Армин Шейдербауер - Жизнь и смерть на Восточном фронте. Взгляд со стороны противника
Чтобы ослабить давление преследовавшего нас противника, 15 июля была задействована наша авиация. Несмотря на то, что мы разложили опознавательные полотнища оранжевого цвета и флаги со свастикой, наши походные колонны понесли потери. Среди раненых оказался водитель штабного Фольксвагена. Поэтому его водил теперь обер-лейтенант Крюгер, которого фон Гарн отправил руководить крупной тыловой частью. Для штабного офицера это было не слишком «достойным» занятием, но иметь на этой должности энергичного человека было полезно. Гарн сказал, что ему будет достаточно меня одного.
Вечером пришло сообщение о гибели капитана Грабша. Он только что принял командование 2-м батальоном после ранения моего друга Хусенета. Когда он стал батальонным командиром, мне показалось, что внутренне он испытывал нежелание служить на командной должности. Я догадывался, что у него было предчувствие смерти. Потом я сожалел о своих недобрых мыслях о нем. Он был отличным мастером-оптиком из городка Бейтхен в Верхней Силезии. После его гибели пришло известие о том, что за свои действия у моста через Уллу в июне 1944 г. он был награжден Рыцарским Крестом. De mortuis nil nisi bene, о мертвых или ничего, или хорошо.
Добавлю трогательную подробность, относящуюся ко времени нашего отступления. Жеребята находившихся с нами на марше тягловых лошадей держались за своих матерей и сосали у них молоко на ходу. Это было печальное зрелище. 17 июля нас вывели из-под командования корпусной группы «D» и вернули в подчинение нашей дивизии. Дивизионный адъютант, майор Острайх, поджидал нас на окраине села Свенцяны, как отец, ожидающий своих заблудших сынов.
Сидя на садовой скамейке, как Наполеон III при встрече с Бисмарком, он рассказывал нам об обстановке в дивизии. Прежде всего, генерал Мельцер намеревался переформировать 2-й батальон 472-го гренадерского полка, в котором я числился адъютантом. Если это удастся сделать, сказал он, то в распоряжении командования дивизии в дополнение к пехотному полку появится еще одно подразделение и нас больше не будут использовать для пополнения других частей. Лично для меня майор сделал примечательное объявление, сказав, что я был внесен в списки убитых. Сначала я как-то не придал этому большого значения, поскольку пребывал в бодром настроении. Но чуть позже меня посетили тревожные мысли о родителях и о Швейднице, где это известие могло окольными путями дойти до Гизелы.
На следующий день, 18 июля, я поехал вместе с майором Гарном в штаб дивизии получать приказы. В ближайшие 48 часов штаб должен был размещаться в далеко не роскошном дворце, который прежде являлся летней резиденцией литовского президента. Окрашенное в белый цвет здание стояло в тихом месте на берегу озера Ленас. Пока майор находился у генерала Мельцера, я уселся в стоявшее в просторном зале большое кожаное, кресло, откинулся на мягкую спинку, вытянул ноги и задремал.
Из дремоты меня вывел 1-й офицер Генерального штаба, подполковник Хуго Биндер. (Должность в штабах соединений немецкой армии. Занималась выпускниками Академии Генерального штаба. — Прим. ред.) Он сказал, что мой потрепанный у реки Улла батальон подлежал переформированию в самое ближайшее время. Из состава батальона выводились попавшие в него люди из 7-го полка. Кроме того, сказал он, недавно прибыло пополнение, включая унтер-офицеров. Для меня это было болезненным прощанием, особенно с невозмутимым майором фон Гарном. Командиром батальона назначался капитан среднего возраста по фамилии Шнейдер. Он был уроженцем Восточной Пруссии и стал офицером после 12 лет сверхсрочной службы. Шнейдер имел «Крест за военные заслуги 1-го класса», которым награждали военнослужащих тыловых частей. На Восточном фронте он оказался впервые.
Биндер наметил задачу, которую предстояло выполнять батальону. Загнутый левый фланг дивизии надо было прикрыть с севера. Корпус, или вернее то, что от него оставалось, должен был отходить с боями на запад, но без всякой связи с соседями. По его словам, главной проблемой оставалось отсутствие связи с группой армий «Север», где ширина разрыва достигала 55 километров. Предполагалось, что в зависимости от обстановки командование дивизии будет направлять к нам штурмовые орудия. Батальону придавался огневой взвод 14-й батареи противотанковых орудий, и он должен был получить автомобили из штаба 472-го полка, а также из тыловых частей. За этим последовала личная беседа. Биндер был родом из Швабии. С 1938 г. он служил в горнострелковой части в Инсбруке. Узнав, что я австриец, он заговорил о Тироле. Было заметно, что Биндер, человек крепкого телосложения, с гладкими черными волосами и карими глазами, отличался высоким интеллектом. Это соответствовало моему представлению об офицере Генерального штаба. На его бриджах были нашиты ярко-красные лампасы с двумя широкими белыми полосами, признак принадлежности к Генеральному штабу.
Следующей остановкой на нашем пути был Каварскас. Этот маленький городок был расположен на левом фланге дивизии. Я снова был батальонным адъютантом. Штаб батальона я разместил в скромном сельском доме бывшего литовского министра. Судя по всему, он был покинут жильцами совсем недавно. В библиотеке, наряду с книгами на иностранных языках, я обнаружил визитные карточки министров, дипломатов и коммерсантов из нескольких стран. Это были реликвии того времени, когда Литва являлась независимой республикой и еще не была присоединена к Советскому Союзу.
Поскольку нам удалось на время сдержать натиск противника, то вместе с капитаном Шнейдером мы решили осмотреть городок. Мы зашли в католическую церковь и застали там священника, который пригласил нас на обед. Старый господин угостил нас блюдом из жесткой как подошва говядины и твердых как камень клецок в простом молочном соусе. Еду подавала приветливая, высохшая от старости, экономка. На наш вопрос, собирается ли он бежать, священник ответил изумленным «нет». Он сказал, что Бог будет, как и прежде, помогать ему и что он остается со своей паствой.
Во второй половине дня, в соответствии с распоряжением тыловой администрации, все достигшие призывного возраста мужчины должны были собраться для отправки в Германию. Это делалось с целью недопущения их призыва в Красную Армию наступавшими русскими. Со слезами на глазах к нам подошел старый священник, который угощал нас обедом. Рядом с ним была молодая женщина. Он попросил Шнейдера отпустить своего «органиста», который только что вступил с этой женщиной в брак. Хотя Шнейдер и не имел на это полномочий, он вопросительно посмотрел на меня, и я кивнул головой в знак согласия. Священнику было позволено забрать этого «органиста», а женщине своего мужа. В брошенной аптеке нашлось, что взять с собой для нашего батальонного медика. Для меня более важной находкой было стоявшее в доме аптекаря пианино. Как жаждущий, припадающий к воде, я сидел за инструментом и играл, в первый раз за несколько месяцев.
На следующий день давление противника усилилось. Атаковали сибирские стрелки. Дом министра был оставлен, потом взят снова при поддержке штурмовых орудий. Ночью мы ушли из этого городка. Деревянные дома горели, подожженные артиллерийским огнем противника. В небо поднимались клубы дыма. На фоне темного неба ярко светились желтые и красные языки пламени. Когда я, взяв курс на запад, выезжал на мотоцикле из города, то, несмотря на теплый вечерний воздух, почувствовал озноб. Бедный старый священник не выходил у меня из головы.
В Каварскасе, в первый раз за четыре недели, мы получили почту. Письма от матери, отца и Гизелы, которые следили за сводками Верховного командования, были наполнены тревогой за мое благополучие. Отец выражал надежду, что я не остался в Витебске. Он читал о боях в этом городе и вокруг него. Благодаря своему опыту, полученному в Первую мировую войну, он умел читать между строк.
2-й батальон 472-го полка находился не в прямом подчинении дивизии, а в распоряжении командира 7-го полка майора фон Гарна. 21 июля мы получили приказ отбить у противника деревню Пагиряй, которая была занята русскими за день до этого. К нам прибыл сам командир полка, чтобы лично возглавить атаку. В ней приняли участие и наши боевые товарищи, три машины из 232-й бригады штурмовых орудий. Я присоединился к майору Гарну и отправился вместе с ним проводить подготовку к атаке. Потом подъехали штурмовые орудия, и батальон вышел из леса по расходящимся направлениям. Я вместе с Гарном передвигался на первом штурмовом орудии до тех пор, пока огонь из танковых пушек и стрелкового оружия противника не заставил нас спуститься на землю. Деревня была взята с ходу.
Было видно, что русская пехота утратила тот порыв и решительность, который она проявляла в наступлении. Русские просто бежали. На въезде в деревню, через мост провалился тяжелый танк «Сталин». Экипаж выбрался из него и скрылся, прихватив с собой поспешно снятые оптические приборы. Вытащить из ручья огромную машину было невозможно, поскольку у нас не имелось для этого необходимых средств. Поэтому, чтобы вывести танк из строя, наши люди заложили подрывные заряды в пушку и рядом с мотором.
