Петр Михин - «Артиллеристы, Сталин дал приказ!» Мы умирали, чтобы победить
А сам подумал: хорошо, что Капитоныч остался жив, даже сумел наладить связь и мы отогнали немцев на их старые позиции, а то бы так и остался я у немцев в тылу — или погиб, или в плен бы попал.
— Вы — специалист, бывалый фронтовик, и то не поверили, — уныло сказал мой сержант. — Кто же мне дома-то поверит, если живой вернусь?
Иван Капитоныч остался живым и невредимым. Ни немцы, ни японцы не убили его. В ноябре сорок пятого я демобилизовал и проводил его из Монголии в Пензу.
Только в шестидесятом году я вспомнил про Минеева и его снаряд. Написал в «Пензенскую правду», хотел разыскать сержанта. Какой-то бездушный формалист ответил мне: «Мало ли каких случаев не бывало на войне». Что тут скажешь?
Полсекунды спасли две жизниДивизия продолжала наступать в южном направлении. С тяжелыми боями мы овладели станцией Борки. Впереди был маленький хуторок Сидоры — ну что там, подумалось, какой-то десяток дворов. А оказалось — сильно укрепленный опорный пункт немцев! Дался он нам неимоверно тяжело. Три дня кровопролитных боев поставили десятидворок Сидоры в один ряд со Ржевом, Солью, Днестром, Белградом, Веной и Прагой, при взятии которых дивизия понесла особенно большие потери.
Я со своею батареей продолжаю поддерживать батальон Абаева. Гаубицы стоят в двух километрах позади, за рощицей, а мой наблюдательный пункт располагается чуть правее хутора, на песчаной опушке небольшой сосновой рощицы, рядом с КП Абаева. В ста метрах впереди окопались роты батальона. Первой из них командует лейтенант Спартак Беглов. В восьмидесятые годы это будет талантливый телевизионный комментатор, а в том бою 5 сентября сорок третьего лейтенанта Беглова тяжело ранят.
Фашисты не только стойко оборонялись, но и часто контратаковали нас пехотой и танками, поэтому с рассветом я уже сижу у стереотрубы, рассматриваю, что изменилось у немцев за ночь. В песчаном грунте мы, как и пехота, вырыли ровики только по пояс. В полуметре перед моим ровиком стоит молодая сосенка, к ней мы и привинтили стереотрубу. Рядом со мною, тоже на бруствере ровика, сидит с телефонным аппаратом самый молоденький в батарее связист Володя Штанский. Мы хорошо замаскированы сосновыми ветками, только кончик стереотрубы чуть-чуть возвышается над маскировкой. Стереотруба имеет десятикратное увеличение, поэтому расположенные в полукилометре от меня немецкие позиции я вижу как с пятидесяти метров. Слева восходит солнце, его острые лучи попадают под козырьки объективов стереотрубы, мешают мне смотреть. Вдруг вижу: из-за бугра позади немецких окопов показались башни немецких танков. Они быстро растут в размерах, обнажая все больше деталей стальных чудовищ. Вот уже видны орудийные стволы, на их концах набалдашники дульные тормоза, — значит, это «Пантеры»!
— По местам! — полетела по телефону моя команда на батарею. — По танкам, прицел… батарее, десять снарядов, беглый. Огонь!
Танки двигаются быстро, уже миновали бугор и приближаются к траншее своей пехоты. Я верно рассчитал скорость движения немецких танков и время полета моих снарядов. Телефонист докладывает: «Выстрел!» — значит, снаряды уже в полете. Танков более двадцати. Только они достигли рубежа окопов своей пехоты, на них посыпались мои снаряды. Мчащаяся на нас стальная армада тонет в дыму разрывов и мелкой песчаной пыли. Танки ослеплены. Им ничего не. видно ни спереди, ни с боков. Куда двигаться и во что стрелять — неизвестно, да и невозможно в таком затмении. Поэтому они поворачивают назад. Когда оседают пыль и дым, на опустевшем солончаке сплошь зияют большие воронки и жарко горят два танка. Тяжелые полуторапудовые гаубичные снаряды сделали свое дело.
Но немецким танкистам неймется. У них приказ: заживо закопать в песок нашу пехоту. Поэтому, сманеврировав за бугром, они снова идут на нас, теперь — по лощинке справа. Но и там настигает их неистовый наш огонь! Высокие фонтаны земли вздыбились между танками, снова весь фронт и все пространство, занятое танками и далеко впереди них, окутались пылью и дымом. Танки опять ретировались за бугор. На этот раз им повезло — ни в один танк снаряды не попали. Мы ведь стреляем по ним не прямой наводкой, когда наводчик видит танк и уничтожает его с первого выстрела. Мои снаряды летят из-за рощицы и падают на танки сверху, неприцельно.
Когда танки уходили назад во второй раз, я заметил, как один из них отделился от группы и ушел далеко влево. Симулянт, с неприязнью подумал я, все танки воюют, а он уклоняется от боя. Снова веду огонь по выехавшим танкам и опять загоняю их за бугор. Но на всякий случай время от времени посматриваю на «симулянта». Когда в очередной раз я резко перевел стереотрубу влево и в объективе застыл «симулянт», я увидел, как он шустро рыщет стволом своего орудия по нашим окопам. Чего это он ищет? — подумал я. И сразу же пришла догадка: никакой это не «симулянт», а ас-охотник, задача которого во время боя втихую, со стороны, выискивать наблюдательные пункты, пушки и танки противника, чтобы поражать их невзначай сбоку.
Немецкие танки, боясь моего огня, вынуждены были уйти далеко вправо и попытать счастья в бою с нашими соседями. Но и на этот раз им не повезло: их попытку атаковать первую траншею соседей пресекла выставленная там ночью на прямую наводку пушечная батарея. Немцы не знали о ней, и она внезапным кинжальным огнем сразу же подожгла более десятка фашистских танков. Остальные успели позорно смыться. Теперь сам я уже не стрелял, а с удовольствием наблюдал, как горят танки противника.
И вдруг будто кто в бок меня кольнул: посмотри налево, что там «симулянт»-то делает? Быстро перекинул стереотрубу влево, глянул и обомлел: «симулянт» вел ствол своей пушки в мою сторону, вот уже совсем исчезло орудие, вот уже вместо ствола вижу черный кружок дульного среза… Но я был уверен, что меня он не видит, мы же хорошо замаскированы, и злорадно подумал: если бы немецкий танкист знал, что под дулом его орудия сидит тот, кто беспощадно стрелял по их танкам и два уже спалил, да если бы он знал это и сейчас выстрелил, то мгновенно разнес бы меня на кусочки! Но он этого не знает и не видит меня, поэтому мне ничуть не страшно смотреть в дуло его пушки. Не успела радость отпустить меня, а счастливая улыбка покинуть лицо, еще все мое существо продолжало пребывать в победной эйфории, а перекрестие стереотрубы злорадно покоиться на зловещем жерле нацеленного в меня вражеского орудия, как, к ужасу своему, я вдруг явственно вижу жуткое: танк содрогнулся, упруго дрогнул ствол пушки, брызнув синим дымком! Мгновенно понимаю: случилось самое страшное, что только могло произойти, — пушка выстрелила в меня! Смертельный страх в тысячные доли секунды перевел мое сознание из состояния блаженной веселости в стремительную самозащитную реакцию — хватаю за что попало сидящего рядом ничего не знающего о танке Штанского, стремглав сую его под себя, и мы вместе рухнули на дно окопа. Тут же над нами грохнул разрыв танкового снаряда. Снаряд разорвался в основании сосенки, разнес в клочья стереотрубу вместе с деревцем, на головы сыпануло песком с бруствера, но взрывная волна скользнула по поверхности земли и миновала нас, лишь обрушила песчаные стенки ровика, завалив нас только по колено. Весь окоп окутало дымом. Противный запах тротила ударил в нос. Но медлить не приходится! Пока немецкий танкист рассматривает результаты своей стрельбы, мы в клубах дыма быстро выскальзываем из ровика и прячемся в ближайших кустах. Немец остался доволен своею стрельбой и, наверное, записал в боевой журнал: уничтожил русский наблюдательный пункт. А я, не мешкая, подаю команду на батарею, благо телефонный аппарат упал на дно окопа вместе со Штанским и уцелел. Пока довольный немец делал победную запись, мои снаряды уже летели на его голову. Нацеленные в танк шестнадцать снарядов батареи своими мощными разрывами подняли такой тарарам, что немцы в танке ухватились, наверное, за головы. А когда один снаряд угодил в моторную часть и танк загорелся черно-красным пламенем — не знаю уж, успели ли фашисты выскочить, стереотрубы у меня теперь не было, а в бинокль трудно было сквозь дым что-либо рассмотреть.
Уже после боя, окончательно придя в себя, я прикинул, сколько же у меня было времени с того момента, как я увидел роковой выстрел танка в мой НП, до разрыва снаряда у нас над головой. До «Пантеры» шестьсот метров, скорость ее снаряда — тысяча двести метров в секунду. Значит, снаряд летел всего полсекунды. Но эта половинка секунды дала мне возможность успеть спасти две жизни. Как хорошо, что я вовремя взглянул на танк и, главное, увидел момент выстрела. Ну и быстрота реакции, само собой, необходима. Если бы я не увидел момент выстрела, снаряд разнес бы нас со Штанским в клочья. Но как немец сумел обнаружить наш наблюдательный пункт?! Ведь мы так хорошо были замаскированы! Он бы и не заметил нас — если бы не солнце. Нас выдало солнце. Низкий луч всходившего светила попал под козырек объектива стереотрубы и, отразившись, ударил немецкому танкисту по глазам. Представляю, какой пожар увидел немец, когда взглянул в нашу сторону! Ведь даже маленькая стекляшка костром вспыхивает на солнечной дорожке, а тут в глаза немцу отразили солнце два громадных объектива моей стереотрубы.
