Армин Шейдербауер - Жизнь и смерть на Восточном фронте. Взгляд со стороны противника
Наспех оборудованная позиция продержалась до вечера благодаря появлению у нас противотанковой пушки. Ее поставили в кустах и хорошо замаскировали. Мы вместе с Гарном находились рядом с артиллеристами, когда началась танковая атака. С дистанции в 30 метров они добились прямого попадания в верхнюю часть башни самого первого из трех танков. Машина загорелась; и из нее выбрались две закопченные фигуры с высоко поднятыми руками. Направив на них автомат, командир отделения пехотинцев забрал их в плен. Фон Гарн распорядился отправить их на полковой конной повозке в тыл. В 22.00 полк отступил. Арьергард должен был оставаться до полуночи. Только после этого ушли и мы с Гарном.
Ночью полку удалось немного оторваться от противника. Днем марш был продолжен. У меня была возможность передвигаться транспортом. К западу от Кубличи широкая песчаная дорога на многие километры проходила через лес. В этом районе на протяжении длительного времени скрывались партизаны.
Однако в июне командующий нашей 3-й танковой армией генерал-полковник Рейнгардт, в расчете на возможное отступление, бросил имевшиеся у него в наличии силы на борьбу с партизанами. Но времени для захоронения трупов не было. Поэтому на некоторых отрезках нашего пути все вокруг было пропитано отвратительным зловонием. Говорили, что в лесах лежали сотни трупов. Июльская жара усилила этот запах разложения. Надо было зажимать нос и дышать ртом. Некоторые даже надели противогазы.
За 132 года до нас по этой дороге шла на Москву «Великая Армия». Недалеко от этого места начинает свое течение Березина с ее множеством притоков. В наступлении 1941 г. наш полк переправлялся через эту реку возле того места, где в 1812 г. произошло историческое сражение. Во время окопных работ в 1941 г. был найден наполеоновский орел с древка французского знамени. Эта реликвия была немедленно отправлена в Ставку фюрера. Параллели с отступлением французов действовали на нас угнетающим образом.
На пути к Глубокое, городку на старой польской границе, со двора деревенского дома выбежала свинья. Она оказалась прямо перед армейским вездеходом. Бедная тварь бросилась бежать. Ее догнали, переехали колесами и с переломанными ногами погрузили в машину. Вечером полевая кухня выдавала на ужин свинину, что дало повод майору фон Гарну заметить: «В следующий раз перед машиной должен быть теленок, а не свинья!»
4 июля мы достигли села Дуловичи, откуда я должен был выехать в Новопаево и направить 3-й батальон на определенные для него позиции. Я едва успел спрыгнуть с мотоцикла, когда раздался знакомый вой «сталинских органов». Мой водитель загнал мотоцикл в кусты, и мы легли пластом на мягкой песчаной дороге. Звук от пролетавших над нами реактивных снарядов напоминал свист гигантской косы, рассекающей воздух. Все они упали на дома, сады и улицы. В общей сложности разорвалось 42 снаряда крупного калибра. К счастью, никто не пострадал. На нас, «стариков», это оружие уже не оказывало сильного психологического воздействия. «Благословение» закончилось, мы встали, стряхнули с себя песок и поехали искать батальон.
В этот вечер я в очередной раз был у полкового врача. Он уже сделал мне несколько уколов в задницу, так что я еле ходил. Вводился препарат под названием «Цебион», т. е. витамин С. В то время начальнику медицинской службы полка доктору Хельвегу делать было особо нечего. Своего перевязочного пункта в полку не имелось, а из-за быстроты отступления потери были небольшими. Раненых немедленно отправляли в тыл прямо из батальонов. Иногда казалось, что доктор играл роль начальника штаба полка. Каждый раз, когда выдавались новые карты, которых всегда не хватало, мне приходилось за них с ним бороться. Наконец до меня дошло, что, как штабной офицер, я все же имел больше прав на эти карты.
4 июля мы проходили через Поставы. Этот город горел после артобстрела противника и был весь в огне. За день до этого, во время предыдущей поездки в войска, я проезжал через него, и он был еще целым. От ветра пожар усилился еще больше. От множества объятых пламенем деревянных домов исходил такой жар, что после двух попыток пробраться через город в открытом автомобиле нам пришлось его объезжать. Весь автотранспорт был вынужден съехать с дороги. Чтобы не подвергать опасности свой оснащенный радиостанцией драгоценный Кубельваген, мы проехали два километра по открытой местности, прямо перед вырвавшимися вперед русскими танками. Потом мы выбрались на дорогу, которая вела на запад. На обочине валялось много катушек с дорогостоящим телефонным кабелем. Скорее всего, они должны были попасть в руки противника, как это уже случилось с армейским складом снабжения, располагавшимся к востоку от города. Несмотря на угрозы военно-полевым судом, отвечавший за этот кабель человек отказывался раздать его запасы вплоть до того момента, когда уже начали рваться первые снаряды русских танков.
Р то время у нас в ходу было выражение «мы драпаем». Сам темп отступления не давал нам спать. Приходилось выкраивать каждую свободную четверть часа, чтобы хоть немного вздремнуть. В один из дней я улегся на отделанном кожей заднем сиденье нашего автомобиля. Когда водитель Август Ворц, тиролец из Воргля, подошел к машине, он не заметил, что моя правая нога свисала наружу. Сдавая машину задним ходом во дворе дома, он так близко подъехал к стене, что нога оказалась зажатой. Я проснулся с воплями и проклятиями. Поздним вечером произошло то же самое. Вместе с Гарном мы находились в составе арьергарда и возвращались в полк на штурмовом орудии. Я задремал. В темноте нам пришлось объезжать колонну бежавших на запад этнических немцев, которых сопровождали полицейские. В полусне я не заметил, как моя нога свесилась с края боевой машины и попала между ней и конной повозкой, которую мы обгоняли. Однако, все опять закончилось хорошо, и я был рад, что не оказался в госпитале.
Нам было жаль этих беженцев, и мы сомневались, что им удастся выдержать такой темп. Чем дальше мы продвигались на запад, тем сильнее становилось движение на дорогах. Часто говорилось о том, что в тыловых частях имели место бурные сцены. Высокопоставленные офицеры тыла постоянно использовали свое звание и требовали безоговорочного повиновения. Они не давали младшим командирам провести свои подразделения в первую очередь и заявляли о своем праве преимущества.
Также имелись сведения о людях, которые направляли движение по неправильному пути. Еще летом 1943 г. нас предупреждали о появлении незнакомых офицеров в расположении наших войск. Русские расставляли людей из организации «Свободная Германия», в офицерской или полицейской форме, на перекрестках дорог. Говорили, что они направляли отступавшие войска к котлам окружения. Со своей стороны, я был убежден, что с нами это не произойдет. Добросовестность и выдержка майора фон Гарна гарантировали, что мы не заблудимся и не пойдем по неправильному пути. Время от времени, когда я не находился в арьергарде вместе с Гарном, мне приходилось выполнять роль ночного проводника полковой колонны. Я ехал на полугусеничном мотоцикле впереди и зеленым светом своего фонаря указывал дорогу водителям машин. Мы не заблудились ни разу.
Как-то ночью капитан Каупке, командир артиллерийского дивизиона, объявил по полевому громкоговорителю, что русские открыли огонь. Через громкоговоритель мы слышали стрельбу из винтовок и пулеметов. Это означало, что русские заняли деревню, находившуюся справа от нас. Каупке был там со своими орудиями. Одновременно противник занял и дорогу, по которой мы отступали. Русские неоднократно пытались своими передовыми подразделениями обогнать нас и перерезать пути нашего отхода. После трудных поисков нам все же удалось вывести по лесным дорогам полковую колонну из окружения.
На следующий день, 10 июля, майор Гарн и обер-лейтенант Крюгер отсутствовали. Я оставался в штабе полка вместе с капитаном Грабшем, который пришел на должность полкового адъютанта вместо раненого обер-лейтенанта Штольца. Внезапно пришло неподтвержденное донесение о том, что русские прорвались очень близко от нас. Порывистый Грабш приказал провести контратаку, в которой должен был принять участие весь личный состав штаба. Мы прошли примерно километр на восток, но не обнаружили никаких русских и не попали под огонь. Кончилось тем, что Грабш закричал «ура» и, размахивая планшетом над головой, бросился вперед. В итоге, как говорится, «много шума из ничего».
11 июля мы прошли через Лабзарас. В мирное время это, наверное, была идиллическая деревня среди литовских озер. В своих поездках по подразделениям полка я никогда не забывал о том, как мне повезло, что я не должен был идти пешком. Даже командиры батальонов преодолели сотни километров пути на ногах. По ночам, когда я объезжал колонну изнуренных людей, я чувствовал себя виноватым оттого, что мне было так хорошо. Кто уж точно не завидовал моим «колесам», так это капитан Хусенет, который командовал 2-м батальоном после гибели капитана Мюллера.
