Михаил Кожухов - Над Кабулом чужие звезды
На следующее утро все встретились в офицерской столовой, чуть помятые после дружеского ужина, который армейское руководство устроило в честь певца.
Кобзон подошел к начальнику штаба и вместо «здравствуйте» протянул ему руку:
— Будем знакомы: Кожухов.
Когда через некоторое время я в очередной раз столкнулся с Грековым в коридорах штабного дворца, он заулыбался издали, чуть не обнял:
— Все, на всю жизнь тебя запомнил! Закончится война, приезжай обязательно в гости. Посидим. Договорились?
…Через пару месяцев в Кабул приехал и Валерий Леонтьев. Я как раз был по каким-то делам в штабе и заглянул в Дом офицеров уже под занавес его концерта. Леонтьева тоже слушали с удовольствием, хотя его манера и цветные яркие наряды несколько контрастировали с публикой, одетой в выбеленную солнцем, потрепанную на операциях военную форму. Были, как водится в таких случаях, записки с вопросами из зала, на которые запыхавшийся Леонтьев отвечал в перерывах между песнями.
— Так, что тут у нас? — разворачивал артист очередную записку. — «Когда к нам приезжал Кобзон, он пел четыре часа, а вы всего полтора…»
Леонтьев только на миг замешкался с ответом:
— Зато он так не прыгал.
* * *Как много все же умещается в одном человеке: и черт, и дьявол. Или это война предлагает ему такие обстоятельства, такие условия игры, в которых оба получают шанс показать свои лица?
Познакомился с майором из осназа. Осназ — не путать со спецназом — это подразделения особого назначения, которые тоже, видимо, связаны с военной разведкой. Их задача — слушать эфир, пеленговать противника.
Майор рассказал о случае на его дежурстве. Во время операции в Черных горах он сидел, как обычно, «на ушах» и вдруг услышал донесение «духов»:
— Мы сбили вертолет «шурави»! Пойдем посмотрим, может, там живой летчик.
Экипаж вертолета, если кто не знает, — это три человека, старшему из которых, может, лет тридцать — тридцать пять. Они только и успели, что закончить училище, жениться да родить ребенка. Все остальное у них — в планах.
— И что ты сделал? — спросил я майора.
— Дал координаты рации артиллеристам. Они долбанули туда по полной… Через несколько минут рация снова вышла в эфир: «Русские бьют. С нами дети, что делать?»
— И что сделал ты?
Майор помолчал немного:
— Уточнил координаты.
Можно, конечно, попивая чай на уютной московской кухне, порассуждать о том, что убивать детей нехорошо.
Или лучше представить майора к медали?
* * *В Кабул в очередной раз нагрянул Владимир Севрук, «самый главный по прессе» в ЦК КПСС — тот самый, который инструктировал меня три года назад перед моим отлетом в Афганистан. В Москве у него репутация цербера: не раз к нему «на ковер» на Старую площадь вызывались и главные редакторы газет, и рядовые коллеги, чтобы получить нагоняй за какую-нибудь допущенную идеологическую ошибку. В Кабуле — он совсем другой. То ли обстановка располагает к человечности, то ли Севрук нашей работой доволен, но настроен он вполне мирно. Мне же он и вовсе показался настоящим «солдатом партии». Умным, творческим, энергичным, — о таком солдате любая партия может мечтать! Так вот, Севрук поставил нашему немногочисленному журналистскому корпусу неожиданную задачу: найти в Афганистане какого-нибудь героического еврея и рассказать о нем читателям. Было ли это его личной инициативой или коллегиальным решением «инстанций» — мне не ведомо, а спрашивать о таких вещах как-то не принято.
Делать нечего: мы бросились искать еврея.
Дело это, скажу я вам, оказалось не таким уж легким, как может показаться некоторым на первый взгляд. К тому же, поначалу мы решили подойти к решению задачи творчески. Так сказать, продемонстрировать еврея во всей его возможной красе в контексте рассказа о помощи советского народа — афганскому, подчеркивая, согласно линии партии, нетерпимость к национальной вражде и все такое прочее. С этим, вы будете удивлены, у нас ничего не вышло.
Справочники уверяют: евреи раньше жили в Кабуле в количестве то ли трехсот, то ли немногим более человек. Но это, согласитесь, смешно. Триста евреев — это, во-первых, слишком мало, чтобы такая большая страна, как Советский Союз, стала оказывать им целевую интернациональную помощь. Во-вторых, все они давно уехали прочь из этих краев, когда стало понятно, что здесь надолго запахло порохом. Не знаю, кто как, а лично я осуждать их за это не берусь. Больше того, на их месте я бы поступил точно так же. Одним словом, из затеи вписать искомого еврея в контекст интернациональной помощи у нас ничего не вышло.
Пришлось сузить горизонт поиска и обратиться в кадровую службу 40-й армии, которая как раз и получает зарплату, в том числе и за то, чтобы собрать точную информацию насчет того, кто является евреем, а кто — нет. Наш запрос поставил кадровую службу в тупик, и она попросила некоторое время, чтобы собрать необходимую информацию.
Через три дня неустанных поисков по частям и гарнизонам 40-й армии кадровая служба доложила: есть! Нашли! Есть еврей в ограниченном контингенте советских войск в Афганистане! Правда, только один.
— Вы что, мужики? Не знаете, что ли? Во всех военкоматах лежит секретный приказ: евреев на срочную службу в Афганистан не призывать. У них… у нас, то есть, «ослаблены связи с Родиной», — удивленно сказал нам искомый еврей, с такими трудами найденный.
Он оказался самым настоящим, эталонным, образцово-показательным евреем. Сыном портного из городка, расположенного в бывшей «черте оседлости», красивым и умным, таким, о котором могут только мечтать любые родители.
Он с детства решил стать военным.
Ему говорили родные: подумай хорошо, каким военным? Кто возьмет тебя в училище?!
Он три года подряд подавал документы в училище воздушно-десантных войск, пока комиссия не развела руками: он — один из лучших абитуриентов. Оснований для отказа нет.
В училище он записался в секцию карате. Ему говорили: посмотри в свой паспорт, там все написано, какое еще карате?! У него теперь черный пояс.
Училище он закончил с отличием. И три года с упорством, достойным лучшего применения, писал рапорты с просьбой направить его в Афганистан для оказания интернационального долга народу, который борется за независимость и свободу. Три года, руководствуясь секретной директивой Министерства обороны, ему отказывали, пока не поняли: он — один из лучших в воздушно-десантных войсках претендентов на замещение очередной должности в ДРА.
Командир разведывательной роты десантно-штурмовой бригады! Тренер личного состава по восточным единоборствам! За спиной — десятки великолепно проведенных боевых операций! Вся грудь в наградах, из них два ордена Красной Звезды. Красавец!
Севрук, выслушав наш рассказ, понимающе кивнул: ладно, задание отменяется. Какая, к чертям собачьим, разница, на какую букву оканчивается фамилия у человека?
P. S.
Не могу удержаться от соблазна похвастаться: благодаря еще одному заданию Владимира Николаевича Севрука я все же вписал страничку в историю советской пропаганды. Правда, остался в ней безымянным героем. В феврале 1989 года на трибунах всех митингов, которые устраивались для встречи выходящих из Афганистана войск, висела надпись: «Воины-интернационалисты! Родина гордится вами, Родина благодарит вас, Родина рассчитывает на вас!» Эту фразу из обращения ЦК КПСС к выходящим из Афганистана войскам, которое было опубликовано во всех газетах, — страшно произнести, — придумал я. В том, что эти слова выдавали желаемое за действительное, моей вины уже не было.
* * *Посещение скучного сборища партийных советников получило неожиданное продолжение. На трибуне возник Виктор Петрович Поляничко, «человек-скала». Формально — он представитель нашего Политбюро, личный советник президента Афганистана Наджибуллы, по сути — его дублер. Хотя еще пойди разберись, кто там чей дублер и кто из них реально управляет этой страной… «Надо поговорить. Давай в перерыве», — шепнул он, возвращаясь со сцены. Ничего сенсационного в этом, в общем, не было. Виктор Петрович пару раз до этого в приватном порядке просил меня что-нибудь сформулировать на бумаге для каких-то только ему ведомых целей: у него реально не хватало времени.
Говорили в пустом зале, и на этот раз его просьба заставила меня ожесточенно чесать затылок. В Кабул приезжают Эдуард Шеварднадзе и Анатолий Добрынин, министр иностранных дел СССР и секретарь ЦК КПСС соответственно.
— Их будет принимать Наджиб, и надо написать для него приветственный тост, — сказал Поляничко. — Эдуард Амвросиевич Шеварднадзе — это широта и гостеприимность Кавказских гор. Анатолий Федорович Добрынин привнес в советскую дипломатию интеллигентность, ей прежде не очень свойственную. Ну, что-нибудь в этом роде. Подумай.
