Андрей Орлов - Черный штрафбат
Навстречу мотоциклу в клубах пыли катил еще один. Лихо затормозил, и первый остановился. Во втором сидели трое, увешанные оружием, а двое и вовсе — в немецкой форме. Дядька поздоровался за руку с «боевыми товарищами», что говорило об отношениях не шапочных, а близких, четверо начали непринужденно общаться.
— Ворон ворону… — ухмыльнулся Новицкий, — друг и брат. В общем, сам решай, Зорин. Если в задачу нашего отряда входит преждевременно нагнетание напряженности в регионе…
— Я понял, пошли, — Зорин начал отползать. — Расстроим парней. Чую, они уже и самогоночки деревенской хлебнуть собрались…
*Местность превращалась в горно-лесистую. Громоздились скалы всевозможных очертаний, заросшие стелящимися хвойными, ветвистыми кустами, усыпанными мелкими листочками. Всё труднее было продираться через это каменное царство. Но вот забрезжил просвет, мелькнула дорога, Зорин сел на колено, сделал знак, чтобы умерили прыть…
Открытие представляло, несомненно, интерес. Вполне приличная асфальтированная дорога, украшенная полосатыми столбиками, петляла между скалами и островками леса. Асфальт — на вид довольно свежий. Не сказать, что его положили вчера, но и не больше, чем три года назад. «Как в Германии», — подумал Зорин, никогда не бывавший западнее этой чертовой Галиции. Но самое интересное заключалось в том, что по дальней обочине прохаживался самый натуральный немецкий солдат в новенькой форме и беззаботно насвистывал Штрауса. За плечами у немца болтался ранец, на поясе — каска, автомат висел через плечо под небольшим углом к земле.
— Ух, ты, ништяк. — Рядом что-то посыпалось, и, потеснив Зорина, за скалу забрался Фикус.
— Я кому сказал сидеть на галерке? — разозлился Зорин.
— Да ладно, старшой, не лезь в пузырек… — Глаза у урки заблестели, словно фрица впервые в жизни увидел.
Солдат перестал свистеть, поперхнулся и закашлялся. Кашлял долго, с надрывом, достал носовой платок, начал сморкаться.
— Чувырло трахоматозное, — выдал меткую характеристику Фикус. — Ну что, старшой, штопарнем тепляка без кипежа? Балду на рукомойник, и чешем вальсом?
Зорин уставился на него с изумлением. Он всегда наивно считал, что разбирается в русском языке. Впервые посетила мысль, что блатная феня — почти искусство. Не важнейшее, конечно, из искусств. Важнейшее, как сказал вождь пролетариата, — кино.
— Чего менжуешься? — наседал Фикус. — Возьмем под красный галстук и чапаем по-рыхлому. Ну, хочешь, я его отфурычу?
Зорин помотал головой, сбрасывая дурь. В принципе, он понял, что хотел сообщить Фикус. Имелась пища для размышлений. Но тут послышался гул. Приближалась машина. А то и не одна. Штрафники затаились. Прошло секунд двадцать, и справа показался красавец «Мерседес» с блестящими обтекающими кожухами над колесами. За машиной ехало что-то промежуточное между открытым джипом типа «Виллиса» и бронетранспортером. В кузове — четверо солдат, не считая пулемета. Служивый на дороге засуетился, перестал кашлять, вытянул из голенища желтый флажок и стал по стойке смирно. Колонна проследовала мимо. Солдат расслабился, зевнул. Прошло секунд сорок. В том направлении, куда убыли машины, раздался требовательный автомобильный гудок.
— Отползай, — шепнул Зорин. — Посмотрим, что такое.
Попятился, сделал знак своим — за скалы, и вдоль дороги…
*Прошло минуты три. Они лежали, рассыпавшись, на опушке. За дорогой темнела чаща, за чащей вздымались скалы живописных конфигураций (он давно подметил, что природа Галиции сильно отличается от природы центральной Украины). А на дороге происходило что-то интересное. В заданном квадрате располагался некий объект, но отсюда он не просматривался. Один из промежуточных постов. Шлагбаум, полосатая охранная будка, за будкой длинное строение, похожее на сарай.
— Многовато что-то тут немцев, — проворчал Игумнов. — Поубавить бы надо.
Немцев, в пересчете на квадратный метр, действительно было многовато. Темнело в глазах от ненавистных мундиров. Это же эсэсовцы! — прозрел Зорин. На зрение он не жаловался, разглядел в петличках охранников знаменитые «молнии». Несколько солдат стояли у шлагбаума. Еще один держался за рукоятку, приводящую в движение подъемное устройство, ожидал распоряжения начальство. Красивый «Мерседес» стоял впритирку к шлагбауму. Начальство не спешило. Несколько офицеров в фуражках с высокими тульями громко выясняли отношения у раскрытой дверцы. Очевидно, прибывшие хотели проехать, а у местной охраны имелись вопросы. Солдаты в открытом броневике зевали и болтали ни о чем. Дискутирующие стороны, видимо, пришли к промежуточному соглашению. Офицер в звании унтерштурмфюрера (в пехоте — лейтенант) раздраженно покачал головой, удалился в будку, и было видно, как он накручивает рукоятку телефона. Оставшиеся переглянулись, достали сигареты — каждый свою, прикурили — каждый от своей зажигалки. В кустах на дальней стороне дороги что-то мелькнуло.
«Показалось», — решил Зорин.
— Секи, Алеха, там кто-то есть… — возбужденно зашептал Игумнов. — Ну, смотри же, прямо перед нами, протри глаза… Там люди, точно тебе говорю…
Зорин не успел подтянуть автомат, как разразилась стрельба…
*Они лежали, придавленные к земле — все восемь — распахнув глаза от изумления. Происходило что-то непонятное. О наличии партизанских отрядов в Галиции, поддерживающих Советскую власть, информации не было. А стало быть, не было и партизанских отрядов. Но человек, выбежавший из леса и неловко бросивший гранату, никоим образом не относился к регулярной армии. Одетый в штатское, да и староват он был для батальных дел. Но сообразил, что следует упасть после броска. Упал — по-дурацки, на ровном месте. Граната разорвалась с позорным недолетом. Эсэсовцы всполошились — одни подались за машину, другие попадали в водосток. За «гранатометчиком» выбежали еще двое — помоложе, оба в кепках, в потрепанных пиджачках, стали строчить из автоматов. Офицеры присели за капотом, один из них что-то проорал. Солдаты в броневике нездорово возбудились, припали к амбразурам. Пулеметчик завертел на турели свой пулемет.
Работали штатские просто бездарно. Но решимости хватало, хоть в этом молодцы. Двое, стреляя на ходу, побежали вперед. Приподнялся тот, что кинул гранату. Из леса вывалилась толпа и как-то молчком бросилась на фашистов. «Странно, — подумал Зорин. — Наши люди обычно не молчат, когда на смерть бегут. Глухонемые, что ли?»
Пулеметчик принялся за работу. Выпалил «пробную» очередь — двое споткнулись, с криками попадали. Заволновался пожилой, поднялся — и сразу же упал, срезанный второй очередью. Толпа рассеялась, кто-то бросился обратно к лесу, кто-то залег в траву. Предстояло вполне закономерное побоище.
— Огонь по фрицам! — крикнул Зорин. — Поможем этим недотепам!
Того и ждали. Принялись стрелять — радостно, плотно, самозабвенно. Шквал огня прибил пулеметчика к пулемету, разбросал тех, кто находился в броневике, добрался до прочих. Многие из тех, что были в водостоке, даже выбраться не успели. А успевшие далеко не убежали. Из будки выскочили двое с выпученными глазами, упали, нашпигованные свинцом. Сполз с висящего на стене телефона офицер, так и не успевший дозвониться до начальства. Офицеры за машиной пытались отстреливаться. Красивый «Мерседес» изрешетили в клочья. Один из офицеров побежал по дороге, но обронил фуражку, споткнулся об нее, а пуля в затылок завершила дело. Второй скорчился за капотом, закрыл голову руками — пули рвали металл, дырявили колеса. Едва затихла стрельба, привстал, но вместо того чтобы поднять по-человечески руки, поднял тяжелый «зауэр»… и получил свою положенную порцию свинца. Даже избыточную, чтобы умереть.
Тишина настала. Приподнимались штатские, недоуменно переглядывались. Стонали раненые.
— Ну, пойдем знакомиться. — Зорин привстал, крикнул на всякий случай: — Эй, не стреляйте, свои!
Штрафники хлынули на дорогу. Задержались ненадолго — пополнить запасы патронов. Побежали дальше. «Партизаны» уже рылись в разбитой машине, вытряхнули кожаный портфель с медными замками, кто-то обшаривает мертвых офицеров. На штрафников смотрели с опаской, почти со страхом. Мужчины — и молодые, и средних лет. Несколько женщин — двое в платочках, одна в беретике — с ужасно красивыми черными глазами, в облезлом драповом пальтишке не по сезону. Трое были мертвы, возле них суетились люди, забрасывали автоматы за спину, подхватили за конечности. Раненый мужчина, зажимая кровоточащую рану в боку, пытался самостоятельно подняться, но испытывал понятные трудности, женщина в платочке кинулась к нему, подставила плечо.
Он смотрел на их лица, ловил какую-то неосознанную мысль и не мог поймать. Эти люди были разные, но вместе с тем в них было что-то общее, и он упорно не мог понять, что.
