Герман Занадворов - Дневник расстрелянного
И все же. Слишком официально. Слишком по шаблону. И мелко. Перечисление, а не раскрытие фактов. Фразы. А гнев в фразах не клокочет. Слова жидки. Они те же, такие же, ибо люди, что пишут, не прошли сами через чертово пекло. И они видят статистику, а не жизнь, как видим ее мы. И я понял, что чертовски нужен там и чертовски нужны мои слова. Мои мысли. Черт возьми, почему я здесь!
21 апреля 1943 г.На Уманщине уже недели две идет отчаяннейшая ловля в Германию. Такой еще не было. Началось в Ладыженке, Антоновке, Юркивке. Потом в Умани. На улицах. В театре, на базаре. Наконец, в бане и церкви. В Благовещенке оцепили собор. Забрали всех. Правда, молодежи было мало. Забрали попа, потом отпустили. Полицаи:
— Нет, пусть работает. Он еще нам соберет…
И поп не протестовал. Не предал анафеме осквернителей храма. Поп дрожал за себя: не дай господь, в Германию заберут! Такие они, пасторы.
Прошло несколько дней — началась настоящая ловля. Выехали полицаи свои, чужие. Немцы, двое, шли посредине улицы, как полагается охотникам. Полицаи, как полагается собакам, бегали вокруг по хатам и дворам. Начали с т. н. Кутивки — отдаленной части села. Она от остального отделяется центральной дорогой. На дороге встали патрули — никого не пропускать, чтоб не сообщали, что началось. Все равно узнали. Пошло повальное бегство молодежи. У нас почти в каждой хате появился кто-нибудь из колодян. На огородах запестрело: они помогали хозяевам копать, садить. Очень многие засели в скалах возле начала Вильховой, откуда видно Колодистое хорошо. Старик видел, как вечером устраивались на ночь хлопцы и девчата в ямах возле развалин «Червового млына». В самую мельницу не решались — там раньше искали. Многие устраивались под скирдами (там были колодяне и городищенские: в Городище тоже ловили). Наблюдатели лежат на скирде. Там же многие и ночевали. По долине у нас тоже бродили. У скирд на солнце и холодном ветру сушились три, мокрые по пояс, женщины — удирали от полицаев через речку. Колодяне, завидев своих, бежали навстречу:
— Ну как, ловят?
Если слышали, что тихо, утром либо вечером пробирались к хатам. Покормить скотину, захватить еду. Шутили:
— Если б полицаи знали, что мы все утром домой идем!
Иногда группа девчат посылала вперед разведчика.
30 апреля 1943 г.Календарь весны таков. Вчера начали расцветать вишни. Вчера же в первый раз куковала кукушка. Пять дней назад появились ласточки-касатки. Почти все закончили посадку на огородах. Особенно много в этом году сеяли конопли — на штаны и рубахи.
Очередь с Германией дошла до нашего села. Причем делается здесь куда организованнее, беспощаднее и куда больше похоже на начало постепенной эвакуации.
Больше всего спрашивали:
— Куда же столько людей? Плотину они ими выкладывают, что ли?
Скоро стало известно, что в список включат триста пятьдесят человек.
Из многих семей попадало по двое. Были и замужние, и уже с детьми.
Старики комментировали:
— Нет, не собираются они тут задерживаться. На этих же колхоз держится.
В конторе появился список — семьдесят пять человек из колхоза. Сообщено было, что протесты и поправки принимаются в этот день в управе до двенадцати часов. Потом описки идут на утверждение в район.
Молодежь бегала посмотреть. Сообщали друг другу:
«И ты записана!» Не обошлось без курьезов. Одна женщина 13-го года рождения попала в 23-й. Несколько с 20-го попали в 25-й. На протесты последних бухгалтер махнул рукой:
— Не все равно. Ведь еще будут брать!
На поле молодежи не стало.
Хлопцы ходили кучками празднично одетые (не пропадать же лучшему платью!).
Искали горилки.
На «Затишок» снова приезжали партизаны. И, якобы, на вопрос: «Какая ваша цель?» сказали: «Будет второй Сталинград на всю Украину».
_____1 Мая к Луке Бажатарнику заехал чех, что работал переводчиком на Уманском заводе. Рассказывают, что он был при польской фирме, которая строила подземные ангары. Работу забраковали. Переводчика побили и уволили.
Может быть, потому он, подвыпив, стал красным. Обычно он бывал только чуть розоватым.
— Гитлер уже плачет: мне, мол, войну навязали, — я воевать не хотел. Ну, может, Россию ему и навязали.
И подвыпив порядочно:
— Давайте выпьем, чтоб на тот год Первый май встречать совсем по-другому!
Сидит маленький, седенький в вязаном жилете. Черт его знает, что он такое? Может, щупает?
_____В Умани появились немцы из Африки. Из тех, что удирали не по суше, а по морю в Грецию. Берлинцы. Небольшие. Юркие. Форма желто-зеленая. Светлая. Дурь еще не выбита.
— О, мы уехали, чтоб войну в два месяца здесь кончать. Мы — африканцы.
Лукаш слушал, и вертелся вопрос:
— А из Африки что удрали? Или там жарко очень?
8 мая 1943 г.Учительница Неля Белоус, двадцать один год. До войны прожила с мужем месяц.
Белая полная шея. Черные волоокие глаза. Тело мягкое, округлое, но почти еще девичье.
— С той поры, как меня записали, ничего делать не могу. Все хожу да хожу. Мама говорит: «Хоть сейчас беги». Самое лучшее по комиссии не пройти. Алик (врач-перс, муж родственницы) говорит, что может вливание молока сделать. И поможет это. Говорит, еще щетинку можно в руку, опухоль здоровая будет. Только потом операцию придется делать.
И опять растерянно:
— Не знаю, что делать. Лучше б по комиссии не пройти, а вдруг после комиссии не отпустят. Тогда что? И скрыться есть где. У меня в Викненной (Винницкая область) дядя — церковный староста. В церкви можно. Только боюсь. Там мертвецы бегают.
Мария смеется:
— Ну, мертвецы и боги не так страшны, как немцы.
Я смотрю и думаю. Вот молодая. Неизношенное тело. Если пойдет — одно из двух: или обезобразит, высушит работа да недоедание, или истаскает какой-либо немец.
Жалко.
_____Десятого старик был в селе Викненная Винницкой области. От нас километров двенадцать. Еще раньше болтали, что там часто бывают партизаны. В одной хате застали трех выпивающих полицаев. Винтовки стояли тут же. Полицаи за них не взялись. Командир забрал.
— Винтовки советские. Вам их носить не полагается.
К одному — взял за гимнастерку:
— Ты кому служишь? Немцам? А что на тебе — гимнастерка советская? А ну, скидай! И штаны скидай, сволочь!
Так раздели до белья. Одного, на которого селяне жаловались, предупредили:
— Смотри. Даю тебе пять дней сроку. Через пять дней тут будем. Откажись от этой службы. Не откажешься — будет плохо.
Немцев в селе не бывает. Староста и бригадиры боятся нажимать. По сути безвластие.
_____Рассказывают о селе Комаровке недалеко от Умани. Село тянется вдоль леса. Там когда-то убили немца. Немцы повесили двадцать человек, забрали все их имущество. Теперь село молча бунтует, тем более, что партизаны бывают постоянно. Немцы не показываются. Все «власти» фактически от власти отказались. Староста, полицаи ходят вместе с остальными в поле — не командуют, а работают.
_____Появление партизан — единичное в нашем селе, постоянное в окрестностях — оказывает свое влияние.
За последнее время под разными предлогами увильнуло от должности порядочное число «властителей». Заместитель старосты Мишка Петрик перекрасился после того, как его повозили партизаны. После заявил, чтоб освободили от заместительства старосты. Стал заготовителем: ездит, собирает яйца.
От должности полицаев открутились Михась Романюк (самый злостный), Гриць Лаврук и еще несколько.
Бригадиры говорят на поле о тех, кто не вышел:
— Вот дам список барону. Это вам не при Советах.
Но тут же добавляют:
— Добре, що теперь все боятся: староста, полицаи.
А думаете, комендант не боится?
18 мая 1943 г.Газет не видел дней десять. Только краткое содержание передают: «Героически закончилась кампания в Африке». Причем в заметке ничего не говорится о том, что войска и матросы эвакуировались. Значит, все там и пропали. Другое признание об окруженных возле Орла частях: «Отбиваются до последнего патрона». Вслух добавляют, что красные в Керчи. Значит, и кубанская группа замкнута окончательно.
Три подобных эпизода стоят немцам, наверное, не меньше миллиона ударных войск. Их, ясно, новые наборы не заменят. Это понимают уже и не гении.
Этот процесс падения ударной силы и боевого духа гитлеровской армии чувствуется в воздухе даже здесь, в глухомани. В воскресенье по хатам ходил немец. Говорил, что с уманского аэродрома. Просил (!) яичек. Объявил: «Кушать мало дают». Не требовал, чтоб набрать больше. Говорил:
— Русс идет — я его не трогаю. Я иду — русс рукой машет.
О Киеве:
— Плохо. Бом-бом!
