила и потребовал, чтобы Ферсте ему помог. Мандрил с недоверчивым видом стоял рядом, он неохотно допускал заключенных в свои владения. Между Шюппом и Ферсте установилось безмолвное понимание. Шюпп избегал всякой интимности. Кратко и деловито он объяснил уборщику, что тот должен делать: держать кипятильник, пока сам он отвинчивает гайки. Обстоятельно осмотрел он внутренности кипятильника и не нашел никакого повреждения.
— Кипятильник в порядке, — объявил он и добавил, переходя на словоохотливый тон: — В случае короткого замыкания обычно виноваты эти штуки.
— Перестань болтать, — грубо оборвал его Мандрил, — и чини, что надо.
— Так точно, гауптшарфюрер, — послушно отозвался Шюпп и стал обращаться к Ферсте лишь с деловыми замечаниями.
Проверяя выключатель, он заметил:
— Проводка, кажется, мертва.
Верным чутьем заключенного уборщик тут же понял шифр намека.
Контакт, установившийся между заключенными, дал им возможность, несмотря на присутствие Мандрила, объясняться и дальше.
— Гауптшарфюрер уже сам исследовал аппарат и ничего не нашел, — сказал Ферсте.
Шюпп безобидным замечанием стер шифр:
— Придется осмотреть проводку. Где-нибудь должно быть короткое замыкание.
«Они ищут тех, кто в аппарате, а Гефель не умер. Он пока ни в чем не признался». Так Шюпп истолковал иносказание Ферсте. Это были ценные сведения. Но как устроить, чтобы с помощью Ферсте быть в курсе дальнейшей судьбы обоих арестованных? Не мог же Шюпп целыми днями возиться с ремонтом проводки!
— Зачем тебе нужно осматривать проводку? — брюзгливым тоном осведомился Мандрил.
Шюпп успокоил его.
— Это пойдет быстро, гауптшарфюрер. Вероятно, где-нибудь порвался провод.
Он попросил Ферсте принести стремянку и принялся осматривать провода, шедшие под потолком. Ферсте держал лестницу. Начав с помещения Мандрила, они метр за метром продвигались в глубь темного коридора. Мандрил стоял в дверях своей комнаты и наблюдал за ними. С этим мрачным зверем надо было обращаться осторожно. Шюпп молча продолжал работу. В то же время мозг его усиленно изыскивал способ безопасно поговорить с Ферсте. Они молчали, но напряженно ждали, чтобы сказать друг другу хоть несколько слов, а это стало бы возможно, если бы Мандрил не шел следом. Они двигались по коридору все дальше, и расстояние между ними и Мандрилом увеличивалось. Но, может быть, он крался за ними?
Чтобы усыпить его подозрения, они развили усердную деятельность, громко произнося слова, предназначенные для слуха Мандрила: «Поставь стремянку чуть круче… Так, хорошо… Держи крепко!..» В то же время они успевали тихо обмениваться другими словами.
