Гено Генов-Ватагин - Скажи им, мама, пусть помнят...
Все началось часов в восемь утра. Солнце уже показалось из-за холмов Юнчолы и стало припекать. Жаворонки быстро взлетали над скалами и на мгновение замирали в вышине, словно хотели предупредить о надвигающейся трагедии.
Голос Дочо прозвучал строго и категорично:
— Подготовьтесь, товарищи, ждите моего приказа!
В это время на левом фланге завязалась частая перестрелка. Справа — тоже. Приближавшаяся цепь противника исчезла из поля зрения — видимо, он пытался укрыться в зарослях. Послышались стоны и крики раненых. Засвистели пули над головою, раздались взрывы гранат. Дочо посоветовался с теми, кто находился поблизости. План срывался. Враг вместо того чтобы нарваться на засаду, первым нанес удар. Дочо приказал разделить отряд на три отделения: командование первым отделением он взял на себя, вторым приказал командовать Милко, а третьим — Савинко. Положение к тому времени уже коренным образом изменилось: отступать пришлось всем к Стефанову камню — там лес был более густой. Да, но для того чтобы добраться до Стефанова камня, надо было пройти несколько открытых полян. Больше того, врагу удалось замкнуть кольцо окружения, он занял все высотки и оттуда поливал партизан свинцом. Закипел бой. Ничего, кроме криков и стонов, не удавалось расслышать.
Застонал от боли Герчо. Ему оторвало осколком гранаты по локоть руку, и она повисла на лоскутке кожи. Милко попытался подойти к нему, чтобы перевязать, но в это время между ними взорвалась вторая граната и тяжело контузила обоих.
Внезапно очередь из пулемета прошила грудь Чапаева. В залитой кровью рубашке, похожей на алое знамя, он приподнялся и крикнул:
— Товарищи, я погибаю, отомстите за меня! Смерть фашизму!
Послышался девичий голос — голос Искры, единственной девушки в отряде:
— Товарищи, не оставляйте меня в руках гадов! Убейте меня, товарищи!..
Первым к ней на помощь поспешил Дзержинский — ее брат. Раненный, обливаясь кровью, он схватил на руки сестру, еще не потерявшую сознание. Попытался вынести ее из этого ада, но ему не хватило сил. Следовало молниеносно принимать решение: время не ждало. Сестра уже теряла сознание. И в ее последнем взгляде он прочел мольбу о помощи. А кругом все гудело, эхо взрывающихся гранат разносилось по всем оврагам вокруг Стефанова камня, стоны и крики перемешивались со свистом пуль.
Дзержинский снова попытался взять сестру на руки, но силы покинули его. Отчаявшийся и ослабевший, он опустился на холодную землю. Его щека прижалась к сухой траве, столько раз служившей ему походной постелью. Дзержинский лежал, и ему, вероятно, чудилось, что он слышит, как позванивают колокольчики стада.
Потом вдруг все исчезло, а он мысленно перенесся в Тетевенские горы. Вокруг него собралось много людей, незнакомых людей, как тогда, несколько лет тому назад, когда он впервые вынужден был покинуть тихие пастбища села Падарско и в качестве интернированного прибыть в этот далекий и незнакомый край. Когда сознание на миг возвратилось к нему, перед ним снова появилась любимая сестренка, которая не сводила с него глаз: «Братец, помоги мне, братец, не оставляй меня в руках этих гадов!..» Она сделала усилие дотянуться, обнять его, по ей не хватило сил.
Дзержинский, стиснув зубы, приподнял голову, схватил пистолет и попытался приблизиться к сестре. Но у него снова потемнело в глазах, и он потерял сознание. Когда через мгновение он пришел в себя, действительность, очевидно, показалась ему страшным сном. Где он? Почему он здесь? Но это длилось недолго. Он понял, что не выполнил последнюю просьбу сестры. Патроны кончились. Он достал единственную оставшуюся у него гранату, выдернул чеку, и взрыв оборвал две молодью жизни патриотов, не пожелавших попасть живыми в руки врага.
Погибли Вырбен, Цветан, Златосел и Трилистник, а бой все продолжался. Враг продвигался вперед, предвкушая победу.
Часы показывали 10.30. Целых три часа продолжался бой. Солнце поднялось высоко над горами и освещало яркими лучами Стефанов камень.
Под одним из кустов остался лежать тяжело раненный Паунов. Остальные отошли, не заметив его. Паунов лежал не двигаясь и ждал смерти. Сознание у него не помутилось, мысль работала лихорадочно, взгляд оставался живым. Что делать? Сил никаких. В этот момент он увидел перед собой жандарма, и глаза Паунова радостно засверкали: да это же его двоюродный брат Тома! Жандарм тоже его заметил. Взгляды их встретились — их разделяло всего несколько шагов. Ведь они же выросли вместе, за одной партой сидели. Вместе на посиделках и на улице ухаживали за девушками.
— Брат, меня тяжело ранили, помоги мне!
— Я тебе не брат и тебя не знаю, — ответил озверевший Тома и выстрелил в Паунова.
Так на Стефановом камне осталось лежать одиннадцать трупов. Стефанов камень еще раз ожил в легенде.
Прошло много лет. И вот я снова на Стефановом камне. Деревья в лесу стоят с поникшими ветвями, земля пересохла, давно не выпадало ни капли дождя. Напротив меня — памятник одиннадцати. Два орла кружат над легендарной скалой, словно хотят тенями своих крыльев укрыть погибших братьев.
Как эхо прозвучал голос Гаро, пришедшего, как и я, навестить могилу своих боевых друзей:
— Товарищ генерал, здесь, на самой высокой скале Стефанова камня, пал смертью храбрых и наш Чапаев!
Я горестно вздохнул:
— Стефанов камень!.. Стефанов камень!..
МАРИЙЧЕ
Эту стройную высокую девушку со смуглым лицом и темными загадочными глазами, которые часто заволакивала печаль, мы звали Марийче. Она скрывала какую-то тайну, скрывала ее, казалось, даже от самой себя.
Еще в раннем детстве Марийче осталась круглой сиротой. Очевидно, тяга к родительской ласке и сделала ее такой сердечной. Марийче воспитывалась у своей тети. Эта бедная женщина жертвовала последним куском, лишь бы дать образование своей племяннице. И девочка старалась не остаться в долгу у доброй женщины: помогала ей в хозяйстве, а когда та болела, ухаживала за ней, целыми ночами сидела у ее изголовья. Марийче считалась одной из лучших учениц в гимназии. Особенный интерес она проявляла к иностранным языкам, которыми овладевала с поразительной легкостью.
В то время мы искали именно таких девушек, способных активизировать ремсистские организации в гимназиях. Марийче очень подходила для этой работы: за очень короткий срок ей удалось вовлечь в РМС много учениц и провести такую разъяснительную работу, что товарищи просто поражались:
— И нежность бывает обманчивой! Глядя на нее, трудно поверить, что она способна не бояться риска.
Марийче показала себя талантливым организатором, была хорошим конспиратором. Вот почему мы очень сожалели, когда она уехала изучать немецкую филологию в Софийский университет. Утешало нас только то, что по крайней мере во время летних каникул Марийче снова будет среди нас. Но случилось так, что она вернулась значительно раньше — уже в конце 1942 года, оставив мысль об учебе. В ней победило желание участвовать в борьбе.
Сразу же после своего возвращения Марийче включилась в работу иностранной комиссии при областном комитете РМС. Хотя она уже перешла на второй курс университета, но ничем не отличалась от самых обыкновенных девушек своего квартала. Держалась просто и естественно. И только глаза, в которых то и дело вспыхивали дерзкие огоньки, говорили о ее решительности. Марийче обладала еще одним прекрасным качеством: с первой же встречи она умела расположить к себе людей, заставить их привязаться к ней и полюбить ее. Своей теплой непринужденной улыбкой она покоряла сердца людей. Никто не умел так улыбаться…
Марийче получила задание поддерживать связь с комитетами РМС, связанными с партизанским движением в Среднегорье. Много дерзости и энтузиазма вложила она в эту работу. Все свое время она посвящала встречам с курьерами и помощниками партизан; без устали обходила свои районы, зачастую забывая об отдыхе и сне.
Весной 1943 года власти провели блокаду Пловдивской, Чирпанской, Карловской, Казанлыкской и Старазагорской околий. В этот трудный момент партия и РМС бросили основные силы на спасение партизанского движения. Всю свою энергию без остатка отдавала этому и Марийче — гордость нашей ремсистской организации.
Стоял апрель. Природа начала пробуждаться. Мы вышли в поле: решили потренироваться в стрельбе из пистолета. Предстояло выбрать удобное место для стрельбища. А это оказалось совсем не просто: ведь нас никто не должен был ни видеть, ни слышать. И Марийче нашла такое место. Поблизости от него раскинулись густые заросли акаций, укрывавшие нас от постороннего глаза.
— Браво, Марийче, да ты прирожденный конспиратор!
Мы познакомили ее и Сечко с устройством пистолета, с правилами стрельбы. Марийче первая схватилась за парабеллум. Мы не верили, что она сможет попасть с цель, и в шутку предложили ей в качестве мишени шайку Сечко. Но шапка пострадала — глаз у Марийче оказался точный, и рука не дрогнула.
