Филипп Капуто - Военный слух
— Довожу также, что выезд в увольнение разрешается только на специальном автобусе, выделенном для этой цели и курсирующем строго по расписанию, — добавил он.
— Хорошо, — раздался чей-то голос. — А когда строго по расписанию ходит этот специальный автобус?
Уагонер с каменным лицом ответил: «Насколько мне известно, такого автобуса у нас нет».
Неунывающий коротышка Тестер, волосы которого вечно торчали паклей, откинулся на спинку раскладного стула и захохотал. Тестер был величайшим книгочеем в роте, и даже привёз с собою во Вьетнам небольшую библиотеку. «А я-то думал, что в «Уловке 22» всё выдумано».
— А что такое «Уловка 22»? — спросил Топ.
— Книга, сатирически высмеивающая армейский бюрократизм, — объяснил я.
Лицо Уагонера застыло в удивлении. «Армейский? А мы при чём? У нас ведь морская пехота, а не армия».
Несмотря на отсутствие автобуса, совершающего рейсы строго по расписанию, после обеда увольнение на берег было объявлено, и двадцать пять рядовых из роты «С» отправились на грузовиках в Дананг. Мы с Макклоем, Питерсоном и сержантом Локером поехали на капитанском джипе. Перед выездом нам была поставлена задача: не допускать, чтобы солдаты нарывались на серьёзные неприятности.
Выезжая из лагеря, мы выглядели свежо и бодро в своих тропических хаки, но в город въехали потными, усыпанными мелкой пылью. После длительного созерцания рисовых чеков и джунглей Дананг радовал глаз, хотя это был далеко не Гонконг. До войны, наверное, была в нём некоторая экзотическая прелесть: остатки тех дней ещё наблюдались в тихих кварталах побеленных домов, стоявших в тени пальм и тамариндовых деревьев. Но по большей части Дананг стал одним из тех городков, что возникают при военных гарнизонах, с толпами беженцев, стянувшимися сюда из деревень, солдатами в полевой форме и при оружии, проститутками, сутенёрами, гражданскими, обслуживающими военных, и спекулянтами.
На окраинах города убогие тростниковые хижины тесно липли друг к другу, вливаясь в муравейник хибар, крытых ржавым железом. В грязи с пронзительными воплями возились детишки с раздутыми животами, а с улочек между лачугами несло как из выгребной ямы. На улице Доклап, одной из главных магистралей города, обосновались те, кому повезло побольше. Там в оштукатуренных коттеджах за оштукатуренными заборами, обросшими бугенвиллией, жили офицеры среднего звена, чиновники и коммерсанты. Пламенные деревья[48] с ярко-красными цветками укрывали улицу от солнца. Улица Доклап привела нас в суматошную центральную часть города, где было полным-полно ресторанов с полчищами мух, борделей и магазинов с опущенными металлическими ставнями — за ними прятались от убийственного дневного солнца их владельцы. Рядом располагался базар, на котором у ларьков толкались крестьянки, торгуясь скороговоркой и нараспев.
Младший капрал Рид, водитель Питерсона, провёл наш джип через эскадроны велорикш, заполонивших улицу. Он остановил машину в месте, откуда начиналась вереница баров с названиями типа «Бархатный свинг» и «Голубой георгин». Грузовики, следовавшие за нами, резко стали. Сбросив груз без малого шести недель непрерывных боёв, морпехи поспрыгивали на землю и с гиканьем ломанулись в бары. Несмотря на экзотические названия, внутри этих баров ничего особенного не было: стойка с пластиковым покрытием, песни о Джорджии и Теннесси из стереосистемы, добытой в какой-нибудь американской военной лавке, и ряды кабинок, в которых темноволосые девушки воркующими голосами упрашивали парней, скучавших по Джорджии и Теннесси: «Джи-ай, купи мне выпить».
— Конечно, куплю. Как тебя зовут?
— Меня звать Куфунг. Я из Сай-гона. Купи мне выпить, да?
— Сказал же — куплю. Куплю выпить, а после пойдём к тебе.
— Конечно. Ты я мы ко мне домой. Номер один скорячок. Но сначала должен купить выпить.
На перекрёстках торчали велорикши, они же сводники. Они как ящерки сверкали глазёнками из-под пробковых шлемов, наблюдая за толпами людей, одетых в хаки. «Э, джи-ай, — шипели они со своих трёхколёсных велосипедов, — езжай мой сипед в хорошее место. Очень дёшево. Хорошее место. Ви-Ди нет. Ви-Си нет.[49]. На тротуарах повсюду сидели старухи с лицами, походившими на сушёные финики. Они торговали контрабандными сигаретами, валютой, безделушками или дешёвыми куртками домашнего пошива с вышитыми на спине словами «Дананг — я служил в аду».
Время от времени к нам, ковыляя, подходил однорукий, одноногий, или одноглазый инвалид — забытая жертва забытых боёв, — протягивая вылинявшее полевое кепи. Ничего похожего на нашу Администрацию по делам ветеранов во Вьетнаме не было, и легионы искалеченных солдат, подобных тем оставшимся в живых воинам Фальстафа, которых не искрошили, были брошены на произвол судьбы, и годились «лишь на то, чтобы остаток дней просить милостыню у городских ворот»[50].
Шагая по улице с Макклоем и Локером, я дал одному из таких попрошаек несколько пиастров. Не успел он проговорить «Камонг» («спасибо), как нас окружила стайка малых детишек с глазами глубоких стариков.
— Дай деньги, да?
— Нету денег. Вали отсюда, ди-ди.
— Дай сигарета. Одна сигарета одна Салем дай, да? — они изображали, как человек курит сигарету.
— Ди-ди, гадёныши, — огрызался Локер. — Ди-ди мау (Убирайтесь отсюда, да поскорее).
Но они от нас не отставали, выкрикивая в один голос: «Дешёвый Чарли, номер десять дешёвый Чарли». Всё это время пекло как в духовке, и в воздухе стоял запах рыбы, целыми кучами гниющей на берегу реки Туран.
Мы скрылись от всего этого в баре «У Симоны», названного так в честь хозяйки — авантюристки французско-камбоджийско-таиландского происхождения родом из Бангкока, поставившей себе цель выйти замуж за американца и уехать в Штаты. Там уже сидели пятеро-шестеро морпехов из моего взвода, успевшие изрядно набраться и потрятить изрядную часть своей наличности. Локер незамедлительно стал болтать с Симоной. Он питал к ней довольно глубокие чувства, хотя и не собирался увозить её в Штаты. Ей же было о том известно, и беседу она поддерживала без особого энтузиазма. Макклой познакомил меня с двумя девушками из «конюшни» Симоны, с невообразимыми именами Ням-Ням и Гав-Гав. Сами же они были пухленькими, приятными в обращении и довольно неглупыми. Но в присутствии подчинённых приступать к распутству я стеснялся.
Двое морпехов, Маршалл и Морриссон, спросили меня, не выпью ли я вместе с ними и остальными. Я согласился — мне захотелось разрушить барьер между собою, офицером, и рядовыми, выпить с солдатами, узнать, как они ведут себя в своём кругу.
Мой эксперимент по внедрению демократии в военную среду провалился. Мы все перебрали лишка и начали вовсю нести всякую чушь. Морриссон регулярно обнимал меня за шею толстой волосатой рукой, и заплетающимся языком повторял: «Лейтенант, мы с тобою на пару сможем выиграть эту войну. Ты да я — и всё!» Затем он попросил меня обсудить с Питерсоном блестящий военный план, разработанный им вместе с дружками.
— Мы тут поговорили и поняли, что можем дать Чарли просраться: надо ночью выпрыгнуть с парашютами у лаосской границы, а потом переть до Дананга пешком. Понимаете, сэр? Конг нас ни за что не словит, если нас будет всего четверо или пятеро. Мы по джунглям прокрадёмся, проползём, а по пути будем устраивать засады на Конга. Вздрючим его всяко-разно. Похерим их в говно. Вы только шкиперу скажите.
— Старина Мо дело говорит, — сказал один из морпехов. — Это в гарнизоне он мудак из мудаков, а в джунглях он реально крут.
— Морриссон, — сказал я. — Дурнее чуши я ещё не слыхивал.
— Да просто я такой дурной, лейтенант. Со мною лучше не связываться. Вы же знаете! И я о том знаю. Да меня разжаловали уже столько раз, что прослужи я в Мудне [51] хоть тридцать лет, и то до младшего капрала бы не дослужился.
Другой морпех, покачиваясь, поднял свой бокал с пивом. «Скажи ему, Мо. Скажи ему. Скажем дружно — на хер службу».
— Заткнись, гондон, — оборвал его Морриссон. — Повторяю, сэр: пусть я и скотина бешеная, но ведь как раз такие люди войны и выигрывают.
Я всё понял по поводу военных теорий, разработанных рядовым Морриссоном, и решил поговорить с Маршаллом, молча стоявшим рядом. Разговор с ним вышел не намного содержательней. У Маршалла была одна любимая темка — машины. Судя по всему, только о них он и мог разговаривать. В машинах я почти ничего не понимал, и, пока все вокруг понимающе кивали, мне пришлось с тупым видом выслушивать его болтовню о крутящих моментах, оборотах, передаточных числах, двигателях, диаметрах цилиндров и ходах поршней, верхних валах, шатунах и тахометрах, и о том, как это клёво — поурчать мотором на стоянке у киоска А&W.
Закончив свой автомонолог, он с горящими от предвкушения глазами спросил, какая у меня машина: надо полагать, офицеру полагалось ездить как минимум на «Ягуаре XKE». Я с сожалением признался, что машины у меня нет, да никогда и не было.
