Уильям Сароян - Приключения Весли Джексона
– Какое же у вас горе?
– Господи Боже мой, – сказала женщина. – Неужели вы не понимаете? Конечно, понимаете, а мне так не хочется думать об этом. Я люблю, чтобы вокруг меня были приятные вещи и милые люди. Ну а когда вы вчера меня обняли, я поняла, что у вас тоже горе. И я себе сказала тогда, что если я еще раз уйду от беды – от той самой, о которой я говорила, – то это случится благодаря вам и я должна буду вызволить вас из вашей беды.
– Так вы и сделали это, – сказал я. – Меня могли посадить в тюрьму за самовольную отлучку месяцев на шесть, я думаю.
– А меня – на десять лет или еще того больше, – сказала хозяйка. – А столько времени я не могла бы отдать. Это меня убило бы, я знаю.
– Десять лет?
– В этом доме теперь я только живу, и он продается. Мне уже довольно везло. Я боюсь, понимаете? Не люблю я этих всех районных прокуроров, судей, присяжных. Я шла вчера домой, готовая узнать о самой страшной беде, которая могла со мной случиться, когда встретила вас. Я нуждалась в чьей-нибудь поддержке. А Мэгги я сегодня пригласила специально для вас. Если вам еще захочется ее повидать, вы мне тогда скажите.
– Не хочу я больше встречаться с Мэгги, – сказал я.
Я вернулся в казармы еще до одиннадцати, юркнул в постель – и как же я спал, о Валенсия!
Глава 30
Отец присылает Весли письмо, где объясняется тайна его исчезновения, а женщина, которая пела «Валенсию», поет ее снова, на этот раз лучше, чем когда бы то ни было
Дни шли, удивительно похожие один на другой, все в них было строго по расписанию, и вот однажды я получил письмо от отца.
«Я вовсе не хотел сбежать, не оставив тебе записки, – писал он. – Но я и сам не знал, куда еду и что буду делать, и поэтому ничего не мог написать. Мне хотелось, чтобы ты знал, но не мог же я говорить тебе о том, чего и сам не знаю. Я выехал из гостиницы и отправился на вокзал, но поезд, которым я собирался ехать, отходил только через три часа, поэтому я сдал чемодан и возвратился в город. Уехал я только через сутки с лишним, но в тот момент, когда возвращался в город, я вообще решил было никуда не уезжать. Я решил дня через три-четыре вернуться в гостиницу, но потом со мной произошла одна вещь, которую ты, я думаю, поймешь. Это и заставило меня уехать. Дом, в который я тогда попал, постигла какая-то беда, и там не знали, как еще дело обернется. Все вдруг разбежались кто куда, а я был слишком пьян, чтобы двигаться, и остался один, но немного спустя вернулась одна из них и стала за мной ухаживать. Она принесла мне кофе и бутерброды. Я поел, но после этого почувствовал себя совсем плохо, и она осталась со мной, рискуя попасть в беду. Мне очень хотелось поскорее прийти в себя и убраться оттуда, чтобы она тоже могла уйти, как другие, и избежать неприятностей. Я принял ванну и уже оделся, чтобы идти, но тут она опять пришла и говорит, что опасность миновала, все опять в порядке и уходить мне не нужно – я могу ложиться и спать. Я обрадовался, что все успокоилось, и хотел уже лечь. Но девушка сказала, что пойдет и принесет мне выпить чего-нибудь горячего, чтобы я лучше заснул. Когда она открыла дверь, чтобы выйти, я увидел, как по лестнице поднимается какая-то женщина и парень в военном, и услышал голос этого парня. А когда девушка вернулась, я от всего сердца поблагодарил ее за доброту, но сказал, что мне нужно идти, потому что я в конце концов решил ехать в Эль-Пасо, где я сейчас и пребываю и куда приехал сегодня рано утром. Я уже проходил мимо лавки твоего дяди и, кажется, видел там вместе с ним твоего брата Вирджила, но матери твоей я еще не видал. Я хочу ее видеть, но немножко боюсь. Чувствую себя я теперь хорошо, но, если бы не эта рыжеволосая девушка, я бы сюда, конечно, не попал. Напиши мне сейчас же, так как я не знаю, на что решиться, а потом я опять тебе скоро напишу».
Вместо письма я сейчас же послал отцу телеграмму: «Что бы там ни было, повидай мать».
После этого я написал ему длинное письмо и отправил его заказным авиапочтой. На следующий день пришло другое письмо – от отца. Он писал, что ходил и виделся с мамой. В ответ на это письмо я опять послал телеграмму, а потом написал другое большое письмо и тоже отправил его заказным авиапочтой.
Целую неделю я получал от папы письма каждый день. Он писал – я, дескать, наверно, пойму, что он хочет сказать, говоря, что мой брат Вирджил куда лучше нас обоих благодаря маме.
«Мы с тобой слишком долго жили в стороне от женской половины рода человеческого, а ведь на них держится мир, так что ищи скорей свою девушку».
Как-то раз отец мне прислал полдюжины фотокарточек, где мама, брат Вирджил, дядя Нил и он сам были сняты в группе. Меня поразило, как молодо и красиво все они выглядят, несмотря на то, что никто из них не улыбался, как это делает почти каждый, когда фотографируется, но особенно я был взволнован тем, как выглядит отец рядом с мамой и Вирджилом. У него был такой вид, будто ничего и не случилось, будто он был с ними всегда. Я ему так и написал и просил его рассказать мне все про маму, и Вирджила, и дядю Нила. Я был счастлив, как никогда в жизни, и показал фотокарточки моей семьи писателю, а потом мы с ним сидели и толковали о нашем дезертире и никак не могли решить, что же нам с ним все-таки делать.
– Если бы нас перевели в другую часть, – сказал я, – нам бы не пришлось писать сценарий о дезертире, правда?
– Нет, нет, не пришлось бы, – сказал писатель.
– А вам бы хотелось вернуться в Нью-Йорк?
– Ну да, конечно. Нью-Йорк – это родина моя и жены, и мы хотели бы, чтобы наш сын тоже родился там.
– Ваш сын? Откуда вы знаете, что это будет сын?
– Это наш первенец, и это будет сын, – сказал писатель.
Я спустился вниз в производственный корпус, чтобы узнать у Джо Фоксхола, хочет ли он тоже перебраться с нами в Нью-Йорк. Работа была у него вроде моей благодаря его высокому культурному уровню и образованию: он печатал для писателей на машинке и был у них на побегушках. Я встретил его с шестью бутылками кока-колы в руках – по числу писателей.
– Джо, – сказал я, – срок моего пребывания здесь истекает через неделю, и я…
– Это ты так думаешь, – сказал Джо. – Никуда ты не уедешь, и не мечтай. Увольнений от этой войны не предвидится.
– Екклесиаст, – сказал я. – Увольнений, может, не будет, но есть такая вещь, как откомандирование. Хочешь, тебя откомандируют обратно в Нью-Йорк вместе со мной?
– Я уже подумывал о том, чтобы спросить у тебя разрешения позвонить этой женщине, – сказал Джо. – Я хотел ее просить вызволить меня к черту из армии. А то я скоро запущу кому-нибудь в голову одной из этих бутылок.
– Не думаю, чтобы кто-нибудь мог тебя вызволить из армии, – сказал я. – Но очень вероятно, что удастся отправить тебя обратно в Нью-Йорк, если тебе охота снова оказаться среди тамошней публики.
– Да ведь здешняя ничуть не лучше, – сказал Джо. – Тебе нужен мой порядковый номер?
– Он есть у меня.
– Ну что ж, хорошо, – сказал Джо. – Большое тебе спасибо. Как ты думаешь, когда мы будем знать?
– Где здесь телефонная будка?
Джо показал мне телефонную будку. Я взял у него бутылку кока-колы, вошел в будку и закрыл дверь, а Джо стоял снаружи, пил из другой бутылки и ждал. Моя знакомая очень обрадовалась, что я позвонил, так как она уже уладила все свои дела – продала дом со всем, что в нем было, – и скоро собиралась уехать.
– Когда? – спросил я.
– Как только устрою все и для вас тоже.
– Куда вы едете?
– В Нью-Йорк ненадолго, потом домой, в Сан-Франциско. Сейчас я позвоню своему приятелю, а потом сразу вам. Никуда не уходите.
Я вышел из будки, и мы с Джо выпили еще по бутылке кока-колы, и тут же зазвонил телефон.
– Все в порядке, – сказала она. – Всех троих – в течение недели.
Она дала мне название одного из крупнейших и самых дорогих отелей в Нью-Йорке и свою настоящую фамилию – не ту, что стояла на карточке.
– Я не знал, что вы замужем, – сказал я.
– Господи Боже мой, – отвечала она. – У меня сын в школе в Мэриленде и дочь тоже в школе в Пенсильвании. Муж умер вот уже десять лет. Позвоните мне, когда приедете в Нью-Йорк. Если я еще буду там, мы с вами пойдем куда-нибудь танцевать.
– Я не умею танцевать.
– Ну посмотрим, как танцуют другие. Если же вы меня не застанете, спросите мой новый адрес и пишите мне иногда – я хочу знать, как ваши дела.
– Хорошо, – сказал я. – Что вы думаете делать в Сан-Франциско?
– Читать, – ответила она. – Я люблю читать. Ну, берегите себя.
– Ладно, – сказал я.
Я вышел из будки, и Джо спросил:
– С чего это ты расплакался?
– Ничего, пустяки, – сказал я. – Попробуй покури в тесной будке, и у тебя слезы потекут.
Глава 31
Весли в первый раз видит свое имя напечатанным в журнале и не знает, как к этому отнестись
Я поднялся обратно в гору, чтобы сообщить новость писателю. Он сидел за своим столом и просматривал свежие журналы, только что им полученные.
