Юрий Колесников - Координаты неизвестны
Люди восторгались, но некоторые с пристрастием допытывались, где и как ему удалось раздобыть столько соли.
— Вроде бы трофеев от гитлеровцев мы в эти дни не брали! — вопрошал кто-то из ротных старшин. — Откуда ж тогда кадка?!
— Искать надо! Как в песне поется: «Кто ищет, тот всегда найдет!» — отшучивался Разин. — А ты думал? Шевелить мозгами нужно!
Такие ответы не удовлетворяли кое-кого из партизан, заподозривших неладное в действиях Разина. Парни наперебой затараторили:
— Ишь ты! Выходит, только он мозгами шевелит… Умник нашелся!
— Небось по хатам шастаешь, да в подвалах шаришь?!
— Ежели так, то ты, Сенька, выходит, фашистам уподобляешься!
Разин побледнел, сощурил глаза, на мгновение вперил недобрый взгляд в лица своих обвинителей, но нервно заморгал и, помедлив секунду-другую, не повышая голоса, спокойно ответил:
— Да, шастаю и шарю. Только не по хатам, а по пепелищам, по развалинам подполов бывших хат… Вот так!
Сказав это, он тотчас же ушел.
Не все поверили в правдивость слов Разина. Уж очень маловероятным было предположение, что сами погорельцы своевременно не извлекли такое добро, как бочонок соли, из подпола сгоревшей хаты.
— Брешет, стервец! — горячо воскликнул ротный старшина. — Не может того быть, чтобы ни хозяева-погорельцы, Ни их соседи до Сенькиного прихода не догадались осмотреть подполы, проверить: не уцелело ли какое-никакое имущество…
— Точно, вранье это! — поддержал его один из партизан. — Должно быть, припугнул он кого-то и отобрал бочоночек. Вот и вся недолга!
— Факт!
— Ишь закаркали! «Стервец!», «Вранье!» — возразил им другой партизан. — Тут, можно сказать, кишка кишке кукишь кажет, потому как без соли от пищи воротит, а когда человек раздобыл эту чертову соль, так заместо благодарности его начинают поносить… Совесть надо иметь!
— Где уж там «совесть»! — заступился еще кто-то за Разина. — Зависть черная…
— А то нет?! — поддержал здоровяк с бронебойкой в руке. — Супец; небось, с этой солью уплетал за двоих?!
Еще день — другой бочонок соли был предметом шумных разговоров партизан, но постепенно эту тему вытеснили более свежие события из боевой жизни и повседневного быта соединения. И когда в одном из боев был тяжело ранен батальонный старшина, командованию уже не приходилось гадать, кого назначить на его место.
С присущим ему рвением Разин принялся за выполнение возложенных на него обязанностей. По-прежнему люди восхищались его хваткой, находчивостью, сообразительностью, но кое-кто тем не менее продолжал ворчать:
— Ладно уж возвеличивать! Тоже нашли «незаменимого»! Видать, шурует он, народ обижает, а это у нас, как ни толкуй, штука недозволенная… Узнает начальство и взгреет так, что жизнь не будет мила!
— Факт!
— Эва, что творится! Неужто такой в действительности наш старшина?
— Ну, этот, если что заприметил, с мясом вырвет у кого хочешь, будто оно его собственное… Жох!
— Умеет Сенька, умеет дела таковские обделывать, будь спокоен! А перед начальством ковром стелится…
— Будет языки точить! — заступился кто-то за Разина. — Насчет того, будто он народ обижает, надобно сперва доказать, а не болтать попусту. Мужик он смекалистый, правда, и напористый…
— Этого не отнять у него!
Толков о Разине было много, кривотолков еще больше. Но на первом плане оставались бои, засады, походы. Люди измотались, не получая длительной передышки, и потому в редкие свободные минуты всяким разговорам предпочитали сон или хотя бы дремоту.
Однажды на выставленную батальоном заставу напоролись гитлеровцы. Завязался бой. На помощь к немцам подоспели две бронемашины. Партизаны ввели в бой сорокапятимиллиметровую пушку, но снарядов к ней на заставе было маловато, и поэтому сразу же в распоряжение батальона был направлен связной — парнишка лет двенадцати. Он примчался на взмыленном коне, и ему тут же снарядили подводу с боеприпасами.
С места паренек рванул лошадей галопом и свернул с главной дороги на кратчайшую, но давно запущенную, с рытвинами и ухабами.
Смотревший ему вслед пожилой партизан неодобрительно заметил:
— Куда его понесло! Загонит лошадок…
Бывалый партизан как в воду глядел. На полпути до заставы повозка застряла в глубокой рытвине, заполненной водой. Ни дерганье вожжами, ни хлестанье кнутом, ни истошные крики не помогли. Напротив, одна лошадка совсем выбилась из сил и повалилась в грязь, оборвала постромки.
В отчаяньи паренек побежал назад в расположение батальона, но вскоре увидел скакавшего неподалеку со стороны хутора старшину Семена Разина, стал звать его. махать руками.
Подскакал к нему Разин, узнал о случившемся и, приказав ждать его, умчался назад на хутор. Вернулся он быстро с конем на поводке и запасными постромками.
— Живо! Перепрягать! — крикнул Разин, соскакивая с коня. — Слышишь, что творится на заставе?! Немцы палят вовсю, а наши едва чирикают…
Мгновенно они перепрягли в подводу коня Разина и приведенного им с хутора. На заставу примчались, когда там уже готовились к отступлению. Снаряды и мины партизаны давно израсходовали, держались одними патронами, да и те таяли, как льдышки в горячей воде.
Невзирая на то, что местность перед заставой была открытая, гитлеровцы выдвигались нагло вперед, в надежде окружить и захватить партизан.
И вдруг на партизанской заставе снова заухали минометы, застучал крупнокалиберный пулемет, возобновили стрельбу сорокапятка и бронебойки. Немногим гитлеровцам удалось уползти под прикрытием уцелевшей бронемашины, в которую наконец-то угодил снаряд партизанской пушки…
Когда все затихло, партизаны набросились было на батальонного старшину и связного парнишку за то, что так долго не подвозили боеприпасы, но, узнав о случившемся, подхватили Разина и стали качать.
— То ж благодаря ему в самую что ни на есть последнюю минуту поспели боеприпасы!
— Ты, Сенька, хоть и стервец порядочный — одну портянку мне разрезал на две, — от души признался ему партизан с рябоватым лицом, — зато нынче, скажу прямо, молодчина!
— Точно! — подхватил орудийный наводчик с забинтованной головой. — Опоздай еще минут на пяток, попятились бы мы отсюда с позором!
— Да кто знает, с какими потерями. Вон сколько маячат с бинтами!
— Сенька не подведет, ребята! — лихо подмигнул Разин и, будто невзначай, спросил: — Или вы сомневались во мне?
В ночь того же дня, чтобы создать у противника впечатление, будто партизаны покинули эти края, соединение тронулось в путь, однако, покружив невдалеке, на третьи сутки вернулось на прежние места. Сидор Артемович прибегал и к такому маневру, особенно если возникала необходимость в более длительном отдыхе личного состава.
Расположились по селам в том же порядке, что и прежде, и на том же месте, тот же батальон выставил заставу. На один из постов заставы натолкнулись несколько женщин. Их задержали. Надо было узнать, с какой целью они заявились в расположение соединения. Когда же женщины убедились, что попали к партизанам, то признались, что шли сюда специально, и стали проситься «тильки до наиглавнийшего!» Об этом тотчас же доложили Ковпаку.
— Говоришь, их четверо душ?! — переспросил Сидор Артемович начальника караула. — Делегация, значит!
— Выходит, так, товарищ командир соединения! Из одних женщин… Сколько ни допытывался — не хотели они изложить мне причину.
— Шо ж, раз народ требуе, значит, надо пидчинитысь! — ответил Ковпак не то с юмором, не то всерьез. — А як же?!
В сопровождении начальника караула женщины предстали перед Ковпаком. Словно по команде, они низко поклонились и, перебивая друг друга, принялись рассказывать, как трое суток тому назад после полудня к ним на хутор прискакал человек, назвал себя партизаном, без всякого спроса вывел коня и, хотя женщины наотрез отказались добровольно его отдать, ускакал вместе с ихним конем.
— Шо ж цэ роблется?! Партизаны вже начали своих обирать?
— Колы понадобилось, мужикив мы отдалы Червоной Армии!
— И синов своих теж з нею послалы!
— А клячу якусь мы б стали жалеть, колы не була б она одна на усём хуторе?!
— Пахать ж придется, щоб дитишек прокормить, а чем?
— З голодухи помрут воны у нас!..
Было шумно. Лились слезы по морщинистым, без времени состарившимся лицам женщин.
Сидор Артемович не прерывал, вслушивался в каждое слово. Наконец, когда ему стало ясно, что произошло, неторопливо приподнял правую руку с загнутыми до отказа двумя пальцами, спокойно сказал:
— Зараз погодьте! Поняв все. Тильки вот шо: тому людине, который назвал себя партизаном, вы казалы, шо на хуторе це пислидний конь?
Женщины снова наперебой заговорили:
— Казалы ему, а то ж нет?!
— Вин тоды достав ливорвер да так стрельне, шо мы все враз попадали на землю, а колы повставали — одна тильки пыль була видна… Ускакал з нашим конякой в пристяжку!
