Вилли Хейлман - Последние бои люфтваффе. 54-я истребительная эскадра на Западном фронте. 1944-1945
– Вы, Ханс, теперь получше следите за своими поступками. Это осведомитель, посланный шпионить за нами, трусливыми летчиками-истребителями.
Я с улыбкой представил этих двух человек друг другу:
– Обер-лейтенант Дортенман, командир 10-й эскадрильи, а это – гауптман Таппер, наш национал-социалистический уполномоченный.
Никто хорошо не относился к этим господам-шпионам, которые ходили вокруг на цыпочках и своими закоснелыми нацистскими лозунгами пытались влиять на управление эскадрильями. Они всегда были известны как «артель пресмыкающихся ослов».
Все мы ненавидели этих комиссаров и рассматривали их присутствие среди нас как оскорбление. Поэтому Таппера практически исключили из нашего круга, и каждый раз, когда он появлялся, наша беседа внезапно прекращалась или ее тема полностью менялась.
– «Автобан»! Какая обстановка?
Группа летела в южном направлении на высоте 3,7 тысячи метров над гребнем Тевтобургского Леса. Между толстыми грядами облаков мы могли видеть внизу маленькие участки земли. «Фокке-Вульфы» летели сквозь мощный обширный верхний слой кучевых облаков.
– Говорит «Автобан». Ваш сектор свободен от вражеских самолетов. Соединения четырехмоторных бомбардировщиков находятся над Южной Голландией.
Легкий доворот на курс 250°. Я решил лететь по прямой в район Дуйсбург – Ахен.
Громадные облака поднимались вверх мощными слоями. Ровно отрезанные ниже 1,8 тысячи метров, они напоминали дрожащее желе, помещенное на гигантскую стеклянную тарелку.
Вскоре мы были над Мюнстером. Мы еще раз погрузились в молочную пелену, сквозь которую заметили случайный проблеск города, который растворился словно призрак.
– Парни, держитесь. Наверху «Боинги», – закричал чей-то возбужденный голос по двусторонней связи.
Быстрый взгляд вверх. Увиденного было достаточно, чтобы кровь застыла в наших жилах. Едва ли в 30 метрах над нами с правого борта приближались «Боинги», летевшие крылом к крылу. Открытые бомбоотсеки зияли словно черные пасти.
– Это группа, предназначенная для Мюнстера. Они в любой момент могут начать сброс бомб.
– Позвольте им вывалить свои «яйца». – Это был неугомонный Прагер, сохранявший спокойствие даже в такой страшный момент.
«Он, должно быть, имеет вместо нервов стальные тросы там, где у других лишь тонкие нити», – подумал я.
Вокруг засвистели бомбы.
Кувыркаясь и вращаясь, они летели вниз. Бомбы, бомбы, бомбы… Мы могли отчетливо видеть каждый из этих смертоносных объектов, когда они вылетали из бомбоотсеков.
Затаив дыхание, шестьдесят похолодевших пилотов сжимали ручки управления. Мрачные, перекошенные лица, руки на красных рукоятках сброса фонарей кабин, хотя не было никакого шанса на спасение, если одна из этих бомб попадет в самолет.
Это выглядело так, словно они извергали смертельный яд. Это были никакие не «яйца», как их обычно называли среди истребителей. Это был алчный ливень, вытекающий словно икра из бьющейся рыбы.
Наконец, мы миновали этот поток.
Ни один из нас не был поражен. Это было просто невероятно!
– Тьфу! – вырвался у кого-то вздох облегчения, и в наушниках можно было практически услышать биение сердец.
– Хейлман – «Автобану». Какого черта вы, проклятые идиоты, не предупредили о бомбардировщиках, которых мы едва не протаранили?
– «Автобан» – Хейлману. Нас не известили.
– Вас не известили. – Я передразнил голос, доносившийся по радио. – Хорошо, я надеюсь, что никто не будет извещен, когда один из вас лишится своей проклятой задницы. Прошу разрешения атаковать. Жду ответа…
– «Автобан» – Хейлману. Вы должны выполнить свою боевую задачу на линии фронта.
– Не будьте такими болванами. В облаках мы никогда не получим другого шанса атаковать «Боинги».
– «Автобан» – Хейлману. Продолжайте полет к вашей цели, как приказано.
– Вы, чертова баба,[217] я надеюсь, что вы еще будете сожалеть об этом.
Едва я приземлился, как меня вызвали к генералу Вольфу, который подверг меня сокрушительному разносу. Я никогда бы не поверил, что генерал способен на такой поток брани, хотя он был известен своей энергией и неистовым поведением. Нет, я никогда не предполагал, что он мог быть настолько вульгарен.
– Я восхищен вашей речью, мой дорогой, но если это когда-либо повторится, я должен буду отдать вас под трибунал.
– Так точно, герр генерал. – Вскинутая в приветствии рука едва не задела за лицо взбешенного генерала, ругавшегося без передышки.
– Что вы знаете о потребностях линии фронта? Предположим, что была запланирована массированная атака, а за пять минут до назначенного времени люфтваффе отказались от нее, потому что вам подвернулась возможность сбить несколько бомбардировщиков.
– Так точно, герр генерал.
Мой мозг работал хладнокровно. Это был один из тех проклятых парадных шаркунов, который, несмотря на свой «взлет», не имел никакого представления, говоря о массированной атаке истребительной авиации всего с шестьюдесятью самолетами, и рассуждал о сотнях «Боингов» как о нескольких бомбардировщиках!
Затем генерал предложил мне настоящую темную «гавану» – истинное удовольствие после тех эрзац-сигар, которые мы курили. Мы повели весьма приятную беседу в облаке голубого дыма и с рюмкой коньяку. Эта шишка, как оказалось, была не таким уж плохим парнем. Служба службой, а коньяк – это коньяк, и наш достаточно односторонний разговор протекал вполне миролюбиво.
– Вы первый человек, – сказал генерал, – за всю мою военную карьеру, который сделал в мой адрес подобные высказывания. Скажите мне, а что действительно означает «баба»?
– Вы должны извинить меня, герр генерал. Это выражение, которое используется у нас в Рейнгессене.[218] Оно имеет то же значение, что и «чурбан» – в Кёльне, «простофиля» – в Мюнхене, или в обычной беседе – простите меня, герр генерал, – «проклятый идиот».[219]
– Хм-м. Я должен сказать, что это очень, очень «лестно».
– Я искренне извиняюсь, герр генерал. Я понятия не имел, что вы лично были на связи. – Я едва не сказал «на линии фронта».
– Хорошо, молодой человек; но в следующий раз, пожалуйста, выбирайте другой тон и другие выражения.
Несколькими днями позже произошел аналогичный инцидент.
Целью нашего вылета опять была линия фронта. Снова облачность благоприятствовала нам – на сей раз в ней было довольно много разрывов, – и снова «Автобан» сообщил, что сектор свободен от вражеских самолетов.
И опять это случилось над Мюнстером.
На этот раз «Зеленое сердце» вышло из облаков выше «Боингов», которые летели волна за волной.
– Хейлман – «Автобану». Над Мюнстером тяжелые «автобусы». Вынужден вступить в бой.
На сей раз я поступил обдуманно. Я просто доложил, что подвергся атаке. Я должен сбросить дополнительные топливные баки, и Ахен сегодня подождет.
– Хейлман – всем пилотам. Мы заходим.
Я не осмелился отдавать своим людям точные приказы относительно атаки, чтобы на земле не поняли и не начали угрожать мне трибуналом, как в предыдущем случае.
Постепенный разворот вправо, чтобы атаковать в лоб, что является наилучшим направлением для атаки четырехмоторных бомбардировщиков. Машины внутри радиуса разворота сохраняли свою позицию рядом со мной, сбрасывая скорость и снижаясь, в то время как те, кто был слева от моего самолета, набирая высоту, выполняли полный разворот на 90°. В ходе этой перегруппировки каждая машина должна была выполнить абсолютно идентичный разворот.
Дальность 400 метров.
– Атака сверху.
300 метров.
«Боинги» появились в прицелах, полностью заполняя их.
– Огонь!
Трассеры безжалостно колотили в их толстые фюзеляжи. Янки не были покорными наблюдателями, и, в то время как пилоты упрямо держали свой курс, с каждого «Боинга» в нападавших бил град свинца из двенадцати пулеметов. Мы отвечали, и четыре ствола[220] кромсали большие бомбардировщики на части. Отлетали панели, дым струился из двигателей, вспыхивали самолеты.
Американские самолеты имели на борту великолепную аппаратуру пожаротушения. Небольшие возгорания, особенно в двигателях, легко устранялись. Топливные баки были защищены каучуком, который самозатягивался, когда его пробивала пуля. Требовались прямые попадания, чтобы поджечь и сбить один из этих «ящиков».
Вдали справа от меня один из «Боингов» взорвался в воздухе.
Пока они еще не сбросили свои бомбы.
Еще два «Боинга» были разнесены взрывами, и можно было увидеть белые купола парашютов, распустившиеся в небе.
Наконец, атакуемый поток бомбардировщиков начал сброс бомб. Даже не сделав больше ничего иного, истребители могли считать свою атаку успешной.
Гигантская тень вырисовывалась перед моим ветровым стеклом. Я нажал на спуск и начал стрелять из всего, что у меня было. Мои пули и снаряды врезались в плексигласовое ветровое стекло перед местом пилота.
