Эл Морган - Генеральская звезда
— Сколько времени вы здесь служите, сержант?
— Прошу прощения, сэр. Нам не разрешается разговаривать на посту, кроме как по служебным вопросам.
— Хорошо, сержант. Какая шикарная каска! Я не видел такой белой и отполированной каски с тех пор, как был в армии Паттона. Скажите, Чарли Бронсон не ввел в обычай носить пистолеты с перламутровой рукояткой?
Часовой молча смотрел на меня, на его лице появился лишь слабый намек на улыбку.
— Вам повезло, сержант, — продолжал я. — Вы получаете на войне бесценную специальность без отрыва от службы. Когда кончится война, вы можете пересечь Ла-Манш и без всякого труда поступить на службу в стражу Букингемского дворца.
— Так точно, сэр.
— Вы считаете, что мое замечание носит служебный характер?
— Сэр?
— Вы мне ответили. Считаете ли вы, что на такой вопрос следовало отвечать?
— Нет, сэр.
— Не бойтесь. Я вас не выдам, сержант.
Тут изнутри подкатил штабной автомобиль. Часовые распахнули ворота, я прошел на территорию лагеря и забрался в машину.
По пути к штабу я не переставал изумляться. Территория была тщательно распланирована. На коротко подстриженной траве газонов не видно было ни единого камешка. На широкой, обсаженной деревьями дороге нам повстречался взвод солдат во главе с сержантом. Солдаты шли в ногу и, проходя мимо, во весь голос что-то скандировали. Машина остановилась перед двухэтажным зданием. Очевидно, это был штаб. Оно отдаленно напоминало дворец, и я пытался разгадать, что здесь было раньше: госпиталь, школа, а может быть, даже монастырь. Я вышел из машины, и двое часовых, вооруженных винтовками, вытянулись по стойке «смирно». Один из них направился ко мне.
— Мистер Уильямс?
— Да?
— Полковник Бронсон ждет вас, сэр. Прошу следовать за мной.
Мне не оставалось ничего другого, как последовать за ним в дом. Мы прошли по длинному коридору, миновали большую комнату, где стучали на машинках четыре девицы из женской вспомогательной службы, и остановились у дверей с табличкой «Начальник пункта полковник Чарльз Бронсон». Часовой постучал, открыл дверь и отступил в сторону, давая мне дорогу.
Бронсон сидел у окна за письменным столом, на котором стояла табличка с его фамилией. Позади был укреплен на подставке большой американский флаг, перед столом стояли два кожаных кресла, а у одной из стен — длинная кожаная кушетка. Чарли посмотрел на меня, встал и направился ко мне с протянутой рукой. Я пожал ему руку.
— Как поживаешь, Чарли?
— Хорошо, Капа. Просто хорошо. А ты?
— Как нельзя лучше.
Он улыбнулся, и улыбка чудесно изменила его лицо.
— Боже мой, я так рад тебя видеть, — сказал он.
Его слова звучали искренне, и я уселся в кресло.
— После Форт-Худа в Техасе я не встречал другой такой части, как эта.
— Ты был в Худе, Капа? Не знал. Я тоже был в Худе.
— Я писал очерк о новобранце и проследил весь его путь, начиная с призыва на службу и кончая лагерем основной военной подготовки. Это был нелегкий путь. Здешний лагерь напомнил мне об этом. Чего ты добиваешься, Чарли?
— Генеральской звезды.
Ответ был настолько откровенный, что я пару минут просто не знал, что сказать. Знаете, как это бывает, когда встретишь человека, которого давно не видел. Все приглядываешься, насколько он изменился и сохранились ли ваши прежние отношения. Осторожно нащупываешь путь, пока какой-нибудь штрих не даст ключ к разгадке. Я закурил, чтобы протянуть время.
— Ты, наверно, знаешь, что со мной случилось? — спросил Бронсон.
— Знаю, Чарли.
— Как ты меня нашел?
— Я начал с доктора Уотсона из дивизии.
— Сукин сын.
— Потом зашел к полковнику Армстронгу в Париже. Он и сказал мне, что ты здесь.
— Да, я здесь. Как тебе это нравится?
— Бастилия Бронсона?
Он бросил на меня пронзительный взгляд.
— Что, что?
— Так называют твой лагерь — бастилия Бронсона. Я думал, ты знаешь.
— Нет, не знал. С тех пор как мы расстались, я коллекционирую прозвища. Это что-то новое.
— Даже я знаю эти прозвища, Чарли: пират, фанатик.
— Знаешь, как называют меня офицеры здесь?
— Добрый старый Чарли?
— Зверюга Бронсон. Я заслужил такую кличку.
— Какого черта тебе надо, Чарли? Что ты хочешь доказать?
— Мне ничего не надо, Капа. Я делаю свое дело. Меня назначили сюда командовать, я и командую. Наверно, Уотсон говорил тебе, что я сумасшедший. Он сделал все, что мог, чтобы выставить меня из Европы, а может быть, и из армии. Ты, вероятно, слышал подробности о засаде, в которую я попал?
— Да.
— Уотсон считает, что я опасный человек и что обезвредить меня можно, только уволив со службы. Армстронг, напротив, насколько я понимаю, считал, что все будет хорошо, если я просто съезжу в Париж и пересплю с женщиной. Как видишь, двоих из наших талантливейших психиатров разделяет глубокая пропасть. Хочешь высказать свое мнение, Капа?
— Не имею особого желания. Да! Я видел твою девушку в Париже.
— Мою девушку?
— Элен.
— Где? Где ты ее видел?
— Там же, где и ты. Армстронг рассказал мне о вашем несколько необычном турне по Парижу. Меня это заинтересовало, и вот я уселся в кафе на тротуаре и увидел эту твою девушку. Не заметить ее было невозможно.
— Неужели она опять?..
— Вышла на панель? Да.
— Скверно.
— А что ей, по-твоему, было делать, Чарли? Преподавать в воскресной школе? Проводить экскурсии по Парижу для американских солдат?
— Значит, ты видел ее. Ты с ней говорил?
— Нет, Чарли. Я видел ее, но не говорил с ней. И не спал с ней, если это тебя интересует. И вообще это не мое дело.
— Что не твое дело?
— Почему ты не стал с ней спать.
— Я женат, Капа.
— Как и каждый третий американский военнослужащий в Европе. Разве это обеспечивает иммунитет?
— Я не мог. Сначала я думал, что смогу. Ты видел, как она выглядит. К тому же то, что ее звали Элен, было почти как знамение. Но я не смог, Капа. Все это слишком сложно и трудно объяснить. Поверь мне на слово, я не мог.
— Ты хочешь сказать, что не имел женщин с тех пор, как попал сюда? Нескромно с моей стороны тебя расспрашивать, правда? Это не мое дело, и вообще плевать мне на твою половую жизнь.
— Я не имел никаких связей, Капа. В этом нет ничего странного. Просто у меня не очень развито половое влечение.
— А у меня для тебя есть подарок.
Я достал шахматы и расставил фигуры на столе. Он был восхищен. Одну за другой он брал их в руки и разглядывал.
— Черт возьми! Вот это вещь! — воскликнул он.
— Я так и думал, что тебе понравится.
— Понравится! Я никогда не видел ничего подобного. Большое спасибо, Капа.
— Не стоит.
— Ты можешь остаться здесь на некоторое время? Так хочется с кем-нибудь поговорить. Я уже несколько недель не играл в шахматы. Оставайся, Капа.
— Ненадолго. Я беспокоился о тебе, Чарли.
— Чего обо мне беспокоиться? Я уже вышел из детского возраста.
— Я слышал о тебе столько странного. Смешно, но я очень волновался, входя сейчас в твой кабинет.
— Почти все волнуются. Приготовься, Капа. В стенах этого заведения я мог бы дать сто очков вперед Гитлеру, Герингу, Муссолини и Тодзио и все же выйти победителем с репутацией самого ненавистного человека в мире.
— Ты как будто этим гордишься?
— Да, горжусь. Наверно, тебе приходилось раньше бывать в пересылках?
— Был раза два.
— Тогда ты знаешь, что это такое. Моя пересылка совсем другая.
— Я уже заметил.
— Мне не разрешают заниматься делом, которому меня учили. Меня отстранили от этого дела. Хорошо же. Я всех удивил. Я командую пересылкой, как воинской частью, а не как отрядом молокососов-скаутов. Благодаря мне солдаты рвутся отсюда в бой, как в отпуск.
— Почему, Чарли?
— Такова моя работа. Из меня сделали администратора. Отлично. Я намерен стать самым лучшим администратором, таким, какого еще свет не видел. Я реорганизовал это заведение и поставил его на деловую ногу. У меня никто не ходит в самоволку. Никто не уходит отсюда, растеряв половину снаряжения. Никто не валяет дурака. Если при этом все ненавидят мою твердость — очень жаль. Пусть меня ненавидят. Я выполняю свою трудную работу чертовски хорошо, и, когда приедут меня проверять для определения годности к службе, я, возможно, не выдержу испытания по популярности среди подчиненных, но получу самую высокую оценку по работе. Пусть фронтовики гребут деньги и ордена — когда кончится война, понадобятся администраторы.
— Значит, в конечном счете все дело в честолюбии?
— Ничего подобного. Ни в коем случае. Пойдем, я покажу тебе лагерь.
— Чарли, — сказал я, — мне кажется, для партнера в шахматы я уже слишком глубоко засунул нос в твои дела. Так позволь мне засунуть его еще немного глубже?
— Валяй.
— Кто такая Элен?
