Юрий Стрехнин - Наступление продолжается
— Молодец! — похвалил Булагашев. — А где санчасть, знаешь?
— Знаю, — обрадовался связной. — Надо к лесу, где два домика. Давай помогу.
Связной торопливо закинул ремень винтовки за плечо.
— Ух ты, помогать, — невольно улыбнулся Булагашев, сравнивая взглядом маленького «сапожка» и огромного Шахрая, который жадно глотал снег.
Подумав минутку, Булагашев скомандовал:
— Снимай шинель. Давай винтовку! Продевай в рукава !
Сделав что-то вроде волокуши, они потащили Шахрая в том направлении, куда указывал связной.
Бой затихал. Гурьев через связного доложил капитану Яковенко о том, что новый батальонный командный пункт подготовлен у опушки, на хуторке, и Яковенко отправился туда. У самого хуторка он встретился с Гурьевым: тот показывал телефонистам, куда тянуть связь.
— У вас весь рукав в крови! — с беспокойством воскликнул Гурьев. — Сейчас санинструктора позовем.
— Э, задело малость, — небрежно поглядел Яковенко на свое плечо и, сев на поваленный плетень, с тревогой спросил: — Потери большие?
— Подсчитываем.
Торопливой походкой, взволнованно дыша, подошла раскрасневшаяся Зина.
— Крови много вышло? — тревожно спросила она. — Не надо, не надо снимать! — Зина быстро разрезала рукав ватника Яковенко.
Он почувствовал, что пальцы девушки дрожат, и благодарно взглянул на нее:
— Опять я, Зина, в твои лапки попал.
— Надо идти в санчасть! — стараясь казаться спокойной, сказала она, завязывая бинт.
— Некогда! — отмахнулся Яковенко.
От хаты к ним торопливо шел, почти бежал, военфельдшер Цибуля.
— Старший лейтенант Скорняков помирает, вас зовет, — еще на ходу сказал он капитану.
— А почему в санчасть вовремя не отправили?
— Дорога простреливалась, повозки только сейчас подошли.
— У тебя всегда что-нибудь!.. — раздраженно бросил Яковенко. — Где старший лейтенант?
Скорняков лежал на повозке. Голова его была перебинтована. Ворот белого командирского полушубка был широко распахнут. На груди, на зеленой гимнастерке, лежали клочья меха. Видно, задыхаясь, Скорняков рвал на себе ворот.
Не открывая глаз, не то в бреду, не то почувствовав, что Яковенко и Гурьев около него, Скорняков прошептал, тяжело дыша:
— Эх, не так бы…
Стиснув зубы от подкатывающей к горлу горечи, Яковенко глядел на Скорнякова. С сорок второго года в леса у и болотах северо-запада, под Старой Руссой, воевали они. И когда Яковенко обогнал Скорнякова по званию и должности, тот оставался для него старшим.
Скорняков вдруг открыл глаза. Губы его дрогнули, и он сказал, с трудом выдавливая слова:
— Жене не пишите сразу… Воюй, Борис… — и затих.
Тяжелая слеза скатилась по щеке Яковенко, оставив стынущий след.
— Несите! — сказал он и отвернулся, чтобы никто не видел его лица в эту минуту.
Глава 3
КОЛЬЦО
Выполняя приказ командира батальона, рота, в которой служили Снегирев и Гастев, занимала новый рубеж на опушке леса. Молодые дубки, так и не отдавшие злым зимним ветрам своих пожелтевших, но крепких узорчатых листьев, стояли ровными рядами, словно держа строй: это был не дикий лес, а стройное поселение деревьев, созданное человеком лет пятнадцать назад.
Григорий Михайлович и Петя начали копать окоп на двоих. Петя наметил его было под высоким дубом, но Григорий Михайлович решительно запротестовал:
— Под самым стволом трудно, — сказал он, — корни. Да и дерево загубишь. Лес-то саженый. Люди трудились!
Они дружно принялись за дело, и вскоре окоп был готов больше чем на половину. Григорий Михайлович объявил перекур.
Петя до службы в армии не курил и даже терпеть не мог табачного дыма: когда-то в детстве, впервые заинтересовавшись табаком, он накурился до одури и с тех пор никакое курево его не привлекало. Но на фронте он все-таки привык к табаку. Как-то неудобно было в компании курящих сидеть особняком, и волей-неволей Петя приучился к свирепой солдатской махре и цигаркам в палец толщиной. Но и до сих пор он не рисковал делать полной затяжки.
Оба присели на краю окопа, на комьях свежевыброшенной земли. Земля пахла полем, веселой посевной порой.
— Хороша на Украине земелька! — восхитился Снегирев. — Пожалуй, не хуже, чем наша уфимская. Тут хлеба снимать можно — боже ты мой!..
— Раньше так и говорили: Украина — житница России.
— То раньше. А теперь таких житниц не одна в государстве. Взять наш край, к примеру. Знаешь какие хлеба? Наш вот колхоз: по сотне пудов с гектара брали до войны. И моя бригада такой урожай давала. Я, брат, на Всесоюзную выставку два раза приглашен был. Медаль имею.
— А кто сейчас вашей бригадой руководит?
— Жена моя, Евдокия Семеновна. Председатель писал: ничего, управляется. Только вот с тяглом плохо: всех коров на вывозку мобилизовали. Да и прочих трудностей не оберешь…
— Сейчас везде трудно. У нас вот в институте тоже: днем вагоны грузим, вечером учимся.
— Ничего, брат, не попишешь. Вот мой парень на тракториста все прошел, на бригадира — тоже. На механика собрался учиться — бац, война!
Гастев бросил окурок и взялся за свою лопатку.
— А как вы думаете, Григорий Михайлович, — спросил он, — долго ли мы здесь пробудем? Может, и копаем зря?
— Наше дело солдатское, — крякнул Снегирев, спрыгивая на дно окопа. — Приказано — рой. По моему разумению — пока силу подтянут. Сколько Гитлер ни крути — а от смерти не уйти!
— А с ними, возможно, придется еще повозиться, — сказал Петя, — навалились они на нас, хотя и окруженные.
— Навалились! — усмехнулся Снегирев. — Об стенку лбом…
Он замолчал, отбрасывая наверх отрытую землю.
* * *Ленивое зимнее солнце медленно подымалось над степью, местами подернутой полосами сырого ночного тумана. Туман медленно таял, открывая на припорошенной снегом земле следы ночного боя: пятна серой копоти, наспех вырытые окопы, многочисленные отпечатки солдатских сапог.
На всем участке, занимаемом полком Бересова, положение стабилизировалось. Почуяв опасность «мешка», немцы были вынуждены откатиться назад, к самой Комаровке.
Но все это мало радовало Бересова. Противник удерживал село, и теперь в первую очередь полку Бересова предстояло выбивать его оттуда. Несколькими часами раньше, когда Комаровка была свободна от немцев, полк мог бы занять ее и без боя. Но тогда важно было не просто быть в Комаровке. Главное — не дать врагу вырваться из кольца. Это предотвращено. Однако поскольку немцы отошли в Комаровку, придется выбивать их оттуда. И командира полка уже одолевали новые заботы…
Крепко был озабочен подполковник и тем, что старшина Белых не вернулся из поиска. Бересов знал старшину давно и очень ценил.
Утром, когда бой затих, Бересов поднялся из тесного окопчика, носившего громкое название наблюдательного пункта командира полка, и отправился в первый батальон. Следом, рассовывая по карманам печеную картошку, вытащенную из костра, разведенного тут же, на дне окопа, зашагал его адъютант — совсем юный лейтенант. Подполковник очень любил печеную картошку, и поэтому она у адъютанта была всегда наготове. Картошкой да еще чесноком всегда закусывал Бересов, если во время долгого сидения на своем наблюдательном пункте выпивал маленькую, чтобы согреться. Для такого согревания на поясе у запасливого адъютанта всегда висела фляга. Бересов не имел особенного пристрастия к спиртному, однако выпить для бодрости был не прочь.
В душе подполковник был добрый, даже мягкий человек. Его любили и уважали. А если и побаивались, то так, как побаиваются строговатого, но доброго отца. Недаром в разговорах между собой офицеры и солдаты ласково называли командира полка «батей». Подчиненные Бересова старались безукоризненно выполнять свои обязанности не только потому, что это прежде всего являлось их долгом, но еще и потому, что они не хотели бы огорчить Бересова. Он не любил читать нотаций, но нередко спохватывался, что недостаточно строг, и всех, кем был почему-либо не доволен, начинал распекать. Вот и сегодня, после того как была отбита последняя немецкая атака, он, вызвав к себе своих помощников — артиллериста и хозяйственника, — долго выговаривал им за то, что батарея стодвадцатимиллиметровых минометов, которая должна была поддерживать первый батальон, вовремя не пришла на огневые. Выговаривал, хотя и знал, что батарея отстала из-за неимоверно тяжелого пути.
Однако он полагал, что на войне и от себя и от других надо требовать не только то, что можно и должно выполнить, но и то, что кажется невыполнимым. Так требовали с него, так требовал и он, ибо невозможное, как показывала фронтовая действительность, нередко оказывалось вполне осуществимым.
