Анатолий Занин - Белая лебеда
— Подъем! — кричит Дима и трясет меня за плечи. Я вздрагиваю и с трудом поднимаюсь. Как тяжело вставать, как трудно надевать скатку, затем вещмешок, брать винтовку.
Какой страшный сон! Как там они все в Шахтерске?
В этот раз Шахтерск немцы заняли…
И опять меня просят что-нибудь рассказать… Савельев подал команду, и я начал свое лицедейство. Комбат попросил не бегать вокруг взвода, а то у него шея заболела, а замполит даже ободряюще улыбнулся.
За двенадцать ночей мы дошли до Астрахани.
Я рассказал про отважного и хитрого гасконца д’Артаньяна и его верных друзей трех мушкетеров, пересказал почти все, что прочитал из Жюля Верна, Герберта Уэллса, Александра Беляева и, конечно же, «Гиперболоид инженера Гарина» и «Аэлиту» Алексея Толстого.
И в этой дороге мне показалось, что Дима чуть позавидовал моему неожиданному успеху, впервые за все время нашей дружбы не он, как всегда, а я оказался в центре внимания. Это было для него как-то даже странным. Да я и сам не предполагал, что так складно могу перевирать чужое. Если бы только слышали все эти писатели! Но я только подгонял под нашу нелегкую обстановку. Выбрасывая все, что мне казалось устарелым и в данный момент необязательным. Впрочем, все это делал не специально.
Наш взводный тоже много читал и уловил мои, мягко выражаясь, уточнения и преувеличения, но похвалил за фантазию. И спросил, не от книг ли вздут мой сидор? Я показал ему «Тихий Дон» Шолохова и «Белый Клык» Джека Лондона. Дима еще раз удивился. Он ничего не взял.
А днем мы спали, прячась в зарослях ивняка, над нами почти неподвижно высоко в небе висела «рама». Гудит и гудит. Задерешь голову, а она тут как тут. «Рама» — немецкий разведывательный самолет с двумя фюзеляжами. За это его и прозвали «рамой». А если она появилась, значит, жди бомбежки. И вскоре косяками наплывали «хейнкели» и «фокке-вульфы» и бомбили железную дорогу, пикировали на эшелоны с войсками, идущими в Сталинград.
Железная дорога проходила недалеко, и мы слышали взрывы. Иногда самолеты низко пролетали над нами, отбомбившись и выходя из пике. Однажды я не выдержал, схватил свою «снайперку» и выстрелил несколько раз в пролетавшего стервятника. Сколько шуму было — совсем не ожидал.
— Кто стрелял? — гремел Болдырев и бегал по ивняку, разыскивая нарушителя дисциплины.
На другой день во время перекура Савельев подошел ко мне и как бы между прочим сказал, что летчик не заметил моих выстрелов и мы не были обнаружены, но могло быть и хуже. По самолету нужно стрелять залпом, а из снайперской винтовки — когда он летит на тебя.
В первую ночь мы прошли пятьдесят километров, затем — сорок пять, потом едва вытягивали сорок, а то и меньше. Под утро валились под кусты и засыпали мертвецким сном. Приезжала кухня, которую тащили две клячи. Еще помогал специально выделенный взвод. Часов в двенадцать нас будили, совали в руки котелок с жидкой кашей и мясом и кусок хлеба. За водой бегали к ручьям, впадающим в Ахтубу.
Однажды набрели на развалины и спали в них днем. Студент из Севастополя Остап Сало сказал, что неподалеку должен находиться поселок Харабали, а эти развалины, по всей вероятности, — остатки бывшего караван-сарая, как считают ученые.
Трудно идти по песку, он забивался в ботинки и растирал ноги. Поэтому мы закутывали ноги вместе с ботинками в запасные портянки и в таком наряде топали по сыпучим пескам.
Ранним утром вышли к железнодорожной станции. Несколько одноэтажных строений из красного кирпича, жиденькая рощица и два стожка сена, а метрах в ста начинались пески. Мы всласть напились из колодца, наполнили фляги и собирались нырнуть в спасительные заросли, откуда ни возьмись — два «фоккера». Один тут же спикировал и разметал нас бомбами, а второй набросился на появившийся эшелон. Но поезд, не сбавляя хода, уносился на север, отплевывался из пулеметов, установленных на крышах вагонов. Второй «фоккер» так и не вышел из пике, врезался в землю. Оглушительный взрыв потряс окрестности. На крышах вагонов солдаты замахали руками.
— Так тебе! — загрохотал Петро Коноваленко. — Вот где нашел могилу!
Впервые в небе появились наши ястребки. Они почти весь день попарно барражировали вдоль железной дороги. Потому последний переход мы совершали днем. К вечеру за тонкой зеленой полосой увидели белую игрушечную церквушку, затем стали выступать отдельные дома и наконец вырисовался темный и будто насупленный кремль. Мы воспрянули духом. Уже в темноте добрались до окраины города, в каком-то большом парке попадали на землю и заснули.
Два дня отсыпались, затем помылись в настоящей бане и даже в летнем кинотеатре смотрели фронтовые киносборники, в которых немцев показывали глупыми и трусливыми.
В Астрахани было спокойно, изредка высоко в небе появлялись отдельные немецкие самолеты, но их дружно отгоняли зенитным огнем, или наши ястребки завязывали бой.
Спали теперь в казармах на нарах и впервые собрались всей бригадой. Касьянов разузнал, что начальство ждет представителей из военных училищ. Впрочем, мы еще в походе поняли, для чего уходим из Сталинграда. В бригаде собрались люди только с образованием.
Ходили в караул, слушали политинформации и маршировали строевым шагом в просторном дворе, прилегающем к парку. И тут у меня возникла идея: создать библиотечку из книг новобранцев. Замполит поддержал меня, и вскоре собрали целый мешок книг, который я держал под нарами. Петр же предложил на оставшиеся у бойцов деньги (кому они теперь нужны?) накупить на базаре еще книг.
Я так закрутился с этой библиотекой, что совсем упустил из виду Диму. Разыскал его в тире.
— На базарчик за книжками? — с неприязненной для меня ехидцей спросил Дима, продолжая стрелять из винтовки. — Твоим консультантом в скупке худлитературы на последние собранные рублевки?
Я удивленно смотрел на друга: «Что с тобой, Димча?»
Еще в походе я заметил, что, когда я рассказывал во время ночного марша, он отставал от взвода и принимался въедливо насвистывать мотив танго «Белые левкои».
— А при чем здесь собранные рублевки?
— Ерунда все это. Немцев нужно бить, понимаешь? А ты с книжками…
— Зачем ты так, Димча?
Он не ответил и выстрелил. Я повернулся и ушел. В город со мной поехал Андрей.
И вот я опять брожу по знакомому базару… За день мы набили худлитературой, как выразился Дима, три мешка. Старшина Ежков сказал: «Будя!» и в сердцах хлестанул вороных. Мы с Андреем едва успели повалиться на бричку — так надоело старшине весь день сиднем просидеть — лошадей-то не бросишь.
Вернувшись в полк, мы узнали, что срочно формируется маршевая рота, Дима и Петр уже получили новенькое обмундирование и теперь торжественно переодевались в казарме. Мы с Андреем побежали в канцелярию и тоже записались.
Поезд притаенно полз по голой, изрытой бомбами степи. По сторонам дороги валялись остовы обгорелых товарных вагонов. На насыпи, почти у самых рельсов, тлело множество небольших костерчиков. Во время частых остановок поезда мы на этих кострах варили кашу. Бывало, едва закипит вода, а тут вагоны дернулись и покатили, хватаешь котелок и прыгаешь в вагон. Через каких-нибудь полчаса поезд опять останавливается, соскакиваешь на землю и пристраиваешь котелок на чьем-то костре. А когда налетают самолеты, котелок оставляешь на огне, даже подкладываешь несколько щепок и уносишь ноги подальше от эшелона. Вернешься к котелку, а каша уже готова, осталось лишь ложку вынуть из-за обмоток.
Одна из самых сильных бомбежек была при подъезде к Верхнему Баскунчаку. Ранним утром мы чутко спали, в ожидании сигнала тревоги горниста. И вот он прозвучал. Отчаянный парень наш Петр (это я заметил по тому, как он вел себя во время бомбежек) выглянул в полуоткрытую дверь и весело сказал:
— Ну, славяне, заказывайте панихиду. Все небо в крестах…
Едва я спрыгнул на землю, а вернее вывалился под напором людей, Дима схватил за руку и молча поволок меня под вагон. За нами уже лезли Андрей и Петр. Мы отбежали метров сто от эшелона и бросились в небольшую канаву. В этом месте поезд делал крутой поворот, и вагоны выстроились в виде дуги, а «хейнкели» летели справа по ходу поезда, видимо, учитывали, что люди, выскакивая, сразу попадут под разрывы, потому и бомбили бесприцельно, по площадям. По эту же сторону эшелона не упало ни одной бомбы.
— Эх, славяне, славяне, — горько вздыхал Петр и теребил свою яркую чубину, выбившуюся из-под пилотки. — Вот что такое паника… Что ж ты, Димча, загодя в вагоне всем не рассказал о такой простой хитрости?
— Да я и сам не знал, пока не выскочил из вагона… Увидел, как дугой завернули вагоны, и подумал…
Самолеты улетели дальше на север, а мы все никак не могли оторваться от земли, в ушах все еще звенело и ухало.
