Владимир Мильчаков - Повести и рассказы
С полминуты за дверью царило молчание. Затем снова хриплый голос сказал:
— Мы сдаемся, командир! Пусть эти псы из ущелья отойдут от дверей. Мы сдаемся Красной Армии. Крестьяне не имеют права стрелять в нас. Мы пленные.
Из открывшихся дверей вначале повалили клубы дыма, затем один за другим вышли пять человек. Впереди шел хранитель гробницы Исмаил Сеидхан, за ним Курширмат — невысокий толстый человек в дорогом парчовом халате. Лицо его было красным. Маленькие, слезящиеся, почти лишенные век глаза смотрели зло, как у затравленного хорька. Последними вышли ученик Исмаила Сеидхана и двое молодых, богато одетых басмачей, — видимо, личная охрана курбаши.
Глазами, полными неистребимой ненависти, смотрели дехкане на главарей воинства ислама. Только авторитет Красной Армии удерживал дехкан от немедленной расправы с пойманными грабителями. Взглянув на своих, еще вчера покорных прихожан, хранитель гробницы, как в ознобе, передернул плечами и торопливо зашагал к охраняемой Горловым группе басмачей.
— Стой! — приказал Ланговой. — Саттаров и Салихов! Снимите с них чалмы и свяжите им руки. Да покрепче!
Под одобрительные возгласы крестьян Саттаров с Салиховым стали стягивать покорно протянутые им руки врагов.
— А где ваш помощник? — спросил Ланговой Курширмата. — Где Иранбек?
Курширмат, не разжимая губ, мотнул головой в сторону догоравшей постройки. Встретив недоумевающий взгляд командира, ученик хранителя гробницы торопливо пролепетал, угодливо кланяясь:
— Уважаемый помощник достойного курбаши не захотел сдаваться и застрелился. Клянусь святой могилой великого Али, он застрелился сам.
А святая могила, грязная и закопченная, со стенами, исщербленными пулями, мрачно чернела на фоне безоблачного синего неба.
Снизу из ущелья донесся цокот сотен копыт и громкие голоса командиров. Подошел отряд Сибирсова.
Последний день паранджи в кишлаке Ширин-Таш
Широкая каменистая дорога звенела под копытами коней. Полого спускаясь от последних привалков горного хребта к селению Ширин-Таш, она, казалось, самой природой была предназначена для скачек и джигитовки.
Сейчас по этой дороге, пустив коней во весь опор, стремительно мчалось несколько сот конников.
Первыми, яростно нахлестывая загнанных лошадей, летели всадники, одетые в пестрые халаты. Их было немного. Почти лежа на спинах распластавшихся в галопе скакунов, они, не помышляя о сопротивлении, всеми силами стремились уйти от настигающей их погони.
Но уйти было трудно. Погоня была за спиной. Полусотня запыленных и усталых, но опьяненных победой и скачкой людей, одетых в защитную военную форму, обнажив клинки, неслась вслед за отступавшими.
За полусотней ускоренной рысью двигались построенные в колонну боевые подразделения кавполка.
Яркое полуденное солнце весело поблескивало на медяшках сбруи, горело на обнаженных клинках конников.
Впереди удиравших басмачей на чистокровном ахалтекинце скакал человек, одетый в дорогой парчовый халат. На широком наборном ремне, стягивавшем сухощавый стан всадника, висела старинная кривая сабля. Эфес и ножны ее были отделаны золотом и драгоценными камнями. Золотом была выложена и полированная коробка маузера, висевшая на узком перекинутом через левое плечо ремне.
Из-под белой, сильно запыленной чалмы, почти совсем закрывавшей узкий, скошенный лоб, всадник озирался по сторонам желтоватыми рысьими глазами. Лицо с обвисшими щеками и крупным шишковатым носом покрывала синеватая бледность, вызванная ожиданием неизбежной гибели под красноармейскими клинками. Длинная черная, как сажа, борода, поблескивавшая кое-где нитями седины, казалась неестественной, приклеенной к бледному лицу всадника.
Прикусив от ярости нижнюю губу и беспощадно шпоря своего запаленного ахалтекинца, всадник измерял взглядом расстояние, отделявшее его от садов Ширин-Таша.
До них было далеко, гораздо больше того пути, который еще мог проскакать хрипевший конь курбаши Кара-Сакала, а шум погони слышался уже за спиной.
Еще сегодня утром курбаши Кара-Сакал гарцевал во главе пятисот отчаянных головорезов и считал себя полновластным хозяином обширного района гор.
Население десятков окрестных сел трепетало при одном упоминании имени курбаши Кара-Сакала — курбаши Черная Борода. Никто точно не знал, откуда он родом и как его настоящее имя. Известно было только одно, что Кара-Сакал долгое время орудовал в шайке курбаши Курширмата, но затем решил действовать самостоятельно. Уже много месяцев Кара-Сакал со своей шайкой бесчинствовал в этом районе, дотла сжигал целые поселки, поголовно вырезая жителей горных селений, не желавших признавать его власть.
Видимо, хорошо зная все тропы и перевалы в окрестных горах, курбаши Кара-Сакал умело уклонялся от схваток с частями Красной Армии и до сих пор среди басмачей Ферганской долины славится как удачливый и неуловимый главарь шайки. Однако постепенно он настолько уверился в своих силах и способностях, что перестал бегать от преследовавшего его кавалерийского полка буденновцев и решил дать бой.
Курбаши не случайно стал таким храбрым. Полк, которым командовал аральский рыбак Данило Кольчугин, имел в своем составе всего три неполных эскадрона, в общей сложности около двухсот сабель.
Двести и пятьсот!
Кара-Сакал был уверен в своей победе, тем более что Кольчугин сам шел в ловушку, расставленную для него курбаши, и дал окружить себя на широком каменистом плато у подножия гор.
Но когда сегодня утром воины ислама кинулись с четырех сторон на полк Кольчугина, произошло то, чего курбаши Кара-Сакал никак не предвидел.
Навстречу атакующим басмачам вылетели пулеметные тачанки, и яростная атака сникла под ураганным огнем, так и не докатившись до спешенных и построенных в каре буденновцев.
А затем красные конники сами кинулись в сабельную атаку, и вот теперь он, знаменитый курбаши Кара-Сакал, тот, кого сам эмир священной Бухары в письмах из Афганистана называл «братом», бежит, спасая шкуру.
Следом за курбаши, как волки за вожаком, мчались жалкие остатки его стаи.
Басмачей оставалось всего десятка два, но и тем не суждено было добраться до Ширин-Таша. Вплотную за басмачами на отборных конях летела разведка полка и рубила бандитов.
Ежеминутно курбаши слышал за своей спиной свист сабли, дикий вопль басмача и глухой звук удара свалившегося на дорогу тела. Испуганно втягивая в плечи узкую, как у змеи, голову, Кара-Сакал вонзал шпоры в окровавленные бока коня.
«Не стреляют! — пронеслось в голове курбаши. — Живым захватить думают».
Сады с каждой минутой становились все ближе. Собрав всю свою волю, курбаши заставил себя оглянуться.
Всего в полусотне шагов от него невысокий, но, видимо, очень ловкий и сильный конник с чубом, лихо выбившимся из-под буденновки, привстав на стремена, обрушил свой клинок на голову настигнутого басмача.
Увидев, что курбаши оглянулся, красноармеец с веселой злостью в голосе крикнул ему:
— Стой, дура! Не уйдешь! Бросай оружие, помилуем!
Кара-Сакал понял, что ему крикнул красноармеец. Передернув от страха плечами, он вырвал из ложен драгоценную саблю и концом ее уколол круп коня.
Веселый, привставший на стременах красноармеец с высоко занесенным клинком показался Кара-Сакалу страшным, как сама смерть.
Курбаши не знал, что этот парень — командир взвода разведки полка Семен Буранов — еще в начале погони приказал своим разведчикам:
— Заруби себе на носу, братва: хоть лопни, а вон того шакала в золотом халате надо живьем взять. Это курбаши. С ним разговор особый будет.
Ахалтекинец сделал еще несколько судорожных скачков и вдруг, почти по-человечески застонав, тяжело рухнул на дорогу.
Натыкаясь на упавшего скакуна, один за другим повалились на землю мчавшиеся следом кони. На дороге сразу образовалась куча из хрипящих лошадей, стонущих, разбившихся при падении или раздавленных конскими копытами людей.
Но курбаши уцелел. Когда конь повалился, Кара-Сакал не упал. Успев освободиться от стремян, он соскочил на землю, отбросил саблю и кинулся к ближайшему саду, на бегу отстегивая пояс с золотыми ножнами. Тяжело перевалившись через невысокий в этом месте дувал, он услышал позади встревоженный окрик:
— Ох, гад! Ловок! За мной, ребята! Курбаши упускать нельзя.
И все-таки Кара-Сакал ушел. Буранов и с полдесятка конников, кинувшихся вслед за курбаши, прямо с седел прыгнули на стену, потом в сад.
Семен бросился в глубину сада, на ходу срывая из-за спины карабин. Широко раскинувшиеся ветви плодовых деревьев и густые кусты, между которыми петлял удиравший курбаши, затрудняли преследование бандита.
