Олег Селянкин - Только вперед! До самого полного!
— Комиссар дивизиона уже минут пять глазами целится в наш катер. — И доверительно пояснил: — Знакомство с новичками он всегда с физзарядки начинает.
Комиссар дивизиона — батальонный комиссар Медведев; среди моряков Балтики личность, можно сказать, легендарная: рядом с самим Железняковым служил. Одно это чего стоило, а тут еще и орден Красного Знамени, полученный за штурм Перекопа, а тут еще и второй — за подвиги во время конфликта на КВЖД. Но особую известность ему создали рассказы о его находчивости. Например, однажды, когда он был еще полковым комиссаром и служил на эсминцах, флагман, инспектировавший боевую подготовку, вдруг стал чрезмерно придирчиво проверять, смогут ли матросы заменить друг друга в бою. Не только поставил мотористов и трюмных машинистов к пушкам и торпедным аппаратам, а комендоров и торпедистов загнал в машинное отделение. Он стал задавать им такие вопросы, что не всякий специалист, даже основательно подумав, правильно ответит. Так, у трюмного машиниста, которого сам же назначил первым номером орудийного расчета, спросил, что он знает об эллипсе рассеивания? Тот, естественно, ни слова в ответ. Этот же вопрос — второму номеру, всему наспех сформированному расчету. Гробовое молчание! Тогда и налился гневом флагман, чего только не высказал в адрес командного состава и матросов эсминца. И вдруг Медведев, вежливо козырнув, спросил строго по-уставному:
— Товарищ флагман, разрешите обратиться к вам с вопросом?
Тот негодующе покосился на него, но все же кивнул.
— Петр Кривонос, как сообщают газеты, водит тяжелейшие составы и на повышенных скоростях. А как, товарищ флагман, он должен будет поступить, если потребуется срочно остановить поезд, а тормоза не справляются?
— Об этом у его начальства голова должна болеть, — выпалил адмирал и тут же понял тайный смысл вопроса Медведева, уничтожающе посмотрел на него.
Тот, как рассказывали, с самым простецким выражением лица выдержал этот испепеляющий взгляд.
Флагман оборвал проверку, выразил крайнее недовольство боевой подготовкой личного состава и немедленно отбыл к себе в штаб.
Флагмана знали, как человека вспыльчивого, но отходчивого, умевшего замечать и правильно оценивать и свои ошибки. Поэтому все считали, что гроза миновала. Но в ближайший выходной комендантский патруль за нарушение формы одежды задержал двух матросов с эсминцев. Чепе? Бесспорное. А еще через пять дней матрос из увольнения пришел на корабль в легком подпитии, а вскоре, швартуясь, эсминец бортом слегка коснулся стенки причала. Короче говоря, и плохая оценка боевой подготовки, данная флагманом, и все эти нарушения выстроились в цепочку. Вот месяца через полтора после всего этого полковой комиссар и стал старшим батальонным, с эсминцев был переведен на дивизион канонерских лодок.
Второй случай, запомнившийся Максиму, произошел сравнительно недавно, в те дни, когда в Ленинградский порт прибыл корабль с посланцами английского правительства; якобы для того, чтобы договориться с нашим правительством об обуздании фашистской Германии, вовсе обнаглевшей после первых безнаказанных захватов чужих земель.
Руководители английской миссии, разумеется, отбыли для переговоров в Москву, но кое-кто остался в Ленинграде. К оставшимся и приставили Медведева. Будто бы для связи, будто бы для быстрейшего, оперативного решения всех вопросов, которые могут возникнуть у англичан.
Как рассказывали, едва старший батальонный комиссар Медведев вошел в салон, где во главе стола сидел английский адмирал в штатском платье, тот и сказал через переводчика:
— Если господин Медведев в достаточной степени владеет английским, французским или немецким языками, впредь, как мне кажется, мы сможем обходиться без переводчика.
— Если господин адмирал в достаточной степени владеет турецким, японским и китайским языками, я согласен впредь обходиться без переводчика, — и глазом не моргнув, ответил Медведев.
Рассказывали, что английский адмирал, услышав этот ответ, искренне рассмеялся, подошел к Медведеву, пожал его лапищу и сказал на вполне приличном русском языке, что они прекрасно обойдутся без переводчика.
Пока английский адмирал торчал в Ленинграде, все время порываясь побывать в Кронштадте и на судостроительных заводах, при нем неотлучно был Медведев.
Ничем закончились переговоры в Москве, и уплыла миссия в туманную Англию. А Медведев, если верить шепотку, получил устный выговор. Будто бы за то, что не предоставил адмиралу возможности побывать в Кронштадте и на судостроительных заводах, не новейшие наши боевые корабли, а английскую подводную лодку, утопленную красными военморами еще в годы гражданской войны и сейчас как экспонат стоящую у одного из причалов, показал адмиралу; главнейшая же вина Медведева — не имел он права в штатском человеке узнавать адмирала.
Устный выговор будто бы получил и был переведен на Дальний Восток. Ходили слухи, что отбыл на выполнение особого задания. Какого? Этого никто не знал.
Вернулся Медведев батальонным комиссаром и только с началом Великой Отечественной войны. Сразу объявился на этом дивизионе, объявился в полной морской форме и при всех орденах.
Максим знал даже и то, что здесь все, обращаясь к Медведеву, величали его просто комиссаром. Почему поступали так? Кто-то сказал, будто сам Медведев однажды обмолвился, что какой же он батальонный комиссар, если служит на дивизионе? А именоваться дивизионным, дескать, нарукавные нашивки не велят.
Максим же считал, что причина крылась в ином: любили, уважали моряки своего комиссара, вот и старались не напоминать о недавнем прошлом.
Без ответа оставил Максим слова Ветошкина. Словно даже и не заинтересовался Медведевым. Но украдкой, когда вытирался полотенцем, все же глянул в его сторону. Медведев стоял на берегу метрах в ста от бронекатера. Среднего роста, почти одинаково широкий в плечах и талии. В морской фуражке, шинели и… кирзовых сапогах! Что это: показное пренебрежение к форме одежды или официальное уведомление, что на войне человек должен одеваться так, как ему сподручнее воевать?
Уверенно, как-то незыблемо стоял; казалось, любой расшибется, если попытается столкнуть или хотя бы сдвинуть его с этого облюбованного им места.
На бронекатер Медведев поднялся за матросами, вернувшимися с физзарядки. Максиму, словно они были давно знакомы, не назвав себя, протянул руку для пожатия и заявил тоном, исключающим какие-либо возражения:
— Мой суточный паек сейчас же получить в штабе, и сразу в общий котел. Думаю, до отбоя пробуду у вас, так что не стесняйся, своевременно приглашай к столу.
Завтракали, обедали и ужинали, как стало уже правилом, в носовом кубрике. Все вместе. Комиссар не полез во главу стола, где хозяйничал Максим, он присел к краешку, который был поближе к трапу.
— Чтобы ненароком не обнесли, — пояснил Медведев. Вроде бы даже проворчал, но из глаз его лилась такая доброжелательность, что Одуванчик не удержался от реплики:
— Такую фигуру, если и захочешь, не обнесешь.
— На комплекцию мою или на должность намекаешь?
Так начался первый разговор, скоро ставший общим — непринужденным, откровенным. За день неоднократно и неожиданно вспыхивали подобные разговоры. Говорили о привычно волнующем, наболевшем, о чем обменивались мнениями не раз. Однако Максим заметил, что сегодня все было и так, и одновременно — несколько иначе. Прежде всего потому, что Медведев никому не навязывал своего мнения: он репликами загонял беседу в нужное русло, наводил ее на правильные выводы. Причем ни разу в разговоре не употребил стандартных выражений, вроде — «фашистские стервятники». Обыкновенными своими словами пользовался Медведев и ораторских приемов избегал, но его слушали внимательно, без явной или тайной зевоты.
Может быть, в этом — в умении безраздельно владеть вниманием слушателей — и есть талант политработника, не только назначенного соответствующим приказом, а прирожденного, выбравшего эту профессию по велению сердца?
Весь день Медведев пробыл у них. И Максим понял, почему он поступил так: теперь комиссар знал будни бронекатера, видел его команду не в парадном строю, а за работой, на собственном желудке испробовал способности катерного кока.
Только после ужина у Медведева нашлось время и для беседы с Максимом, вернее — для короткого разговора. Медведев просто сказал, протягивая Максиму свой портсигар:
— Что я могу сказать тебе? Зеленые вы еще. Чрезвычайно зеленые. Не перебивай, не спорь. Не люблю, когда начинают возражать, не дослушав… Войну на сухопутье вы хорошо знаете. Справлялся в политотделе бригады. Хорошо и то, что отрабатываете взаимозаменяемость. Сами себе, возможно, жизнь спасете, если с душой отнесетесь к этому святому делу. Загвоздка в другом. Как думаешь, какие боевые задачи вам придется решать?
