Георгий Егоров - Книга о разведчиках
Когда враг побежал, мы осветили место боя, выпустили вдогонку по длинной автоматной очереди и стали выяснять, кто из наших жив, кто ранен. Раненых оказалось больше половины. Тяжелее всех Булатов. Он тряс головой и пытался приподняться на руках. Я чувствовал в своем правом валенке тепло — значит, кровь, видимо, одной миной нас ранило. Ребята помогли Булатову подняться, подхватили его под мышки, и все мы — кто как мог — побрели назад. Раны зажимали, как могли, затыкали разорванными индивидуальными пакетами — было не до перевязок, обмотали наспех бинтом только голову Булатова.
Вдвоем с кем-то из раненных тоже в ногу мы брели последними, держали наготове автоматы и то и дело оглядывались — не вздумают ли гитлеровцы вернуться. Но им было, должно, не до этого.
При вспышках ракет я видел, с каким трудом Булатов переставлял ноги, повиснув на руках товарищей.
Метров триста-четыреста надо было пройти до нашего переднего края. Несколько раз ребята пытались нести Булатова, но он отказывался и шел сам. Когда подошли к траншеям, Яков сказал еле слышно:
— Все…
Упал и умер.
Похоронили мы Якова на кладбище в центре Любара. Поставили пирамидку из артиллерийских ящиков, звезду сверху. Написали, что здесь лежит разведчик Яков Булатов. Может, до сих пор сохранилась эта пирамидка, может, любарские пионеры заботливо ухаживают за ней, по весне кладут на могилу первые цветы.
Глава семнадцатая. О ягненке, Дудке и старшине Федосюке
Все трое были достопримечательностью взвода. И хотя ни тот, ни другой и ни третий «языка» не брал, все-таки мы единодушно считали их равноправными разведчиками…
Ягненок появился у нас во время бомбежки в каком-то селе. Насмерть перепуганный, он вскочил на тачанку и забился под тулуп — наверное, посчитал его за мать. А из-под тулупа вылез, когда мы были уже далеко от села, в поле.
— Ребята! Смотрите, кого фриц сбросил нам вместе с бомбами! — визжал от восторга Дудка.
Ягненок с детским любопытством смотрел на пацана, наклоняя голову то на один бок, то на другой. Потом взвился на дыбки, поджав передние ножки, и нацелился выпуклым ребячьим лбом в Дудку — он уже забыл о бомбежке и только что пережитом страхе, ему хотелось играть.
Ребята окружили тачанку, и началась возня с ягненком — они тоже забыли о бомбежке, забыли, что находятся на фронте, а не в колхозной кошаре.
Ягненок бесстрашно сиганул на землю. Сделал несколько скачков в сторону и навострил уши. Ребята, растопырив руки, подступали к нему. Но он, шустрый и ловкий, проскакивал между ног. Выскочит из круга, остановится и смотрит на нас вызывающе озорно.
— Найшлы забаву, як той дурень цацку! — раздался вдруг отрезвляюще спокойный голос старшины. — А вы. оболтусы, пытали его, чи ив он сегодня шо-нибудь, чи ще ни?
— Правда, ребята, может, он голодный?
Кто-то потянул с тачанки клок сена, кто-то накрошил на ладонь хлеба и стал протягивать ему.
— Геть, дурни! Вы ему мьяса шмат дайте, а после ще цигарку… Ну и бестолковый народ!.. Ему молока треба. Бачь, який вин махонький. А вы ему сина!..
— Старшина, а сахар он будет?
— Сахар? — Федосюк задумался. — Должон. Ежели, конечно, приучен. Тильки навряд ли. Пид нимцем люди-то отучились сахар исты, а не то скотиняка…
Ягненка довольно быстро «приучили» есть сахар и, ко всеобщему удивлению… махорку. Тут, правда, дело чуть не дошло до скандала: половина взвода считала, что он отравится табаком, а другая утверждала, наоборот, что они, бараны, любят махру…
Поступил приказ двигаться дальше. Запихивая за пазуху по горбушке хлеба, мы побежали вперед. Кто-то крикнул:
— Старшина! Ягненка никуда не девай! Пусть в тачанке ездит!
— Ты шо, мени командир, чи шо — приказываешь, — бурчал Федосюк. Но тут же согласился: — Хай издэ… Все Дудке забава будэ…
Большое село, в которое мы только что вошли, было безлюдно — то ли гитлеровцы угнали всех жителей, то ли они сами разбежались по окрестным лесочкам, а может, попрятались по погребам. Мы вдвоем с кем-то наткнулись среди пустынной улицы на корову, бредущую с распухшим выменем. Переглянулись (а оглянуться не догадались) — и поняли друг друга. Я ухватил корову за рога, а товарищ подобрал немецкую каску, выдрал из нее внутренности и пристроился под вымя.
И вдруг из-за угла кавалькада во главе с каким-то полковником.
— Эт-то что за мародеры?!
Мы вытянулись в струнку.
— Никак нет, товарищ полковник! Ягненок вон там маленький, молочка ему надо, помрет.
Он глянул на наши черные финки. Сбавил тон.
— Чьи разведчики?
Из свиты выехал наш ПНШ.
— Мои, товарищ полковник.
— Хор-рошим делом они у вас занимаются! Наказать! — И двинулся дальше.
— Слушаюсь, товарищ полковник!
Начальник разведки удивленно уставился на нас: знал, что, когда разведчики, оторвавшись от своей части, долго идут одни, иной раз по недавней мальчишеской привычке и залезут к кому в погреб, выпьют по кринке молока. Но чтобы посреди улицы корову доить…
— О каком ягненке тут плели? — нахмурился он.
— Правда, товарищ капитан. Ягненок приблудился вчера, маленький такой, хорошенький. Федосюк говорит, молочка надо ему…
— Молочка-а на-до… Тот старый байбак чему учит ребят! — Он никак не мог настроиться на ругательный тон, настолько был ошарашен. — А чего рты разинули? Почему не видели подъезжающих?
— Товарищ капитан, она не дается, вымя раздуло, брыкается.
— Брыкается… Стыдобушка на всю дивизию! Разведчики! Расшеперились посреди улицы с коровой — до-оят! Тьфу!.. Теперь глаз никуда не показывай… — И вдруг потише добавил: — Ну, уж если такое дело — не могли, что ль, в пригон загнать?
— Товарищ капитан, фрицев вон еще видно — думали, какой дурак вперед нас попрется…
— При чем тут дурак? Командир дивизии новый, знакомится с обстановкой… В общем, вот так: передайте лейтенанту, что я приказал держать вас в головном дозоре до… до морковкиного заговенья.
— А мы и так оттуда не вылазим.
— Поняли?
— Поняли…
Мой напарник в сердцах пнул корову, бросил свой «подойник», и мы побрели вперед.
А вечером будто ненароком капитан завернул к нашей тачанке. Посмотрел на ягненка. Поиграл с ним. Словно между прочим, спросил старшину, достал ли он молока. Потом вытащил из-под вещмешков свой чемодан, извлек из него две банки сгущенки.
— Про черный день держал, — протянул он старшине. — Водой разбавишь. Только кипяченой…
— Нас учить не надо, товарищ капитан. Сызмальства со скотиной дело имеем. — Старшина подержал банки на широкой заскорузлой ладони, протянул обратно. — Положите назад. Свои найду.
У нашего старшины была особенность: с начальством всегда говорил чисто по-русски.
Ягненок с удовольствием уплетал сладкое молоко. К когда Дудка выпросил у тетки кружку молока, он попробовал и отвернулся. Пришлось подслащивать.
Теперь в обязанности Дудки входило в каждом селе брать ягненка на руки и выпрашивать у теток «кружечку молочка». Те удивленно смотрели на странных просителей и не отказывали.
С тех пор среди штабного обоза наша тачанка выделялась — на самой верхотуре сидел завернутый в тулуп ягненок. Он с детским любопытством таращил глаза на все окружающее и время от времени подавал голос — блеял, как ребенок плакал.
Через неделю старшина взмолился:
— Хлопчики, пошукайте соби другу забаву. Невмоготу бильш: вин прудит кажинные пьять минут, тулуп вже надиты нэ можно…
Ребята ржали:
— А ты пеленки ему сделай…
— Горшок ночной вози…
Однажды кто-то из ребят принес снятый с пленного офицера железный крест с муаровой черно-красной лентой и подкинул на ладони перед старшиной. Тот замахал рукой:
— Ты шо мэни туточки усякую мразь таскаешь? Иды, иды отсель з этой побрякушкой. Я нэ пидрядывся возыть погань.
А ребята уже тащили барашка. Поставили его на передок тачанки. Он обрадованно крутил головой (уже знал всех, не дичился), нетерпеливо топал копытцами по кожаному сиденью.
— За личную храбрость при бомбежках и примерное поведение на марше лучший друг и соратник старшины Федосюка баран Борька награждается железным офицерским крестом…
Ребята закричали «Ура!», стали кидать вверх шапки. Ягненку повязали орден на шею, и он вдруг заблеял.
— Гля, ребя, «спасибо» говорит!..
— Не «спасибо», а «Рад стараться!»…
— Тю-ю, дурни! — не вытерпел, вмешался старшина. — Хиба ж можно надсмехаться над бессловесною скотинякою?
А баран во всю прыть скакал по уложенным на тачанке вещам. Дудка визжал и бегал вокруг повозки, старался схватить ягненка за вздернутый торчком хвостик. Вдруг ягненок замер, расставил массивные крепкие ножки и пустил струю на чей-то вещмешок.
