Ф. Вишнивецкий - Тридцатая застава
Не в лучшем положении очутились и диверсанты. Пулеметный огонь пограничников перекрыл все выходы из села к границе.
А о подкреплении ничего не слышно. И неизвестно, что делается на флангах. Но вот от Тимощенко привели двух пленных. Уточнив состав диверсантов, Байда предложил пленным:
— Идите вы, безродное племя, к своему главарю и скажите: если немедленно сложит оружие, мы прекратим огонь. В противном случае пощады не ждите! Ни одному из вас отсюда уже не выбраться…
Пленные ушли, прижимаясь к домам, чтобы не попасть под огонь своих. Вскоре оттуда стрельба усилилась, в небо взвилась ракета. Должно быть, главарь собирает диверсантов для решительной атаки.
— Что ж, если враг не сдается, его уничтожают! — вспомнил он слова великого писателя, почетного пограничника родного отряда.
Эти слова передавались от пограничника к пограничнику, и сражение разгорелось с новой силой.
5Тяжело пришлось тем, кто принял на себя первый удар банды. И еще тяжелее было группе Великжанова лежать в снегу, слушать все нарастающие отголоски боя и не знать, что происходит на заставе.
Но вот у ручья заметались темные пятна на снегу. Обгоняя друг друга, они приближались к границе.
— За мной! — приказал Кирилл и побежал наперерез бандитам. Стрелять только по команде…
Все, что произошло в это время, стало понятным только после боя. Когда отпущенные Байдой пленные передали Грицеску его предложение, полковник на месте расстрелял обоих и предупредил остальных:
— Так будет с каждым, кто вздумает сдаваться в плен…
Неожиданно встреченные автоматным огнем, смешались, заметались диверсанты и, барахтаясь в снегу, повернули обратно к ручью. Напрасно полковник, угрожая пистолетом, пытался остановить их. Никакая сила не могла заставить бандитов подставлять головы под пули пограничников.
Воспользовавшись замешательством, Великжанов поднял своих бойцов в атаку…
Поспешил Кирилл. Скатившись к ручью, бандиты открыли ураганный огонь.
— Ложись! — успел крикнуть он и свалился в сугроб.
Уже после боя, когда бойцы принесли на заставу бездыханный труп Кирилла, все отшатнулись: очередь из ручного пулемета наискосок перерезала грудь.
Наконец, прибыл Бахтиаров с подкреплением, а потом и резервная застава. Окруженная банда ринулась к границе и почти полностью была уничтожена пулеметным огнем пограничников. Лишь жалкие остатки сложили оружие, когда пуля настигла главаря. Полковник Грицеску был убит у проволочного заграждения — это подтвердили сдавшиеся диверсанты, но в суматохе никто не заметил, куда девался его труп. Должно быть, утащила румынская пограничная стража.
Утром на заставу приехал из Подгорска Кузнецов. Тягостным молчанием встретили его пограничники. Семерых друзей недосчитались после ночного боя. Их трупы лежали во дворе заставы…
Хоронили героев на третий день, в небольшом скверике посреди села. Мать Кирилла Великжанова прибыла на специальном самолете — об этом позаботился Шумилов. Тяжелое горе согнуло седую женщину. Поддерживаемая Мариной и Ниной, шла она за гробом сына в скорбном молчании, не вытирая катившихся по бледному лицу слез…
А в безоблачном небе ярко сияло солнце, легкий ветер нес с юга первое дыхание весны 1941 года…
На пороге тяжелых испытаний
Собрание в ленинской комнате превратилось в большое торжество для тридцатой заставы. От имени правительства вручались награды и подарки участникам сражения с бандой Грицеску.
— Мы переживаем тревожное время. Вокруг нашей страны полыхает пламя войны, развязанной империалистическими хищниками. Не исключена возможность, что они и к нам протянут свои кровавые руки. Ну и будем бить их так, как вы били банду Грицеску! — закончил короткую речь представитель правительства.
Орденами, медалями, грамотами и ценными подарками были награждены тридцать три пограничника, в том числе и жены командиров. Сегодня они впервые за годы жизни на границе сидели на собрании рядом с бойцами как равные члены единой семьи, участники сражения.
Вручал Байде орден Красного Знамени представитель правительства.
Вместе с политруком был награжден орденом и Василий Иванов.
Раненный в начале боя в голову, он не оставил пулемета и продолжал сражаться до конца. И сейчас стоял с повязкой на голове.
— Поздравляю вас, товарищ Иванов! Вы не посрамили советского оружия… Держите же его и в дальнейшем так, как держали в этом неравном бою. Пулемет в умелых руках — это несокрушимая сила!
Кровь прилила к бледному после ранения лицу бойца. Воспоминания о недавно пережитых событиях, высокая награда, чувство вины перед товарищами, — ведь он еще в ноябре 1939 года подал рапорт о переводе его на флот, — все смешалось в душе пограничника. Преодолевая смущение, отчеканил:
— Служу Советскому Союзу!
Сразу же после боя Вася несколько раз собирался поговорить с политруком о злополучном рапорте. Не то чтобы он вдруг разлюбил море, о котором столько мечтал. Жестокий бой, гибель товарищей, а особенно Великжанова, с которым сдружился в последние месяцы, разбудили дремавшее в его душе чувство общности с коллективом. Чем он лучше их? Уйти от могил погибших товарищей — это же похоже на предательство. Нет, его место здесь, на границе.
Через день Байда вызвал Иванова на беседу.
— Вот и настало время решать свою судьбу, товарищ Иванов. Пришел приказ откомандировать тебя в Дунайскую пограничную флотилию…
— Никуда я отсюда не уеду! — отрезал пограничник.
— Как не уедешь? Рапорт писал?
— И еще один напишу… Только поддержите меня!
— Попробую. А раз так, принимай комсомольские дела.
Так строптивый боец закончил поиски своего места в жизни.
2Кольцов возвратился с курсов в конце мая. Началось жаркое южное лето.
— Что, Вася, загрустил? — спросил как-то Байда.
Иванов долго отмалчивался, потом рассказал: девушка, обещавшая ждать его возвращения со службы, перестала писать. Сестра в письме намекнула, будто бы та собирается замуж за другого.
— Вот и не знаю… Если бы хоть на недельку в отпуск, узнать, что случилось… Мы с нею много лет дружили… Просто непонятно, как она могла…
Политрук понял его переживания и обещал похлопотать. Но это значило, что ему придется отложить свои отпуск… А Нина ежедневно напоминала мужу о его обещании. Только заявится Антон домой, и заводит разговор с дочкой:
— Вот и мы скоро уедем с папкой к тете Ане. Да, Людочка? И на Днепр поедем, на лодке покатаемся…
— Поедем, Ниночка, обязательно поедем! Завтра буду в Подгорске и окончательно договорюсь…
И он действительно поехал в Подгорск и выхлопотал отпуск, но не для себя, а для Иванова. Дома утешал семью:
— Все уже готово! Только возвратится Иванов — и мы сразу на вокзал!
Иванов должен был возвратиться двадцатого июня. За несколько дней перед этим Байда и Кольцов вышли на правый фланг. Там уже застали, как и договорились, Бахтиарова и Лубенченко.
— Привет соседям! — издали крикнул оживленный Асхат. — Какая погодка, а? Не мешало бы отметить…
Они сошлись на стыке, как добрые соседи на меже, прилегли на мягкую траву, разговаривая о тех мелочах жизни, о которых так редко приходится вспоминать на службе…
Вдруг, словно по команде, оборвался разговор, все вскочили на ноги: вдоль границы над советской территорией летел самолет без опознавательных знаков.
— Странно, что ему здесь нужно? — удивленно проговорил Кольцов, поправляя пистолет на ремне, стрелять по воздушным нарушителям категорически воспрещалось «во избежание осложнений» с соседями.
Проводив глазами удалившимся на юг самолет, они почувствовали, что радостное настроение рассеялось. Закурили, постояли молча и разошлись — надо исполнять службу. Уже на ходу Байда напомнил соседям:
— Так не забудьте — в воскресенье двадцать второго, в двенадцать ноль ноль, ожидаю! Вечером уезжаю в Лугины, а там и в Базавлук.
На следующий день наряды докладывали начальнику заставы:
— Товарищ капитан! В лесу, что против западной окраины Баштиан, слышен подозрительный шум, будто передвигаются тракторы или танки.
В ту же ночь Байда и Кольцов до утра пролежали на линии границы против леса, почти у самой опушки, но ничего подозрительного не услышали. Возвратившись на заставу, они пригласили к себе Думитру Лабу.
— Пойдемте с нами, послушаем, что делается на той стороне.
— Что-то стучит, будто трактор идет. За лесом есть поляна в лощине, может, пашут? — сказал Думитру и тут же возразил себе: — Но поляна поросла кустарником. кто ее может пахать?