Владимир Соболь - Кавказская слава
— Так можно ехать. Только весьма осторожно.
— Осторожности, князь, им не хватило. Под самым Кизляром попали они в засаду. Верст за шесть до города.
— Решили, что уже дома, и расслабились. Чернявского на них нет.
Оба они улыбнулись грустно, вспоминая Фому Ивановича и его методы устроения порядка во взводе и в эскадроне.
— Партия чеченская была небольшая, человек десять, но напали внезапно. Грянули залпом из зарослей и тут же кинулись с шашками. Половина отряда погибла под пулями, других изрубили, трое успели бежать, а под Швецовым убили лошадь. Он защищался, положил двоих, а последний выстрел задерживал. И чеченцы тоже не кидались на него опрометью, зная, что один из них ляжет мертвый.
— А это все откуда известно?
— Раненый кумык лежал среди мертвых. Разбойники его не добили, потому как времени у них не было. Сбежавшие подняли тревогу в Кизляре, брат Швецова собрал отряд из ногайцев, человек шестьдесят, и помчались они выручать майора. Ему еще полчаса продержаться — и дело было бы сделано. Но — кто-то прополз ему за спину и ударил прикладом. Чеченцы связали его, забросили на лошадь и стали уходить, но не в горы, а к морю. Брат преследовал их и нагнал к ночи. Но те вывезли пленного, так чтобы он был у всех на виду, поставили рядом человека с кинжалом и объявили, что биться будут они до последнего, а первой жертвой станет пленный майор. Его они зарежут непременно, чтобы потом не говорили, что у них отбили добычу.
Мадатов мрачно кивнул:
— Если им допустить, чтобы татары забрали пленного, можно сразу надевать женское платье.
— Даже если погибнут?
— Для них, Новицкий, доброе имя дороже жизни. Помни это в любых обстоятельствах. Тогда, может быть, и поймешь, что там за люди живут.
— Доброе имя в разбоях не ищут.
— В России так. На Кавказе совсем иначе. Но что же с Швецовым?
— Он сам попросил брата уйти с миром. Долго говорили, потом освободили одного русского — двоих денщиков майора тоже схватили разбойники — и ушли спокойно в горы. А через два месяца появился второй денщик с письмом. Швецов писал, что сидит в кандалах, а назначен за него выкуп — десять арб с серебром.
Мадатов фыркнул:
— Они могли сказать и пятнадцать, и двадцать.
— Да, генерал Дельпоццо потянул немного с ответом, и цену сбавили. Назначили двести пятьдесят тысяч рублей.
— Ого! Майор за всю службу столько не заработает.
— Тогда в дело вмешался генерал Котляревский. Он, вы знаете, живет сейчас у себя в деревушке, но дела кавказские ему сообщают. Швецов же, оказывается, был с ним во всех сражениях. И Петр Степанович еще с одним генералом поместили письмо в газетах с призывом собрать нужную сумму и выручить несчастного офицера.
— А силой не пробовали?
— Князья из Кабарды, то ли родственники, то ли друзья, отправили человек полтораста. Но безуспешно.
— Тогда плохо. Тогда майору сделали только хуже. Выкуп не увеличили?
— Насколько я знаю, нет!
Мадатов задумался. Новицкий спокойно ждал.
— Так я тебе скажу — деньги пускай собирают, но передавать их не торопись. Понадобятся — отдадим, не понадобятся — других выручать придется. Я же через неделю уеду, догонять Алексея Петровича. Нагоню, потолкую в дороге, нет — подождем до Тифлиса.
Есть у меня кое-какие соображения. Может быть, что-то сумеем сделать. Надо будет, так выкупим, только не за такие же деньги. Этим хищникам ведь только покажи слабину, потом за рядового сотню тысяч будут просить. Нет, мы сами, Новицкий, не богачи, так что же на нас наживу искать! Попробуем по-другому…
IIIЗанятые разговором, они не сразу заметили, что убежище их раскрыто.
— Вот вы где, Сергей Александрович, прячетесь!
Новицкий едва не подпрыгнул, услышав за спиной такой знакомый волнующий грудной голос.
Муханова была в белом платье, украшенном длинными строчками цветов. Плечи ее укрывала пушистая накидка, название которой Сергей тщетно пытался вспомнить.
— А я вас жду в зале, даже место оставила вам в кадрили. Не шучу, правда оставила. — Она махнула перед его носом раскрытой крошечной книжечкой. — А вы все нейдете, нейдете. Тогда и я решилась уйти. Теснота там ужа-асная. Цветы мои все измяли в первые полчаса. Хорошо еще перед государем прошлась нарядная. Стоило ли губить живые растения ради всей этой публики. Люди скучные, манерные, как, впрочем, и наши танцы. Сергей Александрович, думаю, меня забыл уже ради славы и пороха. Пошла искать Павла Афанасьевича — пусть бы мою карету позвал, а тут и вы!
Новицкий склонил голову, признавая свою вину, и почувствовал — кровь бросилась в щеки ему и виски: от выпитой водки, от неудобной позы или от чего-то другого — не разобрал.
— Софья Александровна, позвольте представить вам моего знакомого. Он же может выступить моим поручителем в том, что…
Он замялся, но Мадатов тут же пришел на помощь:
— Спешу уверить, сударыня, что ротмистр Новицкий рвался в бальную залу. И лишь я виной, что он задержался здесь чрезмерно.
Он старался умерить силу голоса хотя бы до половины, но все равно его густой баритон, привыкший взлетать над шеренгами эскадронов, заполнял пространство между полом и потолком, гремел, распирая каркас крепкого здания. Муханова глядела на него с изумлением. Сергей поспешил представить знакомого:
— Генерал-майор князь Мадатов. Мы служили вместе в Преображенском, потом Александрийском гусарском. Вся армия знает князя как человека — храбрости беспримерной. Водил наш полк в самые отчаянные дела. И выводил оттуда без большого урона.
— И сейчас вы, — она несколько раз потянула носиком воздух, — вспоминаете лихие подвиги и за неимением в виду неприятеля горячите души вином. Что вам теперь столица, что вам ее дворцы, женщины!
Новицкий приготовился протестовать, но Мадатов, к его изумлению опережая его, заговорил быстро и горячо:
— Что вы, сударыня! Мы бы никогда не смели подумать… Мы бы не смели и допустить…
Что подумать, что допустить, Сергей так и не понял, потому что князь не утруждал себя тем, чтобы оканчивать должным образом фраз. Он летел и летел вперед, словно бросив поводья вороного своего жеребца, которого Новицкий помнил под ним по турецкой кампании. Так же решительно, как несколько лет назад на колонну Мухтар-паши, он кинулся на топкую равнину светской беседы. И слова его бились, покоряли видимое пространство, как колотили когда-то каменистую турецкую землю копыта его свирепого зверя.
Новицкий почувствовал, что не должен уступать место так уж безвольно, дождался паузы и тоже попробовал оправдаться:
— Мы с князем снова будем служить поблизости. Он тоже едет с Ермоловым. Возвращается на Кавказ…
— Возвращаетесь? Вы там служили?
— Я там родился и вырос. В Петербург приехал уже юношей, при императоре Павле.
— И я воспользовался случаем, — продолжал Новицкий, — чтобы узнать мнение князя об одном важном деле. Видите ли, Софья Александровна, я еще не уехал, но уже начал служить.
— Ах, Сергей Александрович, вы все начинаете, ко всему приступаете ужасно серьезно. Я почему-то уверена, что князь решил бы эту проблему одним взмахом сильной руки.
Мадатов напрягся и подтянулся, Новицкий, напротив, постарался распустить мышцы лица в улыбке:
— Он и решит ее, как только приедет на место. Я тоже убежден вместе с вами.
— Не притворяйтесь! Вместе со мной вы должны были пройтись по зале собрания. А почему вы, князь, не приехали к польскому?
Настал черед смешаться Мадатову. Сергей уголком глаза наблюдал его вдруг вытянувшееся лицо. Впрочем, Новицкий и не подумывал улыбнуться. Он понимал, что природную горячность князя чины, регалии и годы армейской службы могли лишь усугубить.
— Я, сударыня, не танцую. Виноват, не было случая научиться.
— Новицкий представил вас как бывшего гвардейского офицера. Чем же вы занимались во время службы?
— Во время службы, Софья Александровна, князь занимается именно службой. Он, видите ли, предпочитает топтать поля сражений, а не паркеты.
Мадатов не почувствовал тени насмешки в словах Сергея и взглянул на него с благодарностью.
— Чтобы танцевать польский, требуется не столько умение, как гордость и выправка. Я уверена, что князь легко справился бы с этой задачей. Она не сложнее, чем атаки в конном строю.
— Князь и в пешем порядке водил егерей к стенам крепостей на Дунае.
— Ему будет легко убедиться, что здешние крепости обороняют куда слабее турецких.
Новицкий прищурился. Ему показалась, что беседа принимает довольно рискованный оборот. Софья Александровна раскраснелась под пудрой едва ли не больше, чем они с генералом. Причина их воодушевления была ему, впрочем, понятна. Что подталкивало Муханову, оставалось ему пока что неясным.
