Николай Анов - Гибель Светлейшего
— Беги скорее, а то не догонишь!
И Олег побежал вслед за коммунистами на конный двор.
Для удобства борьбы с контрреволюцией Рябоконь в свое время настоял на том, чтобы оружие и лошади находились в одном месте. Неподалеку от конюшни во флигеле помещался штаб. Здесь в козлах стояли винтовки, хранились ящики с патронами и валялись седла. В несколько минут обозных лошадей можно было превратить в кавалерийских.
Когда гимназист подбежал к Трамоту, во дворе уже выстраивался конный отряд бойцов. Василий Иванович гарцевал на рыжем жеребце. Полная луна, висевшая над городом, ярко освещала пышный наряд героя шекспировской пьесы. Рябоконь пробовал, хорошо ли скользит в металлических ножнах кирасирский палаш. На бедре его висел маузер в деревянной кобуре лимонного цвета.
— Василий Иванович, мне можно с вами? — Олег схватил Рябоконя за бархатные малиновые штаны.
— Крой! — разрешил Василий Иванович и поправил шелковую чалму на голове.
Чернокожий комиссар
Миновав пустынную базарную площадь, всадники выбрались на шоссе и, обогнув опущенный железнодорожный шлагбаум, выехали за город. Яркая луна щедро лила серебристые потоки света. С левой стороны шоссейной дороги тянулись городские бахчи, с правой — распаханные черные поля. Они уходили в неведомую даль, и Олегу казалось, что именно здесь притаились бандиты атамана Чумы, готовые каждую минуту открыть огонь по отряду Рябоконя.
Олег, почти не ездивший верхом, быстро разбил себе ноги и сейчас мучился от боли и от сознания предстоящих неприятностей. Зачем он так легкомысленно согласился на эту опасную поездку? Он никогда не был в бою и, стреляя в тире, ни разу не попал ни в картонного буржуя, ни в генерала, ни в Ллойд Джорджа. Сказать по правде, Олег по-настоящему трусил, и если бы было можно, он с радостью повернул бы коня обратно. В самом деле, как приятно было бы сейчас, вытянув ноги и закинув руки под голову, спокойно и бездумно дремать на топчане. Он ругал себя и невольно вспоминал Розочку, подтолкнувшую его на этот необдуманный поступок. Он завидовал ей. Она сейчас не боялась бы. Олег вспомнил первое знакомство в шаланде контрабандиста Никифора и шторм на Черном море. Он тогда валялся на дне лодки вместе со всеми пассажирами, а она, хрупкая девочка, ухаживала за матерью, потерявшей сознание. И самое удивительное, чего Олег не мог забыть, Розочка не умела плавать. Если бы не он, она могла бы потонуть у одесского берега. Это он ее спас.
Отряд коммунистов через час с небольшим доскакал до Рогачевки, большого села, жители которого тайком поддерживали Катюшу. Василий Иванович слышал об этом, но не знал, в какой хате жил ее главный сторонник, бывший вахмистр Цыбуля. Чека два раза увозила его в город и оба раза освобождала за недостатком улик. Рябоконь счел полезным проверить дом Цыбули, но вначале решил завернуть к коммунисту Ефиму Качуре.
Все окна в селе, закрыты глухими ставнями, закреплены железными засовами и болтами. Ворота на крепких запорах. Во дворах заливаются собаки.
Василий Иванович оставил отряд в засаде, за густыми вишнями возле церковной ограды, предупредив, что и случае нужды даст три выстрела, а сам подъехал к хате Качуры. На толстой проволоке, протянутой через двор, отчаянно заметался пес, гремя цепью.
Рябоконь свернул в узкий проулок, решив через огород добраться до хаты и постучать в окно. Привязав коня и перепрыгнув через плетень, он зашагал по грядкам, путаясь в помидорных кустах и ломая густую ботву.
Чей-то легкий придушенный смех привлек внимание Василия Ивановича. Он насторожился, заметив парочку под вишней на низенькой скамеечке. Парень в расшитой украинской рубашке обнимал девушку (Рябоконь догадался — дочку Ефима, Галю). Увлеченные поцелуями, они заметили Василия Ивановича, когда он приблизился к хате и занес руку, чтобы постучать в окошко.
При ярком свете луны Галя увидела черное лицо Рябоконя и обомлела от ужаса.
— Нечистый! — закричала она не своим голосом. — Черт!
Парень мигом перемахнул через плетень и кинулся наутек. Находчивая девушка не растерялась, она юркнула в калитку и спустила с цепи бесновавшегося пса. К счастью, Василий Иванович успел выдернуть кол из плетня, не то пришлось бы ему плохо. Огромная дворняга с рычанием бросилась на незваного гостя. Получив меткую затрещину, она с воем отскочила в сторону, но тут же пошла в новую атаку.
Ефим Качура вместе с женой наблюдал в окно, как оборонялся от лохматого пса диковинный человек, неведомо для чего забравшийся в чужой огород. Им и в голову не могло прийти, что с Полканом воюет сам председатель ревкома товарищ Рябоконь.
— Это черт! Черт! — твердила за спиной Галя.
— Дуреха, чертей нет! — не совсем уверенно сказал Качура. — Их попы придумали, чтоб бедноту обирать.
Но Ефим сам хорошо видел черное лицо таинственного незнакомца и был немало смущен.
— По одежде не пойму, не то петлюровец, не то махновец, — гадал он. — А рожа, верно, аккурат, как у нечистого.
— Однако разорвет его наш Полкан! — сказала жена.
— Пусть покусает, поучит хорошенько. По чужим огородам, глядишь, шататься забудет.
Но Василий Иванович ухитрился сорвать с грядки огурец и метнуть его в окно. Сухо звякнуло разбитое стекло, но не выпало. Еще яростнее взвился пес. Ефим сорвал со стены обрез и распахнул раму:
— Что хулиганишь, сволочь!
— Свой! — радостно закричал Василий Иванович. — Свой! Убери пса скорее, Качура!
— Ой! Никак, товарищ Рябоконь? Ни за что не признал бы… Здравствуйте!
Ефим вылез в окно и поймал пса за ошейник. На огород прибежали снедаемые любопытством жена и дочка Качуры.
— Галька, уведи Полкана к чертовой матери. Цыть ты, паскуда!
Ефим ударил пса ногой. Полкан завизжал, поджал хвост и, понурив голову, поплелся за Галей. Рябоконь вытирал пот с лица и ругался:
— Развели зверей… Намучился я с ним. Чуть не сожрал. Если б не твой был, прикончил бы сразу.
— Время такое, требует. Идемте в хату, товарищ Рябоконь.
— Некогда.
— Смотрю я на вас, а понять не могу, почему вы с лица так почернели. Не болезнь ли какая?
— Нет. После расскажу. Сейчас некогда. Время дорого. Ты вот что скажи, как у вас здесь… Спокойно?
— Нормально.
— В Ореховке Чума коммунистов порезал. На Святополь идет. Мы навстречу выехали. До города допускать нельзя.
— Правильно! — Ефим скрутил цигарку. — Там его недорезанные буржуи с крестным ходом встретят. Бьем контру, а она размножается.
— Обойди коммунистов и сочувствующих. В общем, на кого положиться можно. Заставу на дороге выставить надо. И на своих куркулей поглядывай построже. Особливо на Цыбулю. Дома он?
— Что-то не видал.
— Далеко его хата?
— Совсем близко.
— Пошли к нему.
Напрасно чека так долго церемонилась с Цыбулей. Как раз в эту полночь собрались у него дружки, чтобы поддержать Чуму в его походе на Святополь. Кони уже стояли по дворам готовые. Цыбуля раздал патроны, как вдруг прибежал его младший сын, перепуганный насмерть.
— К Ефиму Качуре на огород черт залез! — выдохнул он и опустился в изнеможении на скамейку. — С маузером!
Вахмистр насторожился. Он перестал верить в чертей после того, как его два раза мытарили в чека. Не в третий ли раз приехали за ним оттуда? Что Качура служит тайным шпионом у красных, он не сомневался ни на минуту.
— С моего двора долой! — скомандовал Цыбуля. — Разойдись тихо!
Люди стали выходить крадучись на улицу. Тут их и перехватил Василий Иванович.
— Стой! Ни с места!
Рябоконь поднял маузер, но не столько револьвер, сколько черное лицо его своей таинственностью ужаснуло Цыбулиных гостей. Они кинулись врассыпную. Василий Иванович дал три выстрела в воздух, и тогда бойцы его отряда, ждавшие возле церковной ограды, вылетели галопом на помощь.
Олег видел, как Рябоконь скакал по улицам и переулкам Рогачевки со сверкающим палашом в руке. Гремели беспорядочные выстрелы, но кто в кого стрелял, было непонятно. Цыбуля пытался убить чернокожего комиссара из обреза, но, хотя и стрелял почти в упор, промахнулся. Вахмистра расстреляли у церковной ограды, единомышленников его разоружили и закрыли в кирпичный амбар. Ячейка коммунистов выставила караулы, чтобы гидра контрреволюции не подняла голову. Василий Иванович со своим отрядом тронулся в дальнейший путь по направлению к Ореховке. В той стороне Чума. Но никто не знает, какой дорогой он ведет свою банду на Святополь, в каких деревнях и селах прячутся его приверженцы.
Дух царя Соломона
Ярко светит луна. Снова тихо на пустынной дороге. Все едут молча, и каждый думает свою думу про себя. Олег вспоминает, как упал застреленный Цыбуля и как кричала его жена. Юноше становится тоскливо. Он ощупывает револьвер Фиры Давыдовны. Все пули в обойме — он ни разу не выстрелил.
