Олег Рябов - Четыре с лишним года. Военный дневник
И всё-таки до Дуза мы в этот день так и не доехали. На парковочной стоянке, где отдыхал наш караван из «тойот», стояли ещё несколько туристических автобусов и авто. Водитель Гасан стоял с несколькими местными жителями тут же, что-то горячо обсуждая. Изредка они весело улыбались и громко хихикали. В ожидании, пока соберётся вся группа, я подошёл к нашему групповоду
– Что так обрадовало этих мужчин? Я не знал, что местные могут так веселиться.
– Им нравится название автомобиля, который они в первый раз видят.
– А что за название? Какой автомобиль?
– «Туарег», вон – видите, стоит?
– Ну и что тут смешного? «Фольксваген-Туарег». Я уже ездил на таком. У меня приятель хозяин автосалона, и он дал мне возможность провести тест-драйв на таком аппарате. Но проходимость у него неважная.
– Да, но не в этом дело. Туареги – это местное племя, хозяева пустыни, они занимаются разбоем, набегами и поборами.
– А я думал, что хозяева пустыни – берберы.
– Да, это так. Но туареги – одно из племён берберов, а может, даже каста. Это – пираты Сахары.
– Что, до сих пор?
– Вы знаете, тему туарегов мы не обсуждаем с туристами. Ведь берберы очень миролюбивый народ, с тысячелетними традициями и культурой. О них разбились римские легионы, войска Наполеона и современные колонизаторы с их меркантилизмом.
– А как бы посмотреть на этих берберов?
– А чего на них смотреть? Вон они торгуют сушеными скорпионами, верблюжьими подстилками и выделанными овечьими шкурами.
– Но я не это имел в виду. Хотелось бы посмотреть, как они живут.
– Пожалуйста. Сегодня на вечер запланирована прогулка на верблюдах, выбирайте – мы вместо верблюдов можем съездить в посёлок берберов. Это километров тридцать.
Желающих поехать в посёлок берберов оказалось немного: я и две молодые англичанки. Мы заплатили нашему гиду, который оказался полиглотом, по пятьдесят долларов, и тот отправился договариваться с водителем джипа. Меня порадовало, что через несколько минут я сидел рядом с моим Гансом: от него веяло бодростью, уверенностью и теплом.
Дорога шла плавным широким серпантином куда-то вверх, иногда совсем пропадая, иногда превращаясь во вполне конкретную колею.
– Атласские горы, – наш гид показал рукою на горизонт, – мы туда не поедем. Присмотритесь, видите на склоне чёрные дырки? Это пещеры, в них живут троглодиты.
– А берберы, это тоже троглодиты?
– Конечно, раз они живут в пещерах. Только мы едем к тем, что живут под землёй. А вон, смотрите: на горизонте пять верблюдов. Это – дикие верблюды.
На фоне неба силуэты больших животных выглядели эффектно.
– А я думал, что диких верблюдов уже не бывает.
– Нет, здесь встречаются большие стада диких верблюдов.
Наш джип снова сполз куда-то в песок и по большой дуге потащился среди барханов. Гид утомлял нас рассказами о матриархате, который испокон веков признают за основу берберы, что, несмотря на ислам, многожёнства у них нет, и как свободны их женщины, как совет семьи или племени решает – кто отец ребенка. Когда мне не хватало моего английского, он переходил на русский, и англичанки молчали, делая вид, что всё понимают.
Остановились мы неожиданно и, когда вылезли из машины, поняли, что под ногами не песок, а довольно плотная почва.
– Песчаник, – пояснил гид.
В течение всего рассказа пытался вспомнить, как его звали, нашего гида. Не помню. Пусть будет – Жак.
Мои спутницы англичанки всю дорогу молчали, не проронили ни слова. Это были довольно интересные молодые женщины, и если вначале я и хотел с ними пококетничать, то теперь уже понял, что это за типаж: холодность, граничащая с безразличием, и высокомерие. Вспомнилась чеховская «дочь Альбиона», которая удочкой ловила рыбу. Теперь Жак говорил только по-русски, и мы с ним шли впереди, а англичанки, слипшись, шествовали за нами – только что за руки не держались.
По широкому пологому жёлобу мы сначала куда-то спускались, потом начался подъём, и вдруг оказались перед небольшим проёмом, входом в пещеру, занавешенным плотной тряпкой со специфическим местным рисунком. Нас встречала хозяйка: открытое, умное, но не улыбчивое лицо, местная национальная одежда, к которой мы уже привыкли и ни «здравствуй», ни знакомства, ни рукопожатий. Она по-деловому перекинулась парой слов с Жаком и откинула полог.
Мы перешагнули через порог, широкий и высокий, вырубленный из песчаника; в пороге была прорублена дыра, заткнутая свёрнутой в рулон овчиной.
– Это от змей и скорпионов, – пояснил Жак. – Когда идёт дождь, из этой дыры вытекает вода, а чтобы живность в дом не заползла, её закрывают.
Мы оказались в зале этого необычного жилища, как на дне стакана: над нами сияло бирюзовое африканское небо. На полу стояли несколько кожаных потёртых топчанов и шатких стульев, на неказистом столике был приготовлен местный чай – видимо, Жак заранее по мобильнику связался с хозяйкой и нас ждали. И я, и англичанки с отвращением выпили напиток и оставили небольшие денежки. Жак подробно стал объяснять устройство жилища.
В стенах этого большого зала-стакана было проделано довольно большое количество отверстий: это были входы в маленькие пещеры-комнатки. Они служили и спальнями, и кладовками. Я заглянул в одну такую пещерку: там на корточках сидел молодой мужчина и смотрел футбол по телевизору. Заметив меня, он обернулся, буркнул «бонжур» и снова уставился в экран.
Довольно быстро закончилась наша экскурсия, и не было в ней ничего замечательного. Мы снова стояли у нашего «лендкрузера», я курил, англичанки молчали, Жак с Гансом о чём-то спорили. И тут произошло непонятное: из-под земли, «из норы» выбежал тот молодой мужчина, который со мной поздоровался, он забрался на ближайший самый высокий холм, выхватил полосатую тряпку и стал орать.
Он радостно плясал, подпрыгивал, а я заметил, что метрах в ста от нас пляшет и подпрыгивает, и орёт ещё один, похожий на нашего, мужчина. А дальше я увидел – ещё, и ещё. Я подумал, что это религиозный обряд – проводы солнца на ночной покой. Потому что это действительно очень красиво и описать трудно: заход солнца в Сахаре. Это надо видеть: как меняется цвет неба, цвет пустыни, как бегают оранжевые и малиновые тени между барханов.
– Что произошло? Кого они зовут? – спросил я Жака.
– Они никого не зовут. Они радуются, что Зидан забил гол.
– Какой Зидан? При чём тут Зидан?
– Футболист Зидан. Зинедин Зидан. Зидан – бербер. Хотя он родился в Марселе, его родители отсюда. И все местные называют Зидана своим братом, или дядей, или племянником.
Американец Джонни
«Мы знаем только то, что делается на фронте в пределах 10–15 километров, но войну немцы, кажется, уже не выиграют, большие шансы имеют американцы…»
(Из письма отца 30.06.42)
Постколониальная Индия.
Мне повезло узнать её, вздрагивающую. Я видел, как она пришибленно оглядывается на трехсотлетнее английское беспардонное владычество.
Миллиардное население с умопомрачительной по численности, всё подавляющей кастой неприкасаемых: нет ни паспортов, ни родителей, ни места жительства, они родились в придорожных канавах и там же умрут. Из одежды – только набедренная повязка. Машины-фургоны с чёрными крестами собирают их останки вдоль дорог, определяя место или по запаху, или по стаям огромных грифов. Столбы чёрного дыма от погребальных костров можно увидеть во всех больших городах.
Угольные худые велорикши – кожа и кости – к ним страшно подходить. Трёхколёсные мопеды с тентами от солнца: за простой карандаш или ластик он повезёт вас куда угодно, рассчитывая ещё на что-нибудь.
Ювелирные лавочки, где сапфиры, рубины и даже бриллианты меряют стаканами и записывают ваше имя в книгу почётных гостей.
Дели, Агра, Хайдарабад, океанские пляжи Бенгальского залива и фантазии Тадж-Махала – мы небольшой группой катались почти месяц по этой непонятной и волшебной стране, не уставая удивляться. Природа, животный мир, исторические объекты, обычаи, кухня – всё это составляло наши ежедневные впечатления.
И, как бесплатное приложение, подозрительным шлейфом, как мираж, вызванный тропической жарой, – во всех этих местах мы сталкивались с одним и тем же человеком. Это был Джонни.
Джонни-американец – прозвали мы его между собой.
Джонни. Мы с ним познакомились, точнее, впервые столкнулись, в Нью-Дели, где жили в полупустом пятизвёздочном отеле, огромном дворце без каких-либо удобств. Мы, советские граждане, тогда ещё не представляли, что в отелях тропических стран должны быть кондиционеры, должны меняться простыни, а в барах можно требовать холодное пиво и лёд.
Мы играли в темном мрачном огромном холле в карты, когда мимо нас навеселе куда-то на выход прошествовала небольшая группа: два джентльмена и дама. Один из мужчин с сигаретой в зубах остановился, всем своим видом изображая заблудившегося школьника, около нашего массивного стола из синей яшмы, за которым мы играли. В этот миг я, выругавшись матом и смахнув пот со лба, в очередной раз обругал тропическую жару и нерасторопных индусов, у которых буфет работал час в сутки.
