В. Яковлева - Ради жизни на земле (сборник)
Операция закончена. Люди собираются на крыльце. Сюда же подходят жители, приглашают в гости… В это время через распахнутые ворота во двор вскакивает всадник. Не слезая с седла, он что-то тихо говорит на ухо Тилитаеву.
Белесое зимнее небо прочерчивает зеленый хвост ракеты. Взводный, вскочив в седло, отворачивает рукав кавалерийского полушубка и поглядывает то на часы, то на подъезжающих конников. Идут последние секунды пятой минуты.
— Доложить о наличии людей, — поворачивается Тилитаев к командирам отделений.
Но и без докладов видно, что весь взвод уже в сборе: требовательности командира в бою и в быту побаивались даже самые отчаянные хлопцы.
Тилитаев смугл и худощав. Он из Казахстана, а командует взводом конников на Украине. Отличный стрелок, хладнокровный минер, смелый разведчик и самый лихой в соединении кавалерист. «Наш Сашка родился на коне и сразу с шашкой», — писали о нем как-то в многотиражке соединения.
Застоявшиеся на морозе кони грызут удила и рвут поводья. Короткая команда. Скрип санных полозьев. И взвод на рысях идет к сборному пункту эскадрона. Тилитаев и двое взводных докладывают о прибытии командиру эскадрона Родителеву.
Эскадрон повзводно движется дальше. Через несколько минут командиры эскадронов Родителев, Стеклянников и Харченко о чем-то говорят с командиром отряда имени Щорса капитаном Зимниковым.
У штаба соединения эскадроны строятся поотрядно: ленинцы, невцы, щорсовцы, фурмановцы и котовцы. Колонна из полутора тысяч всадников, сотни саней и нескольких батарей проходит по городским улицам.
За городом на развилках дорог от нее один за другим отделяются эскадроны и растворяются в снежных просторах. И только радиоволны их раций снова летят в ночной тишине навстречу друг другу. Соединение продолжает рейд. А радиоволны то сливают его в мощный поток, конной волной разбивающий крупные гарнизоны гитлеровцев, власовцев, бандеровцев, то снова делят его на отряды, эскадроны и взводы, ведущие самостоятельные боевые операции, которые, как вешние ручьи, смывают с земли грязь фашистской оккупации.
Праздничное утро 23 февраля во взводе Тилитаева началось, как обычно, осмотром и чисткой оружия. В разгар этой работы в дверях среди клубов морозного пара возник Ванюшка Заварзин. Уроженец соседнего с Казахстаном Алтайского края, он считался почти земляком командира взвода.
— Саша, — обратился он к Тилитаеву, — ездовые сено привезли. Выйди и скажи, куда сваливать.
Вслед за командиром во двор высыпал почти весь взвод: от качества сена зависит здоровье коня, а от него — жизнь хозяина.
Взводный медленно обошел несколько возов пахучего сена и остановился у последних саней, о чем-то напряженно думая.
— Куда сгружать, командир? — не терпелось иззябшим ездовым.
— Пока никуда. Оставить сено на санях.
…Солнце клонилось к западу. Вдоль железной дороги Ковель — Люблин медленно тащился обоз с сеном. Видно, что возчикам не впервой везти сено по наряду гитлеровцев. Одни из них не спеша идут возле своих саней, другие, развалившись на верхушках возов, дымят самокрутками и лениво покрикивают на лошадей. И ни те ни другие не обращают внимания на двух посиневших от холода часовых, которые в огромных эрзацваленках топчутся у врытого в землю бункера. Тем тоже не до обоза с сеном.
— Ес ист зер кальт, — сипит часовой и начинает тузить своего напарника.
— Дывысь, як воны душу кулаками гриють, — цедит один из возчиков, обращаясь не то к лошадям, не то к сену.
А обоз тем временем тянется мимо домиков, в которых разместился гарнизон, охраняющий переезд и небольшой мост. Мороз разрисовал узорами окна и загнал обитателей внутрь. Из-за построек не видно и часовых у бункера. И тут происходит нечто удивительное: сено на санях бесшумно разваливается, из него выскакивают вооруженные люди, которые в полном молчании бегут к домикам. Секунда… вторая… третья… Вслед за жалобным звоном стекол гремят взрывы гранат. А по темным пустым глазницам вылетевших окон и беленьким стенам хлещут струи пулеметных и автоматных очередей. Минута… вторая… третья… Из домиков уже не стреляют, а еще через несколько минут они горят, с треском осыпая искрами окружающий лес. Тяжелый взрыв сотрясает пожарище и поднимает в воздух то, что недавно было мостом… И вот уже снова только скрип снега под полозьями нарушает тишину погруженного в зимний сон леса.
— Так, выходит, зря мы вас утром из-за сена ругали, — оборачивается к Тилитаеву ездовой.
— Тебе виднее, — прячет улыбку командир. — Сам в сене немцам «подарок» ко дню Красной Армии возил. Теперь это сено и для коней вдвое полезнее будет!
Кони — любимая тема Тилитаева, которую он включает в любой разговор. А всякая коняга под ним, как по щучьему велению, превращается чуть ли не в сказочного тулпара, на котором он выделывает такие номера джигитовки, что и у опытных кавалеристов широко открываются глаза.
— Человеку нужно сказать, что ты от него хочешь, а конь все чувствует и понимает сам. Вот поэтому все ваши мысли, когда вы сидите на коне, должны быть правильные и умные. Думайте о нем больше, чем о себе, чтобы ему не стыдно за вас было, — полушутя-полусерьезно поучал конников Саша.
Понятно, что все заядлые «лошадники» душой тянулись к Тилитаеву.
Был во втором взводе паренек из-под Рязани — Михаил Сосулин. Очень любил читать стихи Есенина. Иногда по примеру земляка, как он с гордостью называл поэта, сам брался за перо. Плоды своего творчества относил в многотиражку соединения. Но землячество с Есениным помогало плохо: стихи получались неважные, и их не печатали. По выражению сотрудников многотиражки, уж очень они были «лошадиные». Их автору даже советовали подобрать в качестве литературного псевдонима какую-нибудь «лошадиную фамилию». Но упрямый рязанец не сдавался, и на бумаге снова и снова появлялись всем давно надоевшие поэтические образы: огненные глаза, лебединые шеи, шелковые гривы, бархатная шерсть и развевающиеся хвосты.
И вот «лошадиный поэт» стал командиром отделения во взводе Тилитаева.
— Держитесь, хлопцы, теперь он и вас стихи писать заставит, — смеялись в эскадроне над его отделением.
Но Тилитаева прельстил совсем иной талант рязанца: Михаил Сосулин перед самой войной с отличием окончил зоотехнический факультет Московской сельскохозяйственной академии имени Тимирязева и получил звание зоотехника. По совету взводного незадачливый поэт стихов уже не писал, а занялся зоотехникой. И так поставил уход за лошадьми, что на них вскоре стали с завистью поглядывать конники из других эскадронов. Лучшего коня из взвода передали комиссару соединения Волостникову. Это уже было признанием достигнутых успехов.
Вот поэтому-то, когда взвод отправился на разведку в город Турийск, Тилитаев выслал вперед «зоотехническое» отделение.
Хлопья мокрого крупного снега валили так густо, что за пятьдесят метров всадник был уже не виден. На полушубки разведчики натянули трофейные плащи с капюшонами. Теперь даже на небольшом расстоянии их можно было принять за конный разъезд гитлеровцев.
Лошади крупной машистой рысью несли всадников мимо одиноких будто вымерших хуторов, разбросанных среди зимних полей. Турийск показался из снежной пелены так внезапно, словно вынырнул со дна Турии, на берегу которой он стоял. У первого дома спешились.
— Нимцы тилькы на станции. В мисти их нэма, — испуганно сообщил разведчикам хозяин.
— По коням! За мной! — скомандовал отделенный, вскакивая в седло и не дожидаясь, пока усядутся остальные, дал шпоры коню. В лицо привычно и упруго ударил встречный воздух. Сзади метрах в пятидесяти шло отделение.
Впереди, у самого тротуара, застыла ржавая коробка танка.
«Наверное, стоит здесь с боев сорок первого», — подумал зоотехник, придерживая коня у танка. Вдруг из-за машины вышли трое. Прямо перед Сосулиным стоял молодой немецкий офицер. За ним два пожилых солдата. Мгновение обе стороны недоуменно смотрели друг на друга. Потом глаза офицера округлились: у всадника под капюшоном плаща он увидел красную ленту на кубанке.
— Партизан! Шнель шиссен! — рука офицера судорожно рвет застежку кобуры парабеллума.
От грома выстрела короткого кавалерийского карабина конь так резко рванулся вперед, что седок чуть не оказался на земле рядом с рухнувшим офицером. Этот рывок и спас его от выстрелов в упор вскинувших винтовки солдат. А когда он обернулся назад, то не поверил глазам: на улицу из домов, как горох из дырявого мешка, сыпались гитлеровцы. Отделение, отрезанное от своего командира, хлестнуло по ним из автоматов. Но видя, что силы уж очень неравны, повернуло коней. Сосулин не мог последовать их примеру: позади толпа врагов, по бокам — дома и заборы, и только впереди улица по-прежнему была тиха и безлюдна. И он посла л коня вперед, к центру города, туда, где была тишина и неизвестность. Вслед затрещали выстрелы.
