Мартина Моно - Нормандия - Неман
— Ладно! Это грустно, но мы не можем отказаться.
Бенуа улыбнулся.
— Еще бы! Я хорошо знаю вас всех… И я сказал Флавье, что мы в его распоряжении.
— Кроме меня, — произнес Лирон.
Все остолбенели. Лирон не прокричал это, скорее, сказал совсем не громко. Но в его голосе прозвучала интонация какой-то безысходности. Леметр почувствовал, как его сердце сжалось от гнева и жалости одновременно. «Он похож на человека, тонущего на глубине в двадцать сантиметров, который нарочно держит голову в воде, — подумал он, — Самое страшное отчаяние — то, которое осознано и принято. Лирон бежит не от смерти — он убьет себя и без того, — будь то алкоголь, наркотик или револьвер. Он бежит от страха!»
— Русские дали мне отпуск, — сказал Лирон. — Я им воспользуюсь. Независимо от наступления.
Бенуа смотрел на него с каким-то диким удивлением. У него не было таланта Марселэна, который знал, что коллективы складываются из индивидуальностей. Для Бенуа его эскадрилья была его эскадрильей. «Старички» были «старичками». Думая о Лироне, он переживал то же чувство оцепенения, какое испытавает хирург, обнаружив гангрену на здоровом теле. Он ни на секунду не допускал мысли о том, что его товарищи могут реагировать на наступление иначе, чем он сам. Ему стало как-то не по себе, будто его предали.
Леметр подошел к Лирону. Даже если это ничего не изменит, нужно испытать последнее средство. «Неоказание помощи перед лицом угрозы смерти…» — гласит уголовный кодекс. Если Лирон с упорством слабых уже вжился в состояние, которое для себя выбрал, то в нем он был гораздо ближе к смерти, чем в своем «яке». Несомненно, в один прекрасный день его кто-то убьет. Кто-то, от кого он никогда не сможет убежать, кто не простит ему, — кто-то, кого зовут Лирон.
— Господин капитан, — тихо сказал он, — вы в самом деле поедете один?
Лирон поднял на него пустые глаза. Такой взгляд, должно быть, бывает у человека под пыткой, когда палач уже настолько истерзал его, что душа расстается с телом.
— Да, один! — сказал он. — А почему я не могу этого сделать? У меня свои планы, Леметр, я уезжаю. — И он поник, безутешно вздохнув.--Мне страши®. понимаете, мне страшно..; Я дрожу каждый раз, когда лечу на задание… Я больше не могу.
Вдруг он встрепенулся, посмотрел на окружавшие его взволнованные лица и сказал, словно констатируя очевидный факт (так говорят: «идет дождь» или «нужно идти за земляникой»):
— Я больше не могу.
— Автобус ждет вас, — произнес Бенуа.
Лирон встал, медленно застегнул плащ, взял фуражку. С чемоданом в руке зашагал к двери. На пороге он обернулся. Его встретил чей-то взгляд, подобный взгляду античной Медузы, превращавшей людей в камни.
— До свидания! — нелрвко произнес он.
Никто не ответил ему. Даже Леметр. Это зрелище словно парализовало всех.
Неман — река длиной восемьсот пятьдесят километров, несущая свои воды через Россию, Польшу и Пруссию, впадающая в Балтийское море. Неман можно было бы назвать континентальной рекой. Воды его должны пройти длинный путь через разные страны, прежде чем достигнут моря, которое в свою очередь тоже нелегким путем соединяется со свободными водами океана.
В Тильзите, на пароме посреди Немана, Александр встретился с Наполеоном. Во время второй мировой войны Неман служил русским защитой после поражения под Танненбергом и исходным пунктом для последующих контратак; воевала ли Россия или вела мирные переговоры — Неман являлся ключевой позицией.
Нормандия — провинция на крайнем западе Европы. Она находится налротив Англии и Америки. Там сочные травы, тучные хлеба, плодовитый скот. Белокурые девушки, выращенные на свежем мясе, на молоке, сливках и сидре, собирают яблоки и разглядывают стоящие в атлантических портах огромные пароходы, которые уходят к Новому Свету.
Нет ничего общего между восточной рекой, медленно текущей вдоль пологих берегов, и этой упершейся в океан западной землей с ее прибрежными скалами и пляжами. И тем не менее эскадрилья, названная «Нормандией», сражалась за то, чтобы Неман стал свободной рекой.
Вода… Настоящее море! Деревянный мост, перекинутый с берега на берег, далеко-далеко, мост над самой водой, хрупкий и качающийся, словно сходни корабля, и по нему провозят тонны железа и стали. Вокруг, в воде, все было в движении, волновалось… бесконечная масса людей перебиралась через реку вплавь, передних торопили плывущие сзади, оружие переправлялось на руках людей, на плотах, на лодках, ненадежных, опрокидывающихся, качающихся на волнах… Армия шла на тот берег, на немецкий берег Немана, чтобы встать на нем твердой ногой.
Кастор неотступно следил за развертыванием операций и оценивал их размах. Если русские форсируют Неман, они сделают бросок вперед более чем на двести километров. Немецкий фронт в Белоруссии будет прорван, фрицы отступят к Литве и к Восточной Пруссии. Советская территория будет почти полностью освобождена.
В его ушах все еще стояли слова приказа командую» igero Первой воздушной армией, который им только что зачитали: «Товарищ солдат, перед тобой район, оскверненный и разграбленный немецкими фашистами. Он, ждет освобождения! Взгляни на многострадальную землю своей родины и на карту: сотни деревень стерты с лица земли. Их сожгли фашисты…»
Артиллерийские залпы стали глуше. Теперь пошли танки. Надежно защищенные броней, они двигались вперед, — как чудовищные насекомые, уничтожая все на своем пути гусеницами и огнем орудий. Раньше стреляли тысячи пушек и летели тысячи самолетов, а сейчас шли тысячи танков, а по сторонам дремучий лес стоял в почетном строю, пропуская лес металла, сотни тысяч людей!
Они шли в страну, пейзаж которой вызывал представление о пейзаже на луне. Земля была изрЫта бомбами, обожжена; люди шли, и в эти часы все они походили друг на друга. Будь они из Киева или из Казани, из Крыма или из Сибири, узбеки с узкими глазами, киргизы или москвичи — у всех было одно выражение глаз, одна усталость была отпечатана на их лицах, одна решимость укрепляла их силы. Перед этим гигантским бульдозером, перед этой камнедробилкой, принявшей размеры целой нации, катились на запад остатки вермахта.
Кастор наблюдал возвращение группы Флавье. Они прикрывали бомбардировщики, бомбившие немецкие укрепления на берегу реки. Затем им нужно было вернуться на базу, ведя бои по своему усмотрению — свободная охота. Свободе-то «старички» и не были рады… Это была свобода для Флавье показать им, чего он стоит. Хотя Кастор и оставался на земле, он был достаточно близок к летчикам, чтобы разделить их волнения. Чтобы вызвать к себе уважение, Флавье прибавит им заботы. Вдруг Кастор вспомнил, как в момент вылета Тарзан прыгнул в самолет Вильмона. Тот выгнал его оттуда — не грубо, но решительно.
— Не надо никогда сюда залезать, — грозя пальцем, сказал он псу. — Это очень опасно для щенят!
Кастор раздраженно поморщился. «А как с людьми? С этим майором, который, возможно, захочет блеснуть…»
— Вот они, — закричал Лафарж. Вместе с несколькими новичками он стоял около Кастора.
Кастор почувствовал, как сжалось его сердце. Это группа или только то, что от нее осталось? Он тихо начал считать:
— Один, два, три…
И вдруг закричал радостным голосом:
— Девять! Все возвращаются!
Он был прав! Ни один не промолчал в ответ на его вызов. Один за другим оии безупречно сели на площадку.
— Вот и мы, старина Кастор! — закричал Вильмон, высовываясь из кабины.
Он сиял почти детекой радостью. Он готов был смеяться, без конца болтать, бегать как мальчишка, играя с Тарзаном. Леметр со свойственной ему сдержанностью тоже явно был доволен, однако в глазах его светился лучик мягкой иронии, особенно когда он смотрел на Бенуа. У того вид был несколько обескураженный. На герметически замкнутом лице Флавье нельзя было прочитать ничего.
Бенуа поколебался один момент, затем решительно подошел к майору.
— Господин майор!
Не говоря ни слова, Флавье повернулся к нему, снимая шлем.
— Господин майор, — повторил Бенуа, — перед нами, как на ладони, только что были два фрица. Почему мы не атаковали их?
— Потому что они вызвали бы два десятка других, те летели на полторы тысячи метров ниже и не видели нас. Ради двух легких побед я не имел права так рисковать.
— Браво, — воскликнул Бенуа. — Я поступил бы точно так же!
И совершенно непосредственным движением он протянул Флавье руку. Тот не пошевелился и, не приняв поданной ему руки, посмотрел на Бенуа:
— Если меня не трогали ваши упреки, Бенуа, то не трогают и ваши комплименты.
И, оставив позади себя оцепеневших летчиков, он направился к баракам. Бенуа опустил руку. Теперь он был совсем обескуражен. К нему быстро подошел Леметр. Но Бенуа не сердился. Единственный раз за все время он казался растерявшимся.
