Ян Лысаковский - Партизаны
Комендантом в Едлиске сразу же был назначен Михал. Он учился в университете, но не закончил его: был исключен за коммунистические убеждения. Сидел в тюрьме; выйдя из нее, помогал отцу в сельском хозяйстве и одновременно вел разъяснительную работу среди крестьян. Связь с партией установил летом. Первоначально хотели использовать его на пропагандистской работе, так как парень был образован и сметлив, но он настойчиво рвался в боевые группы. Помогал Козе, а потом заменил его. Люди ценили Михала за светлую голову и отвагу.
Пришел Михал, вслед за ним Шимек. Он сильно изменился за это время. Ходил тяжело, потух блеск глаз, поседели волосы. Жизнь обрушивала на старшего Козека один удар за другим. Следовало бы заменить его на этой опасной работе более подходящим товарищем, но как это сделать, чтобы окончательно не сломить Шимека?
Коваль оторвался от своих дум и без предисловий сказал собравшимся, что созвал их столь внезапно, чтобы обсудить вопрос о еврейском лагере в Липицах. Немцы заканчивали уничтожение евреев в их районе. Гетто во Мнихове опустело, часть людей вывезли, а остальные лежат в роще за Любавкой. В живых остались лишь те, кому удалось совершить побег из лагерей и с транспортов. А последние евреи ждали своей очереди в Липицах. Им надо помочь.
Михал беспокойно ерзал на стуле. Роман молча сидел с непроницаемым выражением лица. Шимек сгорбился, смотрел в стол.
— Давай, Михал, скажи, что ты думаешь по этому поводу.
— Я согласен с товарищем Сивым: фашисты мордуют главным образом евреев. Мы должны им помочь, но необходимо взвесить наши силы и возможности.
— И что же ты навзвешивал? — иронически спросил Коваль. В последнее время он часто раздражался, особенно глядя на чрезмерною самостоятельность Михала. — Там гибнут люди, — добавил он.
— А наши что же, в тепле отсиживаются? — резко бросил Михал. — Вот вы говорите, что лагерь охраняют около двадцати человек. Но ваш беглец не сказал, что рядом с деревней расположены армейские подразделения. Я не могу послать людей на верную гибель. Мы должны помогать фронту, прежде всего фронту. В округе тоже требуют, чтобы мы проводили операции в основном против транспортов. — Михал тяжело дышал. Он потянулся за табаком, было заметно, как дрожали его руки. — Мне, товарищи, — тихо сказал он, — тоже жалко людей. И моя позиция вовсе не объясняется отсутствием желания помочь им или недостатком смелости.
— Значит, ты против? — спросил Коваль.
— Да, против. Самое большее, чем мы можем помочь, это организовать побег. Отобрать немного молодых, пригодных для отряда людей.
— Мы должны провести эту операцию! — твердо сказал Коваль. — Я думаю, — он оперся руками о стол, посмотрел на Шимека, — мы все пойдем на операцию вместе с отрядом.
— Согласен, — произнес Шимек после минутного молчания.
Коваль поспешно подхватил:
— Двое «за». Большинство…
— Решение будет выполнено, — кратко сказал Роман.
Несмотря на свою победу, Коваль был мрачен. О сомнениях Михала он вспомнил в хате товарища Ласточки, которого принесли с операции с тяжелым ранением в живот. Он был ранен во время атаки главного входа. Вынес его Рябой Мишка. Ранило также и Михала; это произошло в момент, когда он метко бросил гранаты, уничтожив пулемет в окне здания охраны. После непродолжительного боя удалось преодолеть заграждения и пробиться к баракам. Гордый тем временем ликвидировал посты со стороны леса.
* * *Операция началась хорошо. К лагерю отряд подошел незамеченным, бой длился недолго, трофеи были значительными. Коваль приказал разбить двери и выводить заключенных. Матеуш вошел в один из бараков. В темноте блестели глаза неподвижно сидевших людей.
— Почему не выходите?! — закричал он.
— Куда?
Коваль повернулся к говорившему:
— Кто вы?
— Еврей.
— Это я знаю. Мы освободили вас.
— Человек становится свободным, только когда умрет.
— Все уже выходят, а вы хотите дождаться смерти?
— А куда нам идти? — Человек поднялся с нар, подошел ближе. Пылавшие в лихорадке глаза в упор смотрели на Коваля. — Можно ли убежать от кары всевышнего?
— Ты бредишь или твой рассудок помутился?
Со стороны деревни внезапно затрещали пулеметные очереди. Кто-то закричал:
— Быстрее, немцы!
Коваль глубоко вздохнул, выхватил из-за пояса пистолет:
— Ну, люди! Кто хочет спасти свою голову, у кого осталась хотя бы капля смелости, пусть идет с нами! Не слушайте этого полусумасшедшего пророка.
Бородатый не шевельнулся. Люди смотрели то на него, то на Коваля. Из этого барака не вышел никто. Из других выбегали толпами. Многие из них погибли, когда уходили от преследовавшей их погони. Если бы не Юзеф Коваль, видимо, никто бы не остался в живых. Вместе со своим отделением он занял позицию возле Ксенжей Порембы. Роман приказал любой ценой задержать немцев. Матеуш даже не решился попрощаться с сыном. Ему казалось: если попрощается, значит, сын и вправду не вернется…
Отходившие партизаны еще некоторое время слышали звуки автоматных очередей, глухие разрывы гранат. Потом отзвук боя начал перемещаться в сторону Ходаков. Видимо, Ковалю удалось увлечь немцев в сторону от направления отхода отряда. Партизаны ускорили шаг. Бой затихал… Хотя намного ли могло хватить сил одного отделения? Отряд вошел в лес…
И вот теперь Матеуш ходил по избе, чувствуя подкативший к горлу тяжелый комок. Сын не возвращался… Трудно было представить, что он мог остаться там навсегда, но такова солдатская судьба… Почему он, отец, не сказал сыну на прощание доброго слова? Не слишком ли он был суров по отношению к Юзефу? Чем помочь ему теперь? Может, организовать разведку, провести поиск? Роман выполнил бы любой приказ. Однако нельзя рисковать целым отрядом, жизнями стольких людей. Прав был Михал, когда говорил, что легче всего эффектно, с громом погибнуть и несравненно труднее бороться систематически и целеустремленно. Прав ли был он, Коваль, когда так решительно отмел доводы Михала? Кроме того, отряд понес серьезные потери. Были тяжело раненные, в том числе и сам Михал.
Бывшие заключенные ждали помощи и опеки. Тех, кто не вступит в отряд, надо укрыть в деревнях либо и лесных тайниках. Надо было идти к крестьянам. А начинать следовало с партийцев: им ли привыкать выступать с добрым примером!
Он, Коваль, отмел доводы Михала, его настойчивости уступили Шимек и даже Роман. Он поставил на карту жизнь не только членов комитета, но и тех, на кого ложилась наибольшая тяжесть опасной партийной работы в деревнях. Но можно ли однозначно ответить, кто был прав?
Из-за дверей доносились приглушенные голоса. Кого-то инструктировали, прежде чем послать в охранение, другие говорили о патронах, один беспокоился о хлебе, другой искал шомпол от карабина. Матеуш с минуту прислушивался к этому разноголосому гулу, наконец приоткрыл дверь и крикнул:
— Позовите Романа!
Отряд должен немедленно перебраться в глубь леса на новую базу. Раненым необходима медицинская помощь. Нужно установить связь с госпиталем в Радоме и постараться достать там медикаменты. А сам Матеуш должен в ближайшее время собрать актив и обсудить положение. Лучше всего это сделать у товарища Ястреба. Хата его не бросалась в глаза, в деревню часто наведывались торговцы, и люди таким образом привыкли к посторонним. Сам Ястреб человек проверенный, два его сына в партизанах.
Теперь уже стало легче с организацией быта людей. Прошло самое трудное и тяжелое время. А до этого удар следовал за ударом. Погибли почти все его товарищи, с которыми он создавал первые партийные организации в районе. Товарищи давних лет, его близкие и друзья. И все же их дело продолжает жить. На место погибших пришли новые люди. Действуют партийные ячейки в деревнях, постепенно, осторожно восстанавливаются парторганизации в городе. В мастерские и на кирпичный завод снова поступает партийная печать. А их отряд народ поддерживает как может. Крестьяне снабжают продовольствием, деревенские сапожники ремонтируют обувь, женщины стирают белье, чинят одежду.
Но все равно трудностей много. Михал надолго выбыл из строя, на его быстрое излечение рассчитывать не приходится. На должность коменданта Гвардии надо назначить Черного Весека из отряда Романа. Парень смелый, проверен в бою и хорошо знает местные условия. Люди его любят. Сначала думали о нем как о помощнике Романа по политической части, теперь придется забрать его в комитет.
Ну и пропагандистская работа… Кажется, в Патыкове есть толковый учитель. Может быть, его привлечь? Мог бы редактировать собственный бюллетень комитета. Необходимо только раздобыть хороший гектограф, пишущую машинку, краску, бумагу. Есть, одним словом, о чем поговорить с активом, накопилось много вопросов…
Трубка давно погасла. Размышления Коваля прервал вошедший Роман. Он сильно устал — глаза глубоко ввалились, лицо посерело, но, как обычно, был спокоен и деловит.
