Олег Рябов - Четыре с лишним года. Военный дневник
Когда мы спускались с гор к морю, меня заинтересовал всё же вопрос:
– А когда же будет Корлеоне?
– По-моему, это был Корлеоне! – водитель махнул рукой. – А зачем тебе? У тебя там родственники?
– Омерта! – одними губами прошептала жена.
3
После каждой дальней поездки, если это не командировка или деловая встреча, возникает вопрос, простой «быковский вопрос мужика к Путину»: «А зачем?» Купаешься, лежишь на лежаке, играешь в теннис, пишешь эсэмэски, ешь мороженое, пьёшь кофе, по вечерам куришь сигарету и слушаешь цикад, а может, и хорошее пение. Днём на пляже к тебе, услышав твою речь, подходят незнакомые люди и пытаются на незнакомом языке выяснить: откуда ты?
На третий день ко мне подошёл сухопарый немец, который, как выяснилось, пытается изучать на Сицилии английский язык. Я не знаю ни немецкого, ни английского, ни итальянского и не хочу пока что их изучать. Я лежу и читаю «Крёстного отца» по-русски. Он пытается завести со мной знакомство на ломаном английском, мы с супругой на трёх переломанных: русском, английском и французском объясняем ему, что у нас ничего не получится, тут он достаёт полиэтиленовый файлик с тремя старинными бумажками и суёт их нам в руки. Мы не долго в них разбирались: все три документа были составлены в XIX веке чудесным каллиграфическим почерком, и говорилось в них о том, что герр Хельмут Штольц венчался в Сенкт-Питербургсккой лютеранской церкви в 1909 году. Дальше разговор стал приобретать и смысл, и интерес: Штольц, а так звали нашего нового знакомого, интересовался, как бы ему узнать, жива ли эта церковь и можно ли как-то получить какие-нибудь ксерокопии её документов. И нельзя ли попытаться сфотографировать эту кирху, если она есть. В общем, такой живой, изысканно-интеллигентный и тем не менее практичный разговор.
Трудно в таких случаях чего-то обещать. Я не думал о провокациях, честно, хотя вырос в СССР. Просто зная, что произошло в нашей стране за эти годы, понимал, что выполнение любых подобных обещаний нереально или это потребует безумных усилий.
Прощались с Штольцем через два дня, я подписал ему маленькую книжечку своих стихов, где на задней страничке написал адрес своей электронной почты.
4
Письмо-бандеролька пришло к Рождеству. В него была вложена миленькая открыточка с шарами, Дедом Морозом и зайцами, а ещё детская книжка «Бременские музыканты», изданная в Германии на русском языке. Штольц сообщал, что он живёт в этом замечательном и знаменитом городе. Памятуя, что, по европейским обычаям, каждый подарочек требует отдарочка, я вынул из старого отцовского «фрицевского» альбома пяток красивых фотографий с видами города Бремена и, сочинив приятные и подобающие случаю слова, отправил посылочку в город Бремен.
Восторгам в ответном письме не было конца. Некоторые идиомы мне пришлось просить перевести друзей из иняза. Смысл заключался в следующем: на одной из открыток был сфотографирован дом близких родственников нашего немецкого нового друга, в котором ему часто приходилось бывать и отдыхать. Штольц писал: «Наверное, эти старинные открытки Вы купили в антикварном магазине, я понимаю, как это дорого, и готов компенсировать Ваши затраты».
Вот уж простота – хуже воровства. Надо мне было дождаться супругу – посмеялись бы, придумали бы с ней чего-нибудь этакое безобидное, а получилось, что наша дружба оборвалась, не успев завязаться.
Я просто и по-русски (он же изучает русский язык) ответил:
«Дорогой Штольц!
Мой отец прошел пол-Европы и везде, во всех городах, которые они освобождали от фрицев, во всех домах на полу валялись такие замечательные фотокарточки. Он их подбирал и слал домой своей маме. У меня этих карточек полный ящик письменного стола. Жму руку, Олег».
Зидан забил гол
«В Кракове встречаемся с англичанами и американцами, это военнопленные… Один из Туниса (Африка) объясняет, что с Роммелем воевал в 41-м году».
(Из письма отца 5.03.45)
Развернувшись веером из дюжины машин, мы мчались на белых «лендкрузерах-сотках» по песчано-каменистому участку Сахары по направлению к маленькому городку Дуз, расположенному в самом сердце великой пустыни.
После каждого мельчайшего приступочка машина пролетала по воздуху несколько десятков метров, и как водители этих агрегатов умудрялись не сталкиваться друг с другом, одному Богу известно: ревущие, они расходились буквально в метре друг от друга. Наши спутницы визжали и причитали при каждом полёте:
– Я сейчас описаюсь!
– Я уже!
И мы им верили. Мне думалось, что если остановимся – я выйду, куплю самого паршивого верблюда и поеду дальше на нём. По всей вероятности, наши дамы, так же, как и я, удовольствия от поездки не получали.
Хотел соблюсти политкорректность и назвать нашего шофёра афроамериканцем, но не получилось: Гасан был самым настоящим негром из Мали, иссиня-чёрным, пухлым и улыбчивым. Я думаю, что он бы даже обиделся за «афроамериканца». Он был участником трёх последних ралли Париж – Дакар и совершенно невозмутимо вел свой аппарат, умудряясь при этом слушать музыку, жевать резинку и переговариваться по мобильнику со своими коллегами. Я его звал Гансом.
Остановку всё же сделали. Наши «тойоты» встали причудливой звездой на небольшой площадке между барханами, как стадо больших уставших животных. Все повылезали из машин, неуверенно ступая и ощупывая ногами почву. Невдалеке виднелось большое голубое озеро, до него было рукой подать. Это было соляное озеро. Я с этим явлением уже сталкивался и не пошел с нашим групповодом и переводчиком осматривать его.
Я подошёл к Гасану и на ломанном английском попытался объяснить ему, что хочу найти «розу Сахары». Он долго не понимал, но потом ему что-то подсказали коллеги-водители и он радостно кивнул мне «о’кей», махнув рукой в сторону автомобиля.
Мы ехали совсем недолго. Сначала Гасан попытался перебраться через бархан, но на середине очень крутого склона машина забуксовала, и её начало заваливать плывущим сверху песком. Я заволновался, но мой водила замурлыкал какую-то свою песенку и, резко развернувшись, дал газа. Мы поползли вниз по бархану вместе с кучей песка, пока не остановились почти внизу, где он уверенно развернулся и поехал в объезд через узкий перевал с довольно плотным грунтом.
Как только скрылось из виду соляное озеро и наш автопоезд с туристами, пейзаж наполнился тревогой и безысходностью, которые понятны любому чужаку. Отвесные стены барханов, с нависшими гребнями, отсутствие ориентиров, понимание, что назад дороги нет: мы спускались по этим склонам, почти прыгали. И то, что дорога была недолгой, минут пятнадцать, не спасало. Гасан встал неожиданно и молча, показав рукой куда-то вперёд.
Я вышел из машины и пошёл в указанном направлении. Слепящее солнце, жаркий воздух, который обжигал лёгкие, головокружение от непривычного ралли сделали меня слабоумным, и я почти наткнулся на высокий, почти с меня ростом пенёк, весь состоящий из причудливых золотистых, полупрозрачных лепестков.
Этому чуду природы не хочется давать научного объяснения – хотя я его знаю. Всё равно что первую любовь измерять химическими процессами и гормонами. Те лепесточки из гипса и соли, которые нам предлагались на курортных базарах и пляжах Туниса, да и небольшие бутоны из нескольких лепестков, да и большие, с ладонь величиной, не могли в моём воображении вырасти до этого шедевра, созданного природой пустыни. Мне на миг показалось, что это дерево из круглых лепестков-кристаллов звенит и благоухает. Я стоял очарованный несколько мгновений, пока не понял, что упаду от жары.
То, что я единственный из всей группы увидел это чудо, меня чуть огорчало. Я машинально поднял с земли друзу: полураспустившуюся оранжевую розу с острыми дисками из тёплых кристаллов и пошёл к машине, к спасительному кондиционеру.
Группа была уже в сборе, и ждали только нас. Я ехидно поинтересовался у наших дам: поменяли ли они трусики? На что получил ответ, что все готовы к очередному марш-броску. Следующая передышка была в небольшом посёлке, название которого я позабыл и врать не хочу.
Это была деревушка-оазис. Как возникают такие оазисы, для меня загадка, хотя мне и пытались это объяснить. Но здесь живут люди, они что-то выращивают на своих огородах, пасут верблюдов, рожают детей, торгуют сушёными скорпионами, маленькими бананами, финиками, дешёвыми сувенирами. Здесь есть автомобили.
Центр оазиса – это небольшая бурная речушка длиной всего несколько десятков метров. Она вырывается из живописной невысокой скалы кипящим потоком и водопадом срывается в довольно приличное по размерам озеро, из которого снова уходит под землю. В этом озере мы все выкупались. С нами вместе плавала утка. Обычная шильня. Видимо, она летела со стаей от нас, из Европы, зимовать на озеро Чад да решила передохнуть, увидев маленький водоем. Она осталась здесь навсегда: одной, без стаи ей не преодолеть эти несколько сотен километров.
