Богдан Сушинский - До последнего солдата
Пули все вспарывали и вспарывали склон почти рядом с Андреем, но больше он не шевелился. Немцы поднялись со льда и начали медленно, осторожно приближаться к нему, чтобы убедиться, что партизан мертв. Но когда они уже почти подошли к берегу, капитан приподнялся и, опершись на левую реку, изо всей силы метнул гранату, а потом сразу же взялся за автомат.
Только двоим гитлеровцам удалось выбраться из ледяного месива на твердый лед, и Беркут видел, как они уползали, стараясь спастись от ледяных щупалец все расширяющейся полыньи. Однако эти двое его уже не интересовали.
С последними выстрелами луна угасла, словно тоже потеряла всякий интерес к тому, что происходило между заснеженными берегами реки. Лишь голоса убегающих немцев оглашали всю округу, словно волчье вытье. Прислушиваясь к нему, Беркут очень сожалел, что не может заставить точно так же орать: «Тревога! Русская разведка!» всех тех, кто оскалился сейчас «шмайссерами» по обе стороны этой реки.
Ветры очистили склон от снега, поэтому, хотя возвышенность и уводила в сторону от берега, капитан еще какое-то время бежал по ней, чтобы сбить с толку всех тех, кто на рассвете мог пойти по его следу.
Вот и низина. Лишь проскочив небольшую лощину, Андрей оглянулся и понял, что это и есть завершение того оврага, по которому уходили Кремнев и остальные бойцы. Вернувшись на несколько шагов к берегу, он внимательно присмотрелся и заметил на заледенелом скате следы сапог, а чуть в сторонке — полоски разметенного снега. Словно здесь прошли санки с очень широкими полозьями.
Уже не скрываясь, он метнулся по этому следу и через несколько минут услышал, как кто-то окликнул его:
— Мы здесь, капитан!
— Многовато же вы успели пройти!
— Драпали по всем канонам военного искусства, — объяснил Мальчевский, во всю орудуя штыком на дне глубокой воронки.
— Этому тоже нужно учиться. Ты что, окапываешься?
— Убивать, оказывается, легче, чем хоронить. Остальные — за руинами, Коннова перевязывают. Очевидно, там какая-то рыбацкая хижинка была.
— Жалко, что была, она бы нам сейчас пригодилась.
Беркут спустился в воронку, достал из-за голенища свой нож и тоже принялся раздалбливать ее. Он помнил, что никто в группе так и не догадался захватить с собой саперную лопатку. Разведчики, как он понял, тоже пришли без них.
— Вспушивайте землю вокруг воронки, — скомандовал Мальчевский, как только из-за прикрытых кустами руин появились Кремнев и Арзамасцев. — Вон ее сколько насыпало. Притрусить бы — и то…
— Да не притрусить, а похоронить надо по-че-ловечески.
— Может, ему еще и пирамиду возвести, как фараону Тутахтамону, или как его там?! — огрызнулся младший сержант. — Тут бы раненого до своих донести.
30
Как они ни старались, как ни спешили, прошло минут пятнадцать, прежде чем удалось настолько расширить дно воронки и надолбать столько земли, чтобы хватило хоть как-то прикрыть тело погибшего. Но едва они положили разведчика в яму, как сгустившуюся за это время темноту ночи между руинами и воронкой прорезали слившиеся воедино лучи фар.
Нет, гул моторов они услышали значительно раньше, но решили, что машины пройдут долиной, по невидимой им дороге. Поэтому их приближение оказалось полной неожиданностью. Оставшиеся наверху Кремнев и Арзамасцев мигом упали наземь и тоже скатились в воронку.
Не доезжая до руин, первая машина свернула к реке и остановилась почти напротив воронки-могилы, в которой живые, замерев, лежали вместе с мертвым. Бойцы слышали, как последовали команды германского офицера сойти с машины, растянуться цепью и прочесать берег. В это же время вторая машина остановилась почти рядом с руинами, и повторилось то же самое. Солдаты из этой машины прозвенели подковами по мерзлому грунту буквально в нескольких метрах от их замогильного укрытия.
Не будь такой спешки и будь гитлеровцы повнимательнее, они конечно же заметили бы что-то чернеющее посреди белесой равнины. Впрочем, опасность еще не миновала. В той стороне, куда они направились, находился тот самый овраг, со следами на склонах.
— По одному, за мной, — полушепотом скомандовал Беркут и, приняв то единственное решение, которое, по его мнению, могло спасти их сейчас, рывком перебросил тело за глиняную насыпь, чтобы поползти к руинам.
Бесшумно обойдя кустарник, он подкрался к углу разрушенного домика и настороженно проследил, как в нескольких метрах от руин протрусил чуть отставший от своих то ли офицер, то ли фельдфебель. Тем временем задний борт машины с еще непогашенными сигнальными огнями оставался почти рядом. Руины немцы не осматривали, очевидно, лишь потому, что водитель осветил их светом фар. А возможно, решили, что сюда заглядывали те, с первой машины. Только это спасло и лежавшего за ними, со стороны воронки, Коннова и всех остальных.
Конечно, сначала нужно было выяснить, где водитель, а если он в кабине, то находится ли рядом с ним еще кто-либо. Однако времени на выяснение уже не оставалось.
— Попытаемся проскочить? — услышал Беркут рядом чей-то голос, и не сразу понял, чей именно, слишком уж напряжены были его нервы.
— Не проскакивать нужно, а захватывать.
— Машину? — уточнил Мальчевский.
— Как только сдам назад, раненого сразу же ложите в кузов.
Беркут поднялся, но вместо того, чтобы пробежать эти несколько метров, совершенно спокойно направился к машине.
— Долго будем стоять? — спросил по-немецки, рванув дверцу, и, не ожидая ответа, уселся рядом с водителем.
В кабине было темно, склонившийся было на руль водитель поднял голову, что-то удивленно произнес, но капитан уже рывком обхватил рукой его шею, зажал рот и ответил хорошо выверенным ударом ножа в горло, чуть выше ворота шинели.
— Извини, война, — проговорил он, открывая дверцу и корпусом выталкивая еще живого, захлебывающегося собственной кровью водителя на снег.
— Выключи мотор, болван! Погаси фары, — издали прикрикнул на водителя тот, приотставший немец.
— Яволь! Гашу! — ответил Андрей, выглянув из-за открытой дверцы и на ощупь осваиваясь с рычагами и педалями.
Все оказалось на положенном, знакомом месте. Там, в глубоком тылу, у него было достаточно времени, чтобы освоиться с немецкими машинами. Выключив фары, Беркут «на ощупь» сдал назад, подогнав машину почти вплотную к полусгоревшему косяку двери.
Погрузка раненого и троих бойцов группы показалась ему целой вечностью. Еще медленнее давался разворот на небольшом пятачке, за которым чернела какая-то низина. Был момент, когда он чуть не загнал в нее машину, с ужасом понимая, что выбраться оттуда они уже вряд ли смогли бы. И буквально взмолился, когда опасное место удалось проскочить.
«А ведь раньше в подобных ситуациях ты вел себя хладнокровнее», — Андрей так и не понял: сказал он это, переключая рычаг скоростей, вслух, или только подумал.
— Но сначала попробуем поджечь ту, другую машину, — бросил усевшемуся рядом с ним с автоматом на изготовку Кремневу. — Чтобы не устраивать потом гонок.
— Время потеряем.
— Поджечь! — приказал капитан, не теряя времени на объяснения. — Только без пальбы.
Кремнев не сомневался, что приказ о поджоге машины был отдан ему, но почему выполнять его принялся сам Беркут, этого он понять не мог. Услышав его «Подстраховывай!», он ответил:
— Подстрахую, терять нам теперь уже действительно нечего.
Тем временем Беркут резко затормозил у второй немецкой машины. Кабина к кабине. Дверца уже предусмотрительно открыта. Водитель-немец тоже открыл свою, пытаясь выяснить, что понадобилось. Спрыгнув с подножки, капитан обогнул передок, захватил его грудь, рванул на себя, и пытавшийся было закричать водитель ощутил между зубами лезвие кинжала. Это было последнее, что он смог ощутить.
— Чего стоишь? — незло упрекнул замершего рядом с упавшим, хрипящим немцем Кремнева. — Капот. Зажигалка.
И, не дожидаясь, пока лейтенант опомнится, сам рванулся к капоту, выхватил из кармана брюк зажигалку, поводил ее пламенем по мотору. Но огоньки то вспыхивали, то угасали. Мотор был исправлен, ухожен, к тому же мороз…
— Божественно, — рванул из-под руки автомат. — Ты тоже очередь по мотору — и догоняй, — и первым прошелся свинцом по приборной панели.
— На кой черт далась тебе эта машина?! Мы потеряли время! — крикнул лейтенант, уже на ходу вскакивая на подножку и с трудом просовывая свое грузное тело в кабину.
— Но потеряли бы еще больше, если бы они рванулись за нами в погоню, — неожиданно спокойно, словно ничего не произошло, ответил Беркут.
— Но теперь они изрешетят нас.
— Прикрой дверцу. Не выношу сквозняков.
— И что дальше? — не мог успокоиться Кремнев, который сейчас очень напоминал ему ефрейтора Арзамасцева: тот тоже возмущался после каждого его слишком рискованного нападения на немцев. — Куда уводит эта дорога, на которой, очевидно, полно немчуры?
