Юрий Стрехнин - Наступление продолжается
Бересов шел нахмурясь. Два часа назад он разговаривал с командиром дивизии. Генерал похвалил его за умелый маневр и добавил: «Головной батальон у вас неплохо действовал! Чей это? Наверное, Яковенко?»
В ответ Бересов произнес что-то неопределенное и поспешил перевести разговор на другое. А когда под конец генерал с сожалением сказал: «Не везет нам: везде наступают, а мы топчемся», Бересов, хотя генерал и не упрекнул его ни в чем, воспринял эти слова как упрек себе. Хорошо еще, что он, получив донесение Яковенко о выходе первого батальона к Комаровке, не стал сразу докладывать об этом генералу, решив подождать, пока успех батальона станет успехом всего полка. «А вот успеха-то ожидаемого все же не получилось… Да еще чуть и не заврались было…» — огорчался Бересов.
Формально подполковник не только не был виноват, но даже заслуживал похвалы за сегодняшний бой: противник контратаковал полк Бересова превосходящими силами, и все-таки полк не дал врагу прорваться, отбросил его и нанес ему большие потери. Но Бересов считал себя виноватым независимо от наличия каких-либо оправдывающих причин: вину каждого из его подчиненных он считал своей виной.
«Возьму Комаровку! — упрямо думал он. — Пусть за нее хоть сам черт держится».
— Прикажете наступать? — спросил он генерала. Но тот не дал такого приказа.
Командир дивизии знал, что на участке полка Бересова немцы пытаются нащупать слабое место. Они неспроста вернулись в Комаровку, которую вынуждены были оставить накануне, еще до прихода наших передовых частей, когда спешили уклониться от удара. Видимо, командование окруженных немецких войск, отчаянно ища выход из положения, где-то сосредоточивает части для прорыва. Нужно быть начеку. Враг может ударить не только спереди, но и сзади, с внешней стороны кольца. Предусматривая такую опасность, генерал приказал командирам полков выставить боевое охранение и перед Комаровкой и в тылу. Тыловые подразделения заняли оборону фронтом на юг. Каждый полк был готов в случае необходимости вести бой своими подразделениями на два фронта, в положении «спина к спине».
Генералу было известно, что на других участках фронта окружения, особенно в районе Звенигородки, идут, не утихая, ожесточенные бои. Немецкая ставка прилагает все усилия, чтобы вырвать свои войска из захлопнувшейся гигантской ловушки. В эти дни сводка Советского информбюро сообщала:
«…Наши войска успешно отражали контратаки крупных сил пехоты и танков противника, стремившихся пробиться на помощь окруженной группировке войск».
Солдаты и офицеры дивизии с нетерпением ждали приказа о наступлении. Многим казалось непонятным, зачем стоять в обороне, когда, как им представлялось, можно наступать.
Но командир знал, что окончательный удар по врагу может быть нанесен только с большого размаха, по общему плану, строго продуманному и полностью обеспеченному, построенному на четком взаимодействии сил двух Украинских фронтов.
Для этого окончательного удара требовалось подтянуть всю артиллерию и танки. Ставка Верховного Главнокомандования щедро выделила технику для обеспечения операции. Сотни «тридцатьчетверок» и самоходок всех калибров, тысячи орудий — все было дано в помощь стрелковым дивизиям, уже вцепившимся в противника.
На предельных скоростях все это шло теперь по установившейся дороге, спеша догнать пехоту.
Оставалось сделать еще один дружный, последний рывок, чтобы до конца стянуть петлю на горле врага.
Бересов понимал, что командир дивизии ждет приказа о наступлении. Возможно, в ближайшее время произойдет и перегруппировка частей. И Бересов надеялся, что его полк не отведут, не заменят, что ему будет поручено разгромить немцев в Комаровке.
Подполковник уже прикидывал, как он подготовится к бою и проведет его. Он углубился в расчеты и на время забыл обо всем остальном…
Внешне флегматичный, Бересов, начиная думать о бое, загорался внутренним огнем. Этот творческий огонь трудно было заметить со стороны. Но именно в этом огне выплавлялись смелые и обдуманные решения командира полка.
На краю леса, к которому так рвались ночью немцы, в случайно незатронутом войной хуторке, в аккуратной мазаной хате, расположился командный пункт первого батальона. В низенькой горнице за столом сидели Гурьев, Яковенко и завтракали. Старший лейтенант Бобылев еще не возвратился с передовой.
Яковенко молчаливо сидел за столом, обхватив обеими руками большую солдатскую кружку. Его смуглые щеки казались опавшими. Он похудел за одну ночь.
Гурьев видел, как тяжело переживает Яковенко все случившееся, и ему хотелось ободрить своего командира.
— Пейте чай-то. Остынет, — сказал он. — Теперь уж горюй не горюй…
Прихлебнув уже остывшего чая, Яковенко отодвинул кружку и, силясь улыбнуться, проговорил:
— Что ж, раз на раз не приходится… И не думалось, что немец так в Комаровку вцепится. Всего не учтешь..
— Надо настроение противника учитывать, — заметил Гурьев.
Капитан пренебрежительно повел плечом:
— Еще чего! Бить его надо, а не учитывать!..
— Бить-то надо, но именно с учетом его настроения. Вот в летних боях у немца какая задача была? Усидеть, удержаться. А нынче — вырваться любой ценой. Поэтому он сейчас напористее. Нельзя было раньше времени рапортовать!
— А Суворов сначала доносил о взятии города, а потом брал его, — невесело улыбнулся Яковенко.
— Да. Но ведь город-то он все-таки брал…
Яковенко только полыхнул сердитым взглядом по Гурьеву, но ничего не сказал. Наклонив лицо к столу и вытащив табак, он стал старательно скручивать папиросу. Дело у него на этот раз не ладилось, хотя он и был опытным курильщиком: табак сыпался, бумага раскручивалась…
Гурьев допил чай, вышел из-за стола и вынул из своей сумки небольшой листок.
— Из штаба полка звонили, письменное объяснение требуют. Я заготовил. Подпишите, товарищ капитан.
— Давай! — протянул руку Яковенко. Он читал медленно, внимательно, вдумываясь в каждое слово. Гурьев с удивлением видел, что по мере чтения у Яковенко от щек к ушам, словно разгорающееся пламя, подымался румянец.
— Что же ты пишешь? — с недовольством сказал Яковенко. — «Рубеж, достигнутый батальоном, в устном донесении был указан не точно. Батальон вышел не к южной окраине с. Комаровка, а 600 м южнее. 2-я стрелковая рота но моему приказу атаковала противника в нецелесообразных для атаки условиях…» Ты что же? Хочешь, чтобы я сам про себя такое написал?..
— Разве здесь написана неправда? — удивился Гурьев. — Есть ошибка — от нее никуда не уйдешь. Тут уж надо мужество иметь.
Яковенко резко поднялся из-за стола. Лицо его побагровело.
— Повоюй с мое! — ударил он кулаком по столу. — Ордена и медали на нем дружно звякнули. — Повоюй с мое, тогда будешь меня мужеству учить!
Гурьев тоже поднялся. Он хотел ответить комбату, но тот не слушал.
— Ты что, — громко, почти крича, спрашивал он, — нарочно меня подводишь? Может, сам командовать батальоном хочешь? А я-то тебя считал другом…
Гурьев махнул рукой и, набросив полушубок, вышел.
И только сейчас капитан увидел Бобылева, стоящего у двери. Замполит вошел с минуту назад, но в пылу разговора ни Гурьев, ни Яковенко не заметили его.
— А чем он тебе не друг? — неторопливо спросил Бобылев. — Только тем разве, что твоей вины замазывать не хочет? Если так, то, выходит, и я тебе плохой друг?
— И ты тоже? — Яковенко, сгорбившись, опустился за стол.
Бобылев, прищурившись, посмотрел на комбата. Он знал, что в эту минуту разговаривать с Яковенко бесполезно: тот слишком возбужден, чтобы рассуждать здраво. Лучше потом поговорить.
Бобылев вышел, а Яковенко долго неподвижно сидел, опустив голову. Ему уже было стыдно. За что он обидел Гурьева? Ведь Гурьев прав. И Николай Саввич прав. Они беспощадно правы!..
Дверь со скрипом отворилась. Яковенко сразу встал. В хату вошел Бересов.
— Ну как, голубчик? — в упор спросил подполковник.
Яковенко вздрогнул и вытянул руки по швам. Он знал, что если уж Бересов назвал голубчиком, значит, держись: разговор будет крутой.
— Садись! — приказал Бересов и сам сел за стол, скрестив пальцы своих больших рук. — Ну, рассказывай…
Яковенко начал взволнованно и подробно докладывать о том, как прошел бой. Бересов вдруг прервал на полуслове.
— Ладно! — тяжко сказал он, вставая. — Батальон Гурьев примет. А ты иди, лечись.
— Где Гурьев? — спросил Бересов, оглядывая комнату.
— Сейчас позову! — Яковенко на минуту скрылся за дверью.
Вошел Гурьев.
Бересов испытующе посмотрел на него.
— Придется тебе батальоном покомандовать, пока Яковенко лечиться будет. — Помедлив, спросил: — Как, товарищ Гурьев, готов к этому?
