Георгий Егоров - Книга о разведчиках
Ребята закричали «Ура!», стали кидать вверх шапки. Ягненку повязали орден на шею, и он вдруг заблеял.
— Гля, ребя, «спасибо» говорит!..
— Не «спасибо», а «Рад стараться!»…
— Тю-ю, дурни! — не вытерпел, вмешался старшина. — Хиба ж можно надсмехаться над бессловесною скотинякою?
А баран во всю прыть скакал по уложенным на тачанке вещам. Дудка визжал и бегал вокруг повозки, старался схватить ягненка за вздернутый торчком хвостик. Вдруг ягненок замер, расставил массивные крепкие ножки и пустил струю на чей-то вещмешок.
— Во гарно! — засмеялся старшина. — Хай бачуть, яку шкоду вин робыть кажинный день.
— Ничо-о, — успокаивал Дудка, — просушим…
Дудка объявился у нас глубокой осенью сорок третьего на дальних подступах к Житомиру. Старшина на следующий день рассказывал:
— Бачу, хлопчик с-пид угла выглядае. И бильш не на мэнэ, а на кухню смотрит.
— А чего ему на тебя смотреть? Подумаешь, удовольствие!
Словом, старшина приголубил хлопчика, «нагодував», выяснил, что у него ни отца, ни матери нет и что направляется он в соседнее село к тетке. Старшина предложил свой экипаж к его услугам. Тетки в селе не оказалось. Да и как она могла жить там, если ее вообще не было, не существовало на свете! Дудка признался в этом. Так он остался у нас. В каком-то селе за кусок сала хозяйка перешила солдатскую обмундировку. Нет, у нашего Дудки не было ладно подогнанного кителя, маленькой шашечки. Федосюк не отличался франтовством. Он одел Дудку в немного выцветшую и немного длинноватую, «на вырост», хлопчатобумажную гимнастерку, в такие же штаны и женские армейские ботинки с обмотками. Не так красиво, зато прочно и тепло. Шапку перешивать никто не взялся, поэтому Дудкина голова влезала в нее вместе с ушами и чуть не с носом…
Потом, никому не докладывая, ни у кого не спрашивая разрешения (старшина говорил, что это его испытанная хитрость), Дудку в удобный момент зачислили на довольствие. И когда начальник штаба полка спросил, откуда у нас мальчонка, все сделали удивленные глаза:
— Как откуда? Наш. Давно у нас…
Первые дни Дудка дичился, жался к Федосюку, называл его «дядькой». Тот бурчал:
— Який я тоби дядько! Я — товарищ старшина. В армии дядькив немае…
Постепенно он освоился. Водил коней на водопой, чистил картошку на кухне. Начал уже проказничать: чтобы покататься подольше верхом, возьмет отпустит одну лошадь, а на второй гоняется за ней, «ловит». Пока не натешится — не приезжает с водопоя. Но скоро Федосюк разгадал его хитрость. Начались поучения и нравоучения, которые в основном сводились к тому, что «на билом свите ще не родылась людына, яка б перехитрыла Федосюка…»
Дудка отъелся, отоспался, и ему стало скучно плестись в штабном обозе с Федосюком. Когда появился ягненок, он обрадовался больше всех. Теперь они вдвоем встречали нас всякий раз, когда мы возвращались, — оба обрадованные бежали нам навстречу, оба ждали гостинца. И мы старались не оплошать — приносили то трофейную шоколадку, то конфет. Дудка усаживался на тачанку, ягненок вскакивал к нему на колени, упирался, передними копытцами ему в грудь, и они попеременно откусывали от одной шоколадки.
Дудка давно просился с нами в головной дозор. Заряжать диски, разбирать и собирать автомат, стрелять мы его учили, а вот взять с собой никак не решались. На фронте обстановка переменчива — не знаешь, что случится через пять минут.
И все-таки однажды рискнули, несмотря на категорические возражения старшины. Малец напялил свой не испачканный еще маскхалат. Пошли. Привычным гуськом растянулись. Дудка замыкающим.
В полдень пригревало солнце. Снег уже покрывался ноздреватой корочкой. Степь оживала птичьими голосами, вот-вот весна навалится. На горизонте далеко впереди чернели колонны гитлеровцев. Мы их не торопили.
К концу дня показалось село. Подошли ближе. Остановились. Противник мог остаться в нем ночевать. Достали бинокли, у кого они были, осматривали пустынные улицы — вроде не видать. Через село протекает Южный Буг. Вероятнее всего, отступающие ночевать будут на противоположном его берегу. И все-таки решили послать двоих на разведку. Те подкрались к крайним хатам. Высмотрели. Потом дальше по улице. Машут: никого нет, можно идти.
В крайней избе достали из вещмешка федосюковские запасы, перекусили. И двинулись в глубь села.
Шли осторожно от хаты к хате. Кое-где попадались местные жители. Расспрашивали их об оккупантах. В один голос говорят: засветло еще прошли. И все-таки, когда стали подходить к центру села, рассредоточились — вытянулись в цепочку, двигались по огородам вдоль берега. Дудка шел крайним к избам. Ему наказали: в случае чего — ползком в ближайший двор и отсиживаться там, в бой не вступать.
Заметно темнело. Мы вышли в последний огород — впереди виднелись дворы главной улицы. Напряжение росло. И вдруг на левом фланге, где шел Дудка, раздались голоса, женский крик, а затем короткая автоматная очередь. И сразу наступила тишина.
Все кинулись туда.
Стоит Дудка с опущенным автоматом, растерянный, перед ним низенькая перепуганная женщина.
— В чем дело?
— Кто стрелял?
Никто из них слова сказать не может.
— Дудка, ты стрелял?
Он кивнул молча.
— Никого не убил?
Он показал стволом автомата на мертвую собачонку.
Кое-как выяснили. Невысокая женщина — местная учительница. Увидела нас, обрадованно закричала: «Наши пришли! Наши пришли!», выскочила навстречу и кинулась обнимать первого попавшегося. Им оказался Дудка. Она обхватила руками его за шею, стала целовать. А он растерялся, нечаянно нажал на спусковой крючок…
Женщина первой обрела дар связной речи.
— Ой, да что вы беспокоитесь! Жалко, конечно, собачонку, но могло быть хуже. Просто молодой человек от неожиданности растерялся… Я виновата, я… — И уже окрепшим голосом: — Товарищи, дорогие, заходите, пожалуйста! Давно вас ждем! А сегодня так все глаза проглядели. Заходите поужинать! Приготовили, ждем вас, дорогих освободителей наших!
Мы зашли лишь на минутку, чтобы оставить Дудку, а сами решили обследовать село до моста.
Это обследование против ожидания затянулось. У моста наткнулись на небольшую колонну немцев, отбили обоз из двух десятков подвод, груженных фуражом. К учительнице вернулись глубокой ночью и застали такую картину: в прихожей лицом в передний угол с поднятыми руками сидел немецкий унтер, а у дверей — Дудка на табурете с автоматом наизготовку. Нас он встретил плачущим голосом:
— Ну что вы так до-олго?..
Потом, уже за столом, после первой стопочки крепчайшего первача мы узнали, как все произошло.
Едва мы ушли от учительницы, прибежала соседка.
— Мария Петровна, чи мэнэ поблазнылось, чи на самом диле — будто наши прийшлы.
— А что у тебя случилось?
— Да з вичера забежал який-то немец, каже, шо вин хранцуз, и шоб я сховала его, а потом шоб покликала наших, як придут… Они уси хранцузами та тальянцами прикидываются, як припре…
В это время из горницы вышел в белом маскхалате с автоматом на шее Дудка. Росту, росту не хватало ему в эту минуту — а так чем не разведчик! И даже черная финка на поясе.
Тетка обрадовалась:
— Хлопчик, милый, пийдымо, заарестуй его, шоб не лякал мэнэ. Заарестуй. Пийдымо, милый…
И Дудка пошел. Пошел и привел унтера.
А тетка прибежала следом, восхищенно смотрела на Дудку, хлопала себя по бедрам и тараторила:
— И скильки ж тебе рокив, хлопчик, шо ты такий малый, а вже в армии?
— Тринадцать.
— Ой, лышенько! Это вже з тринадцати зачалы браты в армию?
— Не-е… Я сын полка.
— Який, який сын?
Все это нам передавали в лицах за столом хозяйка и ее соседка. Она гладила Дудку по голове и подсовывала ему поближе тарелку. Рядом с Дудкой сидел пленный. Он и в самом деле оказался французом. Мы его угощали самогоном. Он вежливо улыбался, но пил со страшными судорогами. Потом достал губную гармошку и заиграл «Марсельезу»…
Несмотря на глубокую ночь, народ в избе все прибывал и прибывал. Уже была забита прихожая, и люди толпились в горнице.
До утра мы глаз так и не сомкнули — отвечали на вопросы женщин, разговаривали со стариками о положении на фронтах.
А днем я видел, как блестели у Дудки глаза, когда он что-то рассказывал на ухо старшине. Тот нагнул голову, слушал внимательно, одобрительно кивал, и теплая отцовская улыбка блуждала на губах…
Старшина Федосюк достался нам в наследство от прежних поколений разведчиков. Может, он во взводе даже со дня его основания.
В армейских подразделениях старшина — это начальство не малое. У нас же он не был начальником, он был нашей доброй няней. Случалось особенно в распутицу, не подвезут боеприпасы, а чаще всего продукты. Другие подразделения бедствуют. У нашего старшины всегда есть в запасе, всегда он все предусмотрит. Он был очень запаслив. В его, казалось, бездонной тачанке чего только не хранилось!
