Валентин Стариков - На грани жизни и смерти
— А еще за счет чего? — спросил я.
— Он отказался от базового ужина и утреннего завтрака, сидел в лодке на сухом пайке, — сказал Щекин.
— Я чай пил, — оправдывался Зубков.
Ну что же, — сказал я, — если нас встретят с поросенком, то первый, лучший и самый большой кусок я отрежу для вас.
— Спасибо, товарищ командир, — улыбнулся Зубков.
По установившейся в соединении традиции первый кусок поросенка на большом праздничном ужине, на котором присутствовал командующий флотом или член Военного Совета, с церемонной торжественностью под аплодисменты вручался самому отличившемуся.
Все это вспомнилось мне сейчас, и я замедлил с ответом. Зубков выжидающе смотрел на меня.
— Исправился ли? — переспросил я его. — А как вы сами думаете?
— Не знаю, товарищ командир, ведь со стороны-то всегда виднее.
Мартынов, стоявший рядом с ним, молчал.
— Я думаю, что не зря представил вас к награде, — сказал я. — А почему вдруг возник этот вопрос?
Зубков смущенно улыбнулся.
— Понимаете, товарищ командир, мы с Мартыновым решили вступить в партию… Вот мы и хотим узнать, как вы к этому относитесь.
— Ну что же… Я думаю, вы оба заслужили это право, и с удовольствием дам вам хорошие характеристики.
Друзья переглянулись.
— Спасибо, товарищ командир, — сказал Мартынов, — мы постараемся не подкачать.
— Я уверен в этом, — сказал я.
Они ушли, а я, не откладывая дело в долгий ящик, взял два листа бумаги и принялся писать матросам рекомендации.
Адмирал Головко
Над тихой гаванью, опоясанной унылым высоким и обрывистым берегом, стоит серое двухэтажное здание. Это штаб флота. Немного в стороне от него большое деревянное здание с фасадом причудливой архитектуры. Это Дом офицеров, здесь офицеры и матросы проводят свой короткий досуг.
И вот сегодня, несмотря на частые воздушные тревоги, фасад украшен флагами по случаю юбилея флота.
Гавань пустынна. Но вечером прибыли и собрались в Доме офицеров флота делегации от кораблей. Давно не видевшиеся друзья встречались радостно, обменивались новостями.
На празднике был командир подводной лодки С-56 капитан 2-го ранга Г. И. Щедрин, только что вернувшийся с моря. Бурной овацией было встречено его сообщение о том, что их лодка потопила четыре корабля противника. Щедрин был одним из лучших командиров Северного флота. Новый большой успех его экипажа еще больше поднял настроение присутствующих.
С ранних детских лет связал он свою жизнь с морем. С тех пор они — Щедрин и море — неразделимы.
По-Щедрински широко улыбаясь, он смущенно отвечает на бурное приветствие зрителей, ждет, когда смолкнут овации, чтобы закончить свой краткий отчет об очередном исполнении воинского долга. Но вот зал стих, и Щедрин прозаично, по-деловому, не подчеркивая трудностей, подвел итог походу.
— Победа будет за нами! — закончил он.
Выступил командующий флотом вице-адмирал Арсений Григорьевич Головко.
Выше среднего роста, коренастый, совсем еще молодой, красивый, он был любимцем флота. Ему было всего 36 лет. Он был поставлен на этот пост Коммунистической партией и как нельзя лучше оправдывал свое назначение. Молодой командующий флотом был обаятельным человеком, очень быстро располагал к себе людей. На флоте его знали как чуткого, внимательного, но в то же время и требовательного человека. Он был как-то очень понятен для всех с его жаждой романтики, героизма и обыкновенными человеческими слабостями. Говорили о нем: Головко может быть всяким: может без колебания утвердить смертный приговор виновному и быть чутким, сочувствующим, помочь, поддержать. Его любили за внимание к любому человеку, за непосредственность в поведении, в обращении с людьми.
Мне рассказывали такой эпизод. Из Англии к нам шел большой конвой. Эскадра немецких линейных кораблей вышла в море в сопровождении новейших эскадренных миноносцев. Она должна была разгромить английский конвой, состоящий из нескольких десятков крупных транспортов. Английская эскадра, сопровождавшая конвой, бросила его в открытом океане и вернулась на свои базы. Транспорты остались беззащитными. Казалось, они обречены: наша авиация была не в состоянии нанести удар по немецкой эскадре и вернуться на аэродром, а лодки, находящиеся в море, не могли успеть выйти на курс эскадры и помешать ей. Однако эскадру нужно было остановить во что бы то ни стало, и комфлотом принял решение. Он выехал на аэродром и поставил перед летчиками задачу вылететь навстречу противнику и не подпустить его к транспортам. Летчики понимали, что означал этот приказ: идти на полный вылет, нанести по эскадре бомбо-торпедный удар и после этого падать в море, потому что на обратный путь на самолетах горючего уже не останется. Надо было заплатить своей жизнью за то, чтобы спасти караван транспортов, но летчики не были подавлены приказом и, как обычно, спокойно и деловито готовились к вылету. Говорят, что даже, когда они шли к машинам, то как обычно шутили.
За несколько минут до подъема самолетов в воздух Головко принесли радиограмму от командира подводной лодки К-21 капитана 2-го ранга Героя Советского Союза Николая Александровича Лунина. Он сообщал, что атаковал линейный корабль «Тирпиц» из состава немецкой эскадры. Эскадра легла на обратный курс. Указал место и время атаки. Головко был на командном пункте командующего Воздушными Силами флота. Он прочел радиограмму, снял фуражку, вытер платком лоб, еще раз перечитал ее содержание, передал радиограмму для ознакомления командующему ВВС и приказал отменить вылет. Губы его дрогнули, а глаза наполнились слезами. Сильный мужчина с большим и благородным сердцем, сбросив с себя непомерный груз ответственности за жизнь боевых друзей, плакал.
Однажды я был приглашен командующим флотом на прием. На приеме присутствовал адмирал британской военно-морской миссии. По возрасту он был чуть ли не вдвое старше Головко. Со свойственным англичанам юмором он вполне серьезным тоном, как бы между прочим, спросил Головко:
— Скажите, господин адмирал, каким кораблем вы командовали в русско-японскую войну?!
— Ни в русско-японскую, ни в первую мировую, ни в гражданскую я ничем не командовал, — ответил Головко в том же тоне, в котором, однако, не трудно было почувствовать и язвительные нотки: ты что, мол, не видишь, что в русско-японскую войну меня еще и на свете-то не было. Англичанин сдержанно улыбнулся, посмотрел на Головко белесыми глазами, глубоко сидящими под нависающими рыжими бровями.
Жизненный и служебный путь Арсения Григорьевича был самый обычный. До военной службы окончил техникум, затем — военно-морское училище. Начал офицерскую службу на Каспийской военной флотилии, потом был начальником штаба бригады торпедных катеров на Дальнем Востоке. Незадолго до войны окончил военно-морскую академию и вскоре был назначен командующим Северным флотом. Столь быстрому продвижению его, конечно, в немалой степени способствовали его личные качества. Он добровольно поехал в Испанию, где шла борьба с фашизмом, был в составе группы офицеров, помогавшей республиканскому флоту. С его участием в марте 1938 года был уничтожен фашистский крейсер «Балеарес». Ум, способности, преданность Родине и любовь к военной службе были замечены и оценены. Центральный Комитет партии и Советское правительство доверили Головко молодой, еще маленький, но с большим будущим Северный флот. В конце 1940 года он стал командующим.
Самым трудным было начало войны. Борьба с хорошо отмобилизованным, имеющим двухлетний опыт войны и полным наступательной силы противником была серьезной проверкой организаторских, волевых, моральных и физических качеств молодого комфлотом. Перед ним встала масса вопросов, требующих самостоятельных, инициативных и ответственных решений.
И наконец трудности, которые сложились в начале войны, были преодолены. И в этом Головко сыграл решающую роль. Творческая мысль помогала ему быстро приспосабливаться к обстановке, он мог трезво оценить ее и принимал правильные решения. Командующий всегда внимательно прислушивался к мнению командиров кораблей, помогал им и сам перенимал их опыт. Он умел выявить слабые стороны противника и малыми силами наносил ему ощутительные удары.
Командуя флотом, адмирал находил время бывать в самых отдаленных точках, сам выходил в море на поиск противника, возглавлял группы эскадренных миноносцев. Командующему флотом незачем было рисковать собой, участвуя в таких рядовых событиях, но он добивался разрешения. В больших сражениях Головко находился на командном пункте того соединения или объединения, на котором решалась судьба сражения. Ни один сколько-нибудь значительный удар по противнику не обходился без его личного участия, и всегда командиры соединений ощущали его поддержку. Он восхищался успехами командиров кораблей и очень внимательно относился к тем, у кого дела шли менее успешно. Таким командующий помогал лично. Многие, прошедшие школу Головко, достойно исполняли свой долг. Но там, где он видел трусость, неспособность преодолеть малодушие, адмирал был беспощаден.
