Борис Сопельняк - Солдат по кличке Рекс
В качестве проводников Громов послал взвод младшего лейтенанта Седых. Сам капитан рассчитывал хоть немного отдохнуть: трое суток без сна давали себя знать.
— Лейтенант Зуб, — позвал он, — сегодня какое?
— Четвертое.
— Четвертое — чего?
— Августа.
— Надо же, совсем все перепуталось. Я малость вздремну. За старшего — ты. Если что… — Громов так и не закончил фразу — уснул.
Через два часа лейтенант Зуб тронул его за плечо:
— Товарищ капитан, проснитесь. Комдив идет.
Громов вскочил, оправил гимнастерку и приготовился рапортовать. Но полковник Сажин только махнул рукой, дескать, не суетись, и подчеркнуто торжественно сказал:
— Собирай командиров.
Когда Громов, Ларин и Зуб вытянулись перед комдивом, он спросил:
— Орловцы во взводах есть?
— У меня нет, — ответил Ларин.
— У меня тоже, — чуточку помешкав, добавил Зуб.
— Плохо… А кто-нибудь из вас в Орле бывал, разумеется, до войны?
— Никак нет, — переглянулись офицеры.
— Совсем плохо, — сокрушенно вздохнул полковник.
— А в чем, собственно, дело? — поинтересовался Громов. — Если нужно в город, сориентируемся по карте.
— Вот что, товарищи офицеры, — еще более торжественным тоном продолжал Сажин. — Есть очень важное, очень трудное и очень почетное задание. Не скрою, и чрезвычайно рискованное. Нужны очень надежные люди, разумеется, добровольцы.
— Сколько? — спросил Громов.
— Человек десять.
— Это не проблема. Ручаюсь за всю роту.
— Да погоди ты ручаться. Не за «языком» ползти, не склад взрывать. Смотрите! — поднялся Сажин и развернул сверток, который бережно держал в руках.
— Знамя! — ахнул Ларин.
— Да, лейтенант, знамя! Знамя нашей дивизии. Утром — общее наступление. Отсюда, от подступов к железнодорожному вокзалу, ринемся на штурм. Сами знаете, как много значит знамя в бою. Если оно впереди, к нему рвутся любой ценой. Надо проникнуть в город, найти самое высокое здание и укрепить на нем знамя!
— Да-а, задача, — тюкал кулаком в стену траншеи Громов. — Где хоть это здание?
— Их два. Церковь и жилой дом по Красноармейской, тринадцать.
— Проводника бы. Как ее искать, эту Красноармейскую?
— Потому и спрашивал, есть ли орловцы.
— Ну что ж, придется по карте. — Громов поцеловал знамя и спрятал его под гимнастерку. — Вы пойдете? — спросил он Ларина и Зуба.
Те молча кивнули.
— Отберите людей. Захотят многие, но предпочтение отдавайте несемейным. Не мне вам говорить, что знамя ни при каких обстоятельствах не должно попасть врагу. Так что в случае чего отбиваться будем до конца. Ну а последний… Последний подорвет себя вместе со знаменем. Так и скажите добровольцам…
Через полчаса в темноту скользнули девять разведчиков и собака. Проскочили железнодорожное полотно. Залегли. Неожиданно начался артобстрел. Немцы спрятались в укрытиях, а разведчики, и благодаря артиллеристов, и досадуя — не хватало еще погибнуть от своих снарядов, — двинулись дальше. Вот и шоссе. Не исключено, что заминировано.
— Зуб, вперед! — шепнул Громов.
Лейтенант пополз, ощупывая каждую пядь асфальта.
«Долго, — досадовал про себя Громов. — Через три часа рассвет, а мы черт те где».
— Рекс! — позвал он.
Влажный нос ткнулся в ухо.
— Давай, брат, выручай. Ты же не раз водил нас по минам. Вперед! — подтолкнул он собаку.
Зуб обидчиво хмыкнул. Но Рекс так уверенно пошел по шоссе, лавируя между минами, что лейтенант уважительно крякнул.
И вдруг, как раз в тот момент, когда вся группа была на шоссе, взлетели ракеты. А потом совсем рядом врубили прожектор. Разведчики замерли, изображая убитых.
Погасли ракеты, ушел в сторону слепящий луч. Осторожно двинулись дальше. Показались покореженные фермы, разбитая труба.
— Идем правильно, — отметил Громов. — Это завод имени Медведева.
По улицам сновали мотоциклисты, ползли танки, тянули пушки… Разведчики переждали в развалинах, а потом по одному, прикрывая друг друга, перебежали улицу. Опять залегли. Осмотрелись. Ларин подполз к командиру, тронул за плечо и показал куда-то влево. Среди развалин высился силуэт пятиэтажного здания с пожарной вышкой.
— Нашли! — обрадовался Громов.
Когда проскочили во двор, капитан выставил заслоны, а с собой взял лейтенанта Ларина. Пробираясь вокруг дома, они наткнулись на пожарную лестницу. Громов ее покачал — болтается, как веревка.
— Если сорвусь, полезешь ты, — шепнул он Ларину. — Сорвешься ты, падай молча. Доберусь до крыши, а там вдруг понадобится помощь, махну пилоткой — на фоне неба увидишь.
Виктор закинул за спину автомат и ухватился за перекладину. Лестница качнулась, скрежетнула. Рекс тонко заскулил.
— Сидеть, — погладил его Громов. — Сидеть и ждать!
Позади один этаж, другой… Сверху сыпались пыль и крошка: расшатанные крепления едва держались в кирпиче.
«Тяжеловат я для такого дела, — подумал Громов. — Сюда бы Мирошникова, тот вспорхнул бы бабочкой».
На третьем этаже руки провалились в пустоту.
— Что такое?! — не удержался Виктор.
Сколько ни щупал, ни царапал стену, лестницы не было.
«Спокойно! — приказал он себе. — Без паники! Думай! Думай лучше! Сейчас я поднимаюсь, как ненормальные люди или, на худой конец, пожарные. Так? Так. А как нормальные? Идут по внутренней лестнице. Да, но в доме могут быть фашисты. Поэтому идти надо тихо. Совсем тихо», — решил Виктор и снял сапоги.
Он спустился вниз, поставил сапоги около Рекса, сказал: «Охраняй!» — поискал дверь — она оказалась закрытой, влез на уровень второго этажа, протиснулся в разбитое окно и, держа наготове гранату, на цыпочках двинулся по лестнице. У выбитого окна пятого этажа Виктор заметил пожарную лестницу. Подергал — держится. Перебрался на нее — и вот наконец крыша. До чего же гремит железо, шагу ступить нельзя. Тогда Виктор пошел по-кошачьи, медленно и мягко опуская и так же медленно отрывая ноги.
Сверху все как на ладони. На площади немцы устанавливают надолбы, чуть левее — пушки.
— Эх, гранатку бы на вас, — вздохнул Громов и полез на пожарную вышку.
И так и сяк примеривался к ней Виктор, но по голым прутьям, полукругло сходящимся к центру, взобраться не мог.
— Вот ведь незадача! — чертыхался он. — А если изнутри? Нет, не дотянуться.
Виктор хорошо видел штыком торчащий прут — к нему-то и надо бы прикрепить знамя, — но, как ни старался, достать до него не мог.
«Да, одному здесь не управиться», — решил он и пополз к краю крыши.
Ларин хорошо видел взмах пилоткой и тем же путем, что и Громов, поднялся на крышу. На какое-то мгновение лейтенант онемел от восторга: звездная ночь, близкие кроны деревьев, яркие сполохи на горизонте — красота!
— Чего замер? Иди сюда, — позвал командир. — Расставь ноги пошире и держись за железяки. Вот так, молодец. Сейчас мы с тобой изобразим акробатический этюд под названием «пирамида».
Громов влез на плечи лейтенанта, ухватился за торчащий прут и крепко-накрепко привязал знамя.
Назад вернулись почти без приключений, если не считать, что у дороги наткнулись на немцев и пришлось их забросать гранатами.
Никогда капитан Громов с таким нетерпением не ждал рассвета. Он возбужденно тыкал то Ларина, то Зуба и не замечал, что они как-то жмутся и отмалчиваются. Но вот заголубело небо, брызнули первые лучи солнца и высветили затаившийся город. И тут все увидели: над развалинами, превращенными в доты, над фашистскими траншеями, пушками и танками гордо реет красное знамя!
В едином порыве с кличем «Даешь Орел!» бойцы ринулись на штурм.
— Пора и нам, — потуже затянул ремень Громов. — Идем со второй волной. Да чего вы такие кислые? — заметил он, наконец, вытянутые лица лейтенантов. — Устали, что ли? Отдохнем в Орле.
— Вам тут… записка, — потерянно сказал Зуб. — Просили передать немедленно. И на словах тоже…
— Кто просил-то?
— Танкист один. Сожженный такой. Без лица.
— А-а, Маралов! Давайте. Чего он там нацарапал? — взял Громов скомканный листок.
Но в это время взлетела зеленая ракета — сигнал атаки. Громов сунул записку в карман гимнастерки, опустил ремешок каски, подхватил автомат и выпрыгнул навстречу свинцовому шквалу.
XVII
Танк Маралова на полном ходу притерся к покосившейся избушке с красным крестом на двери и, качнувшись, замер. Из люка показалось чумазо-малиновое лицо капитана.
— Эй, кто-нибудь! — сипло крикнул он.
Вокруг множество снующих туда-сюда людей в белых халатах, но никто не обернулся на голос танкиста. Тогда он спрыгнул на землю, схватил за шиворот ближайшего обладателя белого халата и, тряхнув, поставил перед собой.
— Ты кто? — рявкнул капитан.
— Я? Медсестра, — пропищал испуганный голосок.
