Александр Чуксин - Однополчане
— Пуи, пуи, пуи!
Домна Мария, так звали хозяйку, жила с матерью и братом Юлиу Санатеску. Муж ее погиб на войне. Вся семья была с Колосковым любезна и приветлива.
Отойдя от окна, Яков включил приемник, настроил его на Москву. Послышался ровный, спокойный голос диктора. Неотрывно глядя в огненный глазок приемника, Яков чувствовал, как вплотную подступила к нему тоска по Родине. Вот если бы Таня была с ним!
Год тому назад, когда Яков был в Харькове, они с Таней поженились. Но в Румынию она с ним не поехала, не могла оставить разбитую параличом мать. Вот и живет Колосков один. Тоскливо…
Мимо окна промелькнул белый китель, и вскоре в комнату вошел Василий. Он молча сел на диван.
— Командир дал взыскание, можешь радоваться, — сердито заговорил он. — Летчику требуется ежедневная тренировка, а я после войны только и повторяю: взлет, посадка, бомбометание. Где же полеты в сложных условиях? Зачем мне с азов начинать?
— Говорят: повторение — мать учения.
— Да при чем тут учеба! — воскликнул Пылаев. Он быстро встал и прошелся по комнате. — Холодное пиво есть? Жарко что-то.
— Возьми в тумбочке.
Василий налил стакан пива, залпом выпил и уселся возле открытого окна.
— В войну летчика ценили за мужество, и я бы мог быстро искупить свою вину. А сейчас, в мирное время, и мужество негде проявить.
— Да брось ты, Василий, раскисать от первой неудачи. И в другом ты неправ. Не только в бою героизм проявляется. Когда рядовой шахтер выполняет шесть норм, алтайский колхозник собирает с гектара более трехсот пудов пшеницы, когда создаются самолеты, летающие быстрее звука, — разве это не героизм! И в мирной жизни всегда найдется место подвигу.
— Я летчик, знаю и люблю свою профессию, в полку не на последнем счету, можно было на первый случай и простить вынужденную посадку.
— Нет, нельзя. Ты не выполнил приказ командира. Этим все сказано.
Василий медленно протянул руку к бутылке и налил себе еще стакан.
— У тебя, кажется, покрепче есть, угости.
— По-моему, пить-то как раз тебе сейчас и не следует.
— Нотации читать все вы мастера. Ладно, пойду.
— Постой, Василий, не горячись, выслушай. Ты немного зазнаешься, хотя в учебе не блещешь. А награды — их надо и в мирное время оправдывать…
— А я что, не оправдываю? В моем звене большинство офицеров имеют отличные оценки. А учиться отлично или хорошо — это мое личное дело.
— Чтобы иметь не только формальное, но и моральное право требовать с других, надо прежде всего самому быть примером.
— Ладно. Ты всегда во всем прав… А я… — Василий махнул рукой и быстро вышел.
— Василий! Да постой! Куда же ты? — крикнул Яков.
Пылаев, не оборачиваясь, вышел из комнаты. Колосков вздохнул. Трудно с Василием, никак не может он понять, что не в укрывательстве дружба истинная. Разговора по душам не получилось. Надо что-то придумать, как-то помочь Василию.
Колосков вышел в сад. Из ярко освещенной беседки навстречу ему поднялся брат хозяйки Юлиу Санатеску. В противоположность сестре, он был худощав, высок. На загорелом лице резко выделяются совиный нос и маленькие аккуратно подстриженные усики. Колоскову казалось, что где-то он этого человека уже встречал, но где — не мог вспомнить.
— Скучаете, — вкрадчиво заговорил Санатеску. — Сходите в театр. Сегодня из Бухареста приехала известная певица, гастролировала в Америке.
— В следующий раз, а за совет спасибо.
Яков достал портсигар, но Санатеску опередил его, предложив свои сигареты:
— Курите, лучший греческий табак, сегодня друг подарил несколько пачек. У нас табаку не стало. Второй год засуха. Скоро и хлеба не будет.
— Все будет, напрасно беспокоитесь. Не для того народ взял власть в свои руки, чтобы с голоду умирать.
И наше государство поможет, если что, — проговорил Яков.
— Прекрасно! Мы будем вечно благодарны вам.
Юлиу был чрезвычайно любезен со всеми советскими офицерами. Но что-то в его поведении говорило Якову, что этот человек неискренен.
Юлиу также был летчиком. По его рассказам, в первые дни войны его заставили служить в немецкой части, действующей на юге России. Возил почту, посылки. А когда за линией фронта его сбил советский истребитель, Санатеску уехал к себе в Румынию и занялся торговлей. Сейчас он нигде не работал, но деньги у него водились. Соседи поговаривали, что он привез из России много золота. Нет, не внушал доверия этот человек.
— Капитан у вас сегодня будет? — спросил Санатеску.
— Нет. А что?
— Он просил купить в Бухаресте автоматическую двухкнопочную ручку. Я сегодня привез. Вы ему передадите?
— Нет. Лучше отдайте сами…
Юлиу зевнул, потянулся.
— Что-то спать хочется. Пойду… Желаю счастливо провести вечер.
Около общежития Колоскова окликнул Дружинин:
— Яшка, приехала Нина, пробудет здесь несколько дней. Заглянешь завтра к нам?
— А как же! Конечно, приду. Они вместе вошли в общежитие.
— А где же Пылаев? Не знаешь? — спросил Дружинин. — Я сейчас консультацию проводил по марксизму-ленинизму. У Василия с этим предметом не очень-то ладится, но не пришел, хотя я его несколько раз предупреждал.
— Мне Костелу сказал, что Василий переоделся и ушел куда-то, — проговорил Колосков, — и не в первый раз уже так. Придешь вечером, а его нет. Где он бывает? Спросишь — или промолчит, или вспыхнет, грубостей наговорит.
— Да, неважно с Василием обстоят дела. Неужели опять сорвется? Ведь в партию готовится вступить.
— Ты понимаешь, Григорий, в общем-то он хороший парень, но — трудный. Я очень хочу помочь ему. За сегодняшнюю вынужденную посадку командир полка объявил ему взыскание. Пылаев опять в бутылку полез… И в прямом и в переносном смысле, — невесело усмехнулся Колосков.
— Я тебе давно хотел сказать… — Дружинин замялся, — что-то ты к Лиде зачастил.
— А если я влюблен, товарищ секретарь, — шутливо проговорил Колосков.
— Ты не смейся, — сердито ответил Дружинин. — Пылаев Лиду давно любит, сам знаешь…
— Да ты что, всерьез! Ведь ты знаешь, почему я у Лиды так часто бываю. И Василий знает. Елене Александровне Банниковой я жизнью обязан… Никогда не забуду, как она приютила меня в сорок втором и помогла переправиться через Дон. Жаль, не дожила до радостных дней, погибла… Валюша один остался. Болен он тогда был. Лида лечила его, а потом взяла к себе. Мать ему заменила. Разве могу я не помогать, чем могу, Лиде и Валюте, не бывать у них? Ты знаешь, Григорий, я все уговариваю Лиду отдать нам Валюшку. А Лида и слышать не хочет о том, чтобы расстаться с мальчиком.
— Она права, Яша. Мальчик ее любит. И ты не настаивай.
— Лида молода. Замуж выйдет. Еще неизвестно, как муж ее будет относиться к ребенку.
— И все же Валюшу Лида тебе не отдаст.
* * *Пылаева Яков дома не застал. Забежал к себе, взял сверток с подарком Валюше и пошел к Лиде.
Колосков встретил Лиду в саду санитарной части. — Заходи в дежурную комнату, — сказала девушка. — Я сейчас, только к больным забегу и приду.
— Василий здесь?
— Нет, не был. Я его жду.
Лида пришла через несколько минут, сняла белый халат и подошла к столу. На девушке было черное бархатное платье, которое очень ей шло.
«Хороша! — подумал Яков. — Если бы наладилось у них с Василием…»
— Вот, Лида, купил я матросский костюм Валюше, — он показал на сверток. — А тебе письмо от Тани и матери… И еще вопрос: когда ты ответишь на предложение Василия?
— Ну вот, ты всегда так, в лоб… Сложно это, Яша, — вздохнула Лида. — Очень я Николая любила. Первую любовь не так просто из сердца вырвать.
— Вырывать не надо. Но жизнь есть жизнь, Лида…
— Все это так, Яков. Но ты пойми… Я очень хорошо отношусь к Василию. Очень. Он настоящий человек, и любит меня, и к Валюше, как к родному, относится. А у меня к нему… благодарность, жалость или любовь — сама не знаю.
Она смотрела на Якова, и взгляд этот словно говорил: «Если бы ты мог помочь мне… нам».
— Ты посиди, я сейчас приду.
Когда Лида вошла в комнату, в ее руках была большая ваза с виноградом. Она поставила ее на стол.
— Костелу привез. Вчера в горах был у деда. Специально рвал для меня и Валюши, — девушка взяла кисть спелого винограда и подала летчику: — Угощайся.
Лида села на стул и задумалась: «Яков, пожалуй, прав. Действительно Василию надо что-то ответить».
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
Подойдя к бадеге «Семь чертей», Пылаев остановился, посмотрел нерешительно на большую вывеску, где были изображены семь чертей с поднятыми бокалами, и, махнув рукой, вошел в зал. За прилавком суетился хозяин. Узнав летчика, он приветливо кивнул ему головой. Василий сел за круглый столик возле открытого окна и заказал пиво.
