Андрей Дугинец - Стоход
Гриша обрадовался слову «лопотина», потому что только в очень хорошем настроении дед вспоминал, казалось бы, давно забытые сибирские слова. Подбежав к двери хаты, Гриша чуть не вскрикнул, увидев хромающего навстречу человека.
— Пан учитель! Это вы?
— Тихо! — поднял руку учитель. — Кто там у вас кроме дедушки и Погорельца?
Гриша перечислил всех, кто сидел возле хаты.
— Ну хорошо, неси, что просил дед, и — за ворота…
Гриша сразу понял, что нужно делать за воротами, юркнул в комнату, схватил с вешалки старый кожушок, принес деду и выбежал на улицу. «Пришел бы еще и Санько!» — подумал он, всматриваясь в густую темноту.
— Вы как дар божий, пан учитель, — с радостью заметил Егор.
— Вот пан учитель — человек грамотный и присоветует нам… — сказал дед так тихо, что Гриша скорее догадался, чем разобрал его слова.
Гриша понял, что учитель тоже подсел к мужикам. Но, о чем они говорили, нельзя было разобрать: груша лопотала все сильней и угрюмей и совершенно заглушала тайную беседу. Когда ветерок на время затих, Гриша подошел к дереву и услышал голос учителя:
— То, что предлагает Егор, не дело. Бежать в СССР могут только малосемейные. А что будет делать Мойша со своей оравой? Пусть остается?
Неудобно было подслушивать, и Гриша отошел. Прошелся вдоль плетня. А когда снова возвратился, услышал голос Егора.
— Значит, делегацию?
— Да, нужно послать делегацию и просить Красную Армию о защите, — ответил учитель.
Слово «делегация» Гриша слышал в этот вечер много раз, но так и не понял его значения. Он ждал, что Крысолов тоже что-нибудь скажет, и тогда ему станет ясно. Но Иван Петрович, как всегда, молча посасывал своего чертика. И лишь когда сказали, что нужно послать делегацию, он спросил, есть ли у деда Конона запасные постолы и онучи. И когда тот ответил утвердительно, Иван Петрович снял свои добротные болотные сапоги и поставил перед мужиками.
— Для делегата, — кивнул он трубкой. — Уже холода заходят. А мне принесите постолы.
Гриша смотрел с восторгом и думал: «Какой же он добрый, Иван Петрович!»
* * *С самого рассвета по двое, по трое собираются мужики на задворках. Постоят, пошушукаются и разойдутся. Не нравится это полиции, а узнать, о чем шепчутся, что затевают, никак не удается. Заметно одно: шепчется самая что ни на есть голытьба…
К вечеру коменданту полиции удалось узнать, что во многих селах в последние дни побывал учитель. Он рассказал людям, как фашисты расправляются с мирными жителями Польши. Предупреждал, что скоро они могут быть и здесь.
А Сюсько вынюхал, что учитель советовал мужикам послать делегацию к советской границе и просить защиты у Красной Армии. Комендант уже знал от своего начальства, что из многих районов беднота послала ходоков к большевикам. Но что и в Морочне нашлись такие смельчаки, он не хотел верить. Однако услышав это донесение, Красовский разослал полицаев по хуторам с наказом немедленно разыскать учителя. Он приказал допросить всех, кто может хоть что-нибудь знать о Моцаке, а некоторых особо подозрительных привести в комендатуру. Не велел трогать только Конона Багно. Зная, что к старику пойдут за советами, он приказал следить за каждым, кто входит в этот неблагонадежный дом.
* * *Странные настали дни. Никто по-настоящему не работал, и приказчик не обращал на это внимания: сам беспросыпно пьянствовал. Пользуясь моментом, ребята стали собираться в саньковой конуре сразу же после заката и читали до вторых петухов. Компания их выросла. К ним приходили все хлопцы, живущие в бараке, и даже две девушки.
Девушки на этих вечорках что-нибудь чинили или вязали, хлопцы вытачивали веретена. А Гриша вполголоса читал. «Спартака» он прочитал два раза и отдал жене учителя. Взамен принес «Овода», предупредив, что надо прочитать и стихотворения, написанные от руки в конце книги.
Над «Оводом» просидели несколько вечеров, потому что Гриша, как и все ребята, учившийся на польском языке, не мог быстро читать по-украински. Наконец принялись за стихи. На чистой половинке последней страницы романа мелким убористым почерком было написано стихотворение замученного в Картуз-Березе украинского поэта Александра Гаврилюка «Воспоминания политзаключенного». А дальше, на листе оглавления и обложке еще более мелко, в два столбца шла поэма «Львов».
Стихотворение так всем понравилось, что решили его петь, как песню. Не зная, что мотив на эти слова давно уже есть и все политзаключенные поют эту песню, ребята сами придумали мотив. Тут Гриша впервые по-настоящему показал свои способности. За день он разучил музыку, а на вечеринку пришел с гармошкой.
И вот под шарканье рубанка и повизгиванье пилы Гриша тихонько заиграл, а Иван Параныця запел:
Голова ты моя нелегальна,
Сконфіскуэ тебе прокурор,
Твоя память зовсім не лояльна,
Тому э над тобою дозор.
А потом дружно, в темпе марша все подхватили:
А далі, це вже зрозуміло,
У нас поліція не з тих!
Раз! — і за грати посадила,
Шо й оглянутыся не встиг.
— Хлопцы! — воскликнула Вера, когда Иван запевал второй куплет. — А давайте разучим и споем возле дома коменданта.
— Споем и разбежимся! — подхватил кто-то из ребят.
— Только без гармошки, а то сразу к Гришке придерутся, — разумно рассудил Санько.
Хіба ж можно те не памъятати,
Як до карцеру нас завели,
Закували, періщили в пяти,
Терпентину до носа лили.
Молодость беспечна. Распелись и забыли, где они и что их окружает… Сильный стук в дверь чем-то железным оборвал песню на полуслове.
— Открывай! — послышался за дверью хриплый бас.
— Полиция! — догадался Гриша.
Лихорадочно завизжала пила, застучал топор. Сильнее зашаркал рубанок.
Гриша засунул книгу за пазуху и метнулся к пролому в крыше, закрытому дверцей из досок. Друзья подняли дверцу, подсадили его и снова закрыли дыру. А пила визжала еще злее, еще отчаяннее стучал топор.
— Пся крев! — заорал за стенкой Левка Гиря, и тотчас дверь вылетела вместе с петлями.
— Чего не открывал? — с трудом всунувшись в дверь, закричал Левка. — Перестань визжать своей пилкой!
— А кровать за меня кто будет делать? Ты? — ответил Санько, устало вытер лоб и отложил ножовку.
— Кровать! — передразнил Левка. — Люди этим делом занимаются днем.
— Днем я на конюшне.
— Да чего ты с ним валандаешься! — проворчал полицейский, оставшийся за порогом, — бери того, кто нужен, и крышка.
— Тут даже девчата? — удивился Левка. — А ну, брысь из хаты!
— Мы не кошки! — ответила Вера.
Левка поднял за волосы Ивана Параныцю, глянул ему в глаза. Потом так же осмотрел всех, кроме Санька, который сам смело рассматривал непрошеных гостей.
— А где Гришка Крук? — спросил Гиря и, перешагнув через Санька, сидевшего на полу, посмотрел на печку, под нары. — Ян, быстро вокруг дома! — крикнул он напарнику и ткнул дулом винтовки в потолок. — Крук убежал туда.
Ребята молча следили за каждым движением полицая.
— Ну, Козолуп, не поздоровится тебе, если я не поймаю этого бандита! — пригрозил Левка, уходя из каморки.
Ребята вышли следом.
В черной болотной тьме ночи слышен был тяжелый топот полицаев, бежавших в другой конец барака.
— На крыше был? — спросил Левка напарника.
— Был. Да он, пожалуй, уже дома и притворился, что спит.
— Это ему не поможет. Идем!
Топот сапог затих. Но ребята стояли молча, не зная, что делать, чем помочь другу.
— Зачем его ищут? — спросила Вера.
— Кто-нибудь подслушал, — ответил Санько.
Проходя мимо угла барака, ребята вдруг услышали шорох. Над их головами, тяжело взмахнув крыльями, взлетел аист. А из гнезда его вылез Гриша. Дойдя до края стрехи, он ухватился за ветку вербы, спустился на землю и сунул Саньку книгу.
— Спрячь в лесу. Побегу домой, а то дедушку изобьют за меня.
— Что ты! — испуганно замахала Вера. — Убегай в лес, мы тебя спрячем и будем кормить.
— Нет! Дедушку убьют, теперь обязательно убьют.
— Чего им надо? — недоумевал Санько.
— Они знают все, о чем мы говорили за сараем! — ответил Гриша.
— Ну! Выдумаешь…
— Правда, ребята, — понизив голос, промолвил Гриша. — Я не сказал вам. Боялся, что не будете приходить… Помните, когда я камнем запустил в кусты за сараем? Так там была не собака, а человек.
— Человек? Откуда ты знаешь?
— Собака бы тявкнула, это раз. А потом… — тут Гриша, обняв друзей, притянул их к себе. — Утром я нашел следы человека… Он в этих кустах, видать, сидел не один раз. И знаете, кто это был? Тот самый, кто подсунул учителю запрещенные книжки!
— Выдумываешь! — отшатнулся Санько.
