Павел Павленко - Мартин Борман: «серый кардинал» третьего рейха
Именно в те годы Борман вел активную закулисную борьбу против христианства, хотя внешне все выглядело мирно и казалось, что вполне возможна гармония между церковью и нацизмом. Типичным примером в этом отношении может служить случай католического епископа Алоиса Гудала, этнического немца родом из Богемии, которого увлекли идеи национал-социализма. В 1936 году Гудал опубликовал в Вене книгу «Основы национал-социализма» (с посвящением Гитлеру), в которой пытался соединить доктрины христианской религии и нацизма. Франц фон Папен, бывший вице-канцлер и «семейный проповедник» Гитлера, служивший в то время послом в Вене, представил книгу фюреру и предложил издать ее и в Германии. Однако тут в кабинет с докладом вошел Борман. Поняв, о чем идет речь, он стал разубеждать Гитлера. Особого труда ему это не стоило: фюрер не собирался ограничивать себя религиозными догмами, а догмы нацизма он был вправе трактовать и изменять по собственной прихоти. В итоге книга вышла в Германии столь малым тиражом, что выпущенных экземпляров хватило только для ограниченного числа партийных боссов. Ирония истории заключается в том, что после падения фашистского режима именно этот католический священник взял под свою опеку детей Бормана, укрывшихся в Южном Тироле, и что именно католические организации помогли сбежать многим нацистским преступникам, о розыске которых объявили союзники-победители.
В 1936 году Борман, недавно официально отрекшийся от христианства, с подозрением относился к [173] каждому священнику. Для членов НСДАП он издал инструкцию, согласно которой надлежало выслеживать пасторов и прочих католических священнослужителей, выступавших против партии и государства, и докладывать в гестапо об их деятельности. Чтобы подорвать репутацию духовенства, гестаповцы особое внимание уделяли раскрытию случаев мздоимства среди церковников и нарушений правил целомудрия, установленных в женских и мужских монастырях.
Под руководством рейхсминистра пропаганды газеты принялись на все лады, красочно и во всех подробностях расписывать пикантные случаи из монастырской жизни в полном соответствии с традициями желтой прессы. Если прежде представителям клира непременно предоставляли право выступить на партийных съездах и конференциях — особенно в тех случаях, когда эти мероприятия проводились в областях, где проживало наиболее религиозное население, — то теперь к ним относились с подозрением.
Для такого отца, как Мартин, даже появление детей на свет должно было служить каким-то целям. В мае 1936 года он основал германскую семейную ассоциацию, перед которой была поставлена задача увеличения численности семей национал-социалистов На момент вступления в ассоциацию у него было уже четыре ребенка (причем даты рождений первых двух были изменены, чтобы скрыть тот факт, что невеста рейхсляйтера «нагуляла» первенца еще до официальной церемонии бракосочетания). В итоге семья Борман стала в этом отношении примером для подражания: к началу войны у них было шесть детей, а к концу — девять (десятый ребенок умер). [174]
Что касается Герды, то рождение детей стало не только ее достойным вкладом на алтарь отечества — таковым Гитлер объявил рождение каждого ребенка, — но и оказалось чем-то самодовлеющим. Сколько бы ни было ребятишек вокруг, ей все казалось недостаточным. В Оберзальцберге она ежедневно приглашала столько детей, что огромный дом наполнялся громким гомоном звонких голосов и гудел, словно гигантский улей.
Мартин любил детей не меньше Герды, но из-за своей занятости не мог уделять им достаточно много времени. Даже до войны они неделями не видели отца: его присутствие постоянно требовалось в Берлине, либо он разъезжал по стране, решая какие-то партийные задачи. С началом войны большую часть времени он проводил в ставке Гитлера. Впрочем, дети не очень скучали по нему, поскольку в редкие дни его пребывания в родных стенах в доме запрещалось шуметь, чтобы он мог восстановить расшатавшиеся нервы, а за невыполнение его распоряжений и наставлений их ждало наказание. Им запрещалось разговаривать с незнакомцами и играть с другими детьми — Борман опасался, что они проговорятся о чем-нибудь таком, что навлечет на него неприятности. Узнав о нарушениях, он приходил в ярость и сильно бил провинившихся, сек их всем, что попадало под руку: ремнем, кожаным поводком для собаки или вожжами.
Однажды он поколотил двоих сыновей во время прогулки только за то, что, разыгравшись, они вспугнули стадо овец. В другой раз один из мальчиков споткнулся и упал в лужу, и наказанием ему стал пинок ногой. В свое отсутствие он посылал Герде инструкции, в которых перечислял, чему она должна обучить детей: не баловаться со спичками, не принимать сладости и прочие угощения от чужих, не садиться в машину к незнакомым людям. Он был очень горд тем, что Гитлер нередко приглашал его детей к себе: фюpep [175] любил гладить головы малышей и слушать немудреный детский лепет. Диктатор отдыхал, наслаждаясь атмосферой наивности и откровенности, которую приносили с собой маленькие гости и которая резко контрастировала с напряженностью и изощренностью властных игр его приближенных.
Пока Борман не огородил Бергхоф забором, Гитлер часто видел ребятишек. Однажды в группе приехавших поприветствовать своего кумира сторонников ему приглянулась маленькая девочка с каштановыми кудряшками, и он пригласил девочку и ее мать посидеть с ним за столом, угостил кофе. Фюрер не раз звал их погостить, и они несколько раз навещали его в Бергхофе. Но впоследствии Борман решил проверить эту семью и «неожиданно открыл», что они не соответствуют требованиям закона об арийском происхождении. Естественно, он запретил им появляться в Бергхофе. Таким образом он устранял тех, кто мог составить конкуренцию его отпрыскам.
Детей Бормана ограждали от влияния идей христианства. Они узнавали о существовании религии лишь по достижении того возраста, когда приходила пора отправлять их в школу и уже не оставалось возможности удерживать их в изоляции. Когда началась война, Кронци (Адольфу Борману, старшему сыну) было девять лет, а Ильзе, имя которой впоследствии трансформировалось в Эйке, исполнилось восемь. Конечно, в школах уже упразднили уроки богословия, но почти все преподаватели были католиками и красочно описывали обряд первого причастия и праздничные религиозные процессии. Если дети заговаривали на эти темы дома, отец приходил в бешенство; книги о христианстве оказались здесь под запретом. Столь бесцеремонное давление в области духовной вызывало внутренний протест даже у детей. Кронци начал упрямиться, когда ему исполнилось всего десять лет. Поскольку Мартин, с одной стороны, большую [176] часть времени проводил в разъездах и, с другой стороны, не мог передоверить Герде воспитание стойкого воина-нациста, он отправил своего первенца в НАПОЛА (система национал-социалистского образования), где сыновей лидеров партии и СС воспитывали в спартанском духе.
* * *Желая всегда иметь под рукой все рычаги власти, Гитлер торопил Бормана с открытием представительства партийной канцелярии в Оберзальцберге. Поначалу оно располагалось в бывшей столовой, но в связи с расширением потребовалось новое помещение — следовало обеспечить штаб-квартиру партии достойным зданием.
В Оберзальцберге не было места христианству. После окончания строительства здания для местного штаба партийной канцелярии начался набор сотрудников, которым, кроме всего прочего, надлежало доказать, что они более не состоят в церкви. Членов НСДАП обязали представить (опираясь именно на записи из церковных книг, в которых сохранялись данные до колена прадедов) документы, подтверждавшие отсутствие еврейской крови в их генеалогии. Причем Борман потребовал еще более ранние сведения (относительно еще двух поколений предков), чем те, которые хранились в приходских церквах. Приходилось обращаться к священникам с просьбами поднять более старые архивы. Многие святые отцы отрицательно относились к идеям нацизма и препятствовали получению таких документов. Борман решил переложить решение этой задачи на аппарат НСДАП и профессиональных специалистов в области генеалогии. Однако этот шаг не дал положительных результатов в изучении его собственного происхождения.
Г. Борман, офицер налоговой полиции Франкфурта, [177] прислал рапорт, из которого следовало, что проживавшая в тех местах семья Борманов известна с XVIII века — почти все ее члены были представителями таких престижных профессий, как врачи, священники, ученые и преподаватели. Однако в результате проверки надежда вновь обрести славные корни рассыпалась, как и в случае с гипотезой происхождения из семьи вестфальских крестьян Борманов, данные о родословной которых восходили аж к 1508 году. Мартин поведал своему старшему сыну фантастическую историю о том, как их предки мигрировали из фландрских предгорий в Вестфалию, где завладели обширными землями, а выходцы из этой семьи впоследствии прославились в Северной Германии ученостью и успехами на государственных постах.