Леон Юрис - Боевой клич
— Индеец заводится! — тревожно предупредил он.
— Мама! — пискнул Элкью, и все шарахнулись к выходу.
— Мужики, мы не можем бросить Мэриона. Вождь наверняка скальпирует его. Не говоря уже о том, что перебьет все пиво.
— Есть идея! Давайте привяжем его к койке.
— Молодец! У меня есть веревка.
— Давай быстрее!
Мы подступали к индейцу, когда он вдруг поднял голову и как-то нехорошо посмотрел на нас мутными глазами.
— Энди! — скомандовал Дэнни. — Выруби его.
— Ни хрена! Сам попробуй, я уже видел его таким.
— Сдрейфил?
— А то как же.
— Я тоже.
Элкью, который был чуть пьянее нас, вынес на обсуждение новый гениальный план.
— Я отвлеку его внимание, а ты, Дэнни, как бывший футболист, собьешь его с ног. Непоседа, приготовь аркан. Ты же техасец, черт возьми.
— Отличный план, — одобрил Эрдэ, поскольку его не включили в диспозицию.
Мы вытолкнули Элкью на середину палатки, пока он не передумал. Он пристально осмотрел индейца, потом вернулся и пожал нам всем руки.
— Давай, брат, — прослезился Эрдэ. — За это ты можешь получить медаль Конгресса.
Элкью снова вышел на середину палатки и, приняв позу атакующего барана, скрипнул зубами.
— Вставай, краснокожий! Я здесь!
Сияющий Маяк дико взвизгнул, горячая кровь предков ударила ему в голову, и он вскочил на ноги. В этот момент Дэнни, разогнавшись, прыгнул и, пролетев через всю палатку, сбил с ног Элкью. Оба рухнули на пол.
— Ты не того сбил, болван! — орал Эрдэ, а Сияющий Маяк, разгоряченный зрелищем падающих бледнолицых, уже шел по тропе войны.
— Веревку! Быстро! — ревел Энди.
Его рев перешел в кашель, когда аркан Непоседы захлестнулся у него на горле и свалил его на пол.
— Не меня вяжи, — хрипел Энди. — Индейца, мать твою...
Сияющий Маяк между тем наступал на меня. Он уже чуял кровь бледнолицего и готовился отомстить за обиды, нанесенные его племени. Тут уже приходилось действовать быстро. Я схватил бутылку пива и протянул ему.
— Ну-ка, хлебни пива.
— Ой, спасибо, Мак, — без всякого перехода улыбнулся он, открыл бутылку и припал к ней.
К этому времени мои «коммандос» распутали веревки, расцепили ноги и руки и набросились на индейца всей толпой. Он успел сделать только один глоток, да и тот распылился на всех. После четверти часа отчаянной рукопашной, мы наконец привязали его к койке, оставив свободной только голову, куда и примостили бутылку пива.
— Когда выпьешь, только свистни, — сказал Энди.
Сияющий Маяк улыбнулся и, выразив нам благодарность за заботу, присосался к горлышку.
Едва мы уселись на ящики, как в палатку вломился Бернсайд.
— Все, мужики! Я перепил Маккуэйда! Двадцать восемь на двадцать три! Я этого салагу...
Мы подняли его с ящика, на который он упал, и отнесли на койку.
— Знаете, мужики, — сказал я. — У нас самая лучшая часть в Корпусе. А вы мне, как... как мои дети...
Мелодичный свист прервал мою речь.
— Что это он насвистывает? — Эрдэ повернулся к индейцу. — А! Вспомнил! «Ты мое солнышко, ты мое единственное солнышко». Помните?
— Энди, дай индейцу новую бутылку.
— Мне, кстати, тоже.
— А знаете, братаны, — сказал Элкью. — После войны нам нужно держаться вместе.
— Умница!
— Молодец!
— Давайте заключим договор, что встретимся после войны!
— Что скажешь, Мак?
— Какой разговор.
— Тогда напишем на бумаге, а кто нарушит договор, тот будет жалким ублюдком.
Элкью достал лист бумаги.
— Когда встретимся?
— Ровно через год после окончания войны. В Лос-Анджелесе, на площади Першинга.
— Годится.
— Заметано.
Элкью взял ручку и начал писать, а мы столпились вокруг него и подсказывали:
"22 декабря 1942 года.
Священный договор.
Мы, нижеподписавшиеся, потные, вонючие и пьяные стервецы Хаксли обязуемся встретиться через год..."
— "Ты мое солнышко, ты мое единственное солнышко..."
— Энди, поменяй бутылку вождю.
«Если кого-то из нас убьют и он не сможет прийти, то мы выпьем за его светлую память. В любом другом случае этот человек будет считаться вонючим козлом без чести и совести...»
— "Ты мое солнышко, мое единственное солнышко..."
Глава 4
Куда же готовилась забросить нас судьба? «Нечестивая четверка», как прозвали военные транспорты, предназначенные для переброски шестого полка, уже ошвартовались в порту Веллингтона. Их названия согревали сердце любому морпеху: «Джексон», «Адаме», «Нейз», «Кресент-Сити». Эти славные транспорты доставили первых морпехов на Гвадалканал и десятки раз отражали атаки японских «нулей»[10].
И вот выпита последняя бутылка пива, прошло последнее похмелье и настало время сворачивать лагерь. Как всегда, мои овечки оказались первостатейными лентяями и симулянтами, но на этот раз мы с Берни уже не стали церемониться с ними.
Наш транспорт «Джексон» настолько отличался от жалкого «Бобо», что некоторое время мы молча рассматривали приготовленные для нас кубрики и сияющую чистотой палубу.
— Вот это да!
— Немного отличается от «Бобо», верно?
— Эй, Мак, у Эрдэ приступ морской болезни!
— В каком смысле? Мы же стоим у причала.
— А он, как только видит корабль, так сразу начинает блевать.
— Мужики, смотрите, какие матрасы! Да я с такого сутки не встану!
Разместившись на корабле, мы ждали, пока закончится погрузка на остальных транспортах и можно будет двинуться в путь. Тем не менее Рождество мы встретили в порту. После торжественной службы, отслуженной патером Петерсоном и отцом Маккэйлом в одном из пустых складов, нам приказали вернуться на борт транспорта. Настроение у всех было подавленное. Рождество — это же чисто семейный праздник, который полагается отмечать дома, среди родных и близких, а не на борту корабля в чужой стране. Уж на что я привычный к такому, но от вида ребят самому тошно стало. Дэнни перечитывал старые письма, Мэрион открыл бумажник и задумчиво рассматривал фотографию Рэчел. Даже Ски достал потускневшее фото Сьюзан и смотрел на него с мрачной печалью. Элкью пытался развеселить нас, но его шутки не казались забавными.
Ски достал последнее письмо от сестры. Она писала, что Сьюзан выгнали из дома, и она с мужем живет в дрянной гостинице. Здоровье матери становилось все хуже и хуже, а сестра только и мечтала бросить школу и найти приличную работу, чтобы хоть как-то свести концы с концами.
Звук сирены, прокатившийся по радиосети корабля, заставил всех вздрогнуть.
— Внимание! Офицерскому и сержантскому составу полка разрешено увольнение на берег!
Разочарованный вздох пронесся по кубрику. Что касается меня, то объявление поспело как раз вовремя. Еще немного, и я бы спятил. А теперь, слава Богу, мы с Берни как следует выпьем за весь взвод.
Я быстро натянул куртку и уже застегивал последнюю пуговицу, когда ко мне подошел Энди. Я сразу понял, что он хочет.
— Ничего не выйдет, Энди. У меня крыша поедет, если я хоть на минуту останусь здесь.
— Да я просто думал... ты же знаешь, что у нас с Пэт. Ну да ладно. — Он повернулся уходить, когда я окликнул его. И не потому что пожалел, а просто потому, что хороший сержант должен в первую очередь заботиться о своих солдатах. Стащив с себя куртку с сержантскими нашивками, я швырнул ее Энди. Лицо его расплылось в широкой улыбке, и в следующий момент две огромные руки едва не раздавили меня в медвежьих объятиях.
— Не хватало еще шведской любви в рождественскую ночь! — Я вырвался из его хватки. — Уматывай отсюда, пока я не передумал.
Энди исчез, как привидение, а через четверть часа в кубрик зашел старшина Китс и подозвал к себе меня и Мэриона.
— Где Гомес, Мак?
— Не знаю, сэр, не видел.
— А ты, Ходкисс?
— Я тоже не видел его, сэр.
— Так я и думал. Умотал в самоход. Ладно, когда вернется, пришлешь его ко мне, Мак. На этот раз он будет путешествовать в карцере.
— Слушаюсь, сэр.
— Капрал Ходкисс, похоже, вы единственный, кому я могу доверять в этой банде, поэтому примете вахту у трапа с двадцати ноль-ноль до полуночи. Вот список лиц, которым разрешено увольнение, всех остальных немедленно отправлять в карцер. Потом разберемся.
— Есть, сэр.
Старшина пошел к выходу, но я догнал его и взял за плечо.
— Я знаю, о чем ты хочешь попросить меня, Мак, и мой ответ — нет. — В его голосе звучало сожаление. Старшина был настоящий морпех. Несколько лет назад мы оба еще капралами съели вместе не один пуд соли. Он-то прекрасно понимал, каково этим мальчикам в рождественский вечер. Задумчиво потерев массивную челюсть, он бросил на меня раздраженный взгляд: — Только ради Христа, Мак, если возьмешь их на берег, вернись до того, как сменится Ходкисс. Если не успеешь, то оба лишимся нашивок.
— С Рождеством тебя, Джек, — радостно откликнулся я.
— Иди к черту.
Я собрал свое отделение в гальюне и задраил люк, чтобы никто не вошел.
