Канта Ибрагимов - Прошедшие войны
— Вырастишь — поймешь, — язвительно отрезала Кесирт. — Все равно во всем я буду виновата… В любом случае… Какая я дура!
Она обхватила свои коленки, положила на них голову.
Кружась, выдавая удивительные пируэты, прямо на скатерть упал маленький, молодой листочек ольхи.
— Ты посмотри, какой он клейкий, — удивился Цанка, сжимая в пальцах листочек и выкидывая в сторону.
— Да, видимо, клейкий, — задумчиво глядя в сторону ответила Кесирт. — Видимо хочет, чтобы к нему что-нибудь прилипло, а оно не прилипнет, а пристанет, попользуется, за ненужностью и выкинет.
— Ты действительно дура, Кесирт, — злобно парировал ее вывод Цанка. — Дура и ненормальная.
— Спасибо! Я рада, что ты это понял, — в таком же тоне ответила Кесирт, поворачивая голову в его сторону, и ее глаза в отражении догорающего костра блеснули ядовито-красной искрой.
Цанка встал, кинул в костер охапку маленьких веток. Они вначале задымились, зашипели, выделяя влагу, и наконец основательно просохнув, вспыхнули, озарив лица молодых людей блекло-красным цветом.
Вдоль всей реки отчаянно квакали лягушки, детским голосом плакали на противоположном берегу шакалы, где-то рядом одиноко, громко кричала «квау…вау…» ночная кваква. Над склоном горы меж мелкой весенней листвы показался яркий силуэт полной луны. Она как-то виновато, с завистью подглядывала над бестолковостью молодых. В ночной тиши было слышно, как, перекатываясь по камням, женским таинственным шепотом журчала вода. От огня в костре громко треснул камень.
— Я пойду нарву коню еще немного травы, — сказал Цанка и исчез в темноте.
Кесирт долго сидела одна у костра в одной и той же позе, в полном оцепенении, думала о чем-то своем, видимо, вспоминала прошлое, заново все переживала. Рядом в кустах что-то зашевелилось, она встрепенулась, огляделась вокруг и увидела в ночной темноте две пары красных огоньков.
— Цанка, Цанка! — вскочила она. Цанка, где ты?
Гулкое эхо пронеслось по ущелью: «Э-у-а…Э-у-а».
— Цанка! — вновь отчаянно крикнула она, и ночное звонкое «Э-у-а» вновь эхом пронеслось по горной долине. Холодный пот прошиб ее спину, не зная что делать, она в истерике закаталась вокруг костра. В это время вновь треснул с силой камень. Кесирт от испуга упала на задницу, резко вскочила, в страхе подбежала к коню, одной рукой схватила его за гриву и вновь крикнула отчаянно:
— Цанка!
— Что случилось, я бегу! — раздался родной, звонкий голос.
Из темноты выступил силуэт Цанка, он бежал запыхыясь, неся в руках охапку сочно пахнущей травы.
— Кесирт, что с тобой? — спросил он, бросая перед конем свою ношу и нежно, с оглядкой беря ее за локоть.
Она не одернула руки, как прежде, а наоборот другой рукой схватила его за рукав рубахи.
— Цанка, где ты был? Я так испугалась… Там какой-то звук… Красные глаза блестели, их много… Я боюсь.
— Не бойся, Кесирт, — очень нежно промолвил шепотом Цанка, и легонько притянул к себе девушку.
Она легко поддалась, прильнула к его телу, часто, тяжело дыша в грудь, руками упираясь в его худые ребра. Цанка за плечи легонько обнимал ее, наклонив голову, вдыхал запах ее тела, ее волос. Как он был счастлив! Кто бы мог знать, какое блаженство он испытывал от всего этого!
Все это длилось недолго. Кесирт, напоследок глубоко вздохнув, вышла из его объятий, пошла к костру.
— Давай, как-нибудь устроимся на ночлег, я ужасно устала, глаза слипаются.
— Ты давай постели на дно телеги истанг[63], накройся своим полушубком, а я возьму дядину бурку, устроюсь у костра… К тому же мне надо постирать одежду.
— Как постирать? — удивилась Кесирт.
— Ну, не могу же в таком виде, да еще с синяками появиться в селе. Что люди скажут?
— Да, — задумчиво сказала Кесирт. — А как она до утра высохнет?
— Повешу у костра, как-нибудь обсохнет.
Кесирт молча подошла к телеге, стала устраиваться на ночлег, потом резко сказала:
— Давай, скидывай одежду, я ее постираю.
— Да не надо. Спи.
— Делай, что я тебе говорю.
Немного поспорили. Наконец Кесирт взяла верх.
Цанка отошел за кусты, снял штаны, рубаху, остался нагим. Белья не носил, потому что его не было. Какое странное волнение, трепетное ожидание прокатилось по всему телу. Его руки были холодными, влажными, судорожно дрожали. Он накинул грубую, изношенную временем, тяжеленную бурку, скрывая голое тело, вышел из-за кустов.
— Ой, — засмеялась негромко Кесирт, — ты как привидение. И беря из его просунутой из-под бурки свободной руки одежду, добавила:
— Здоровенный ты стал в ней — просто ужас.
Она тронулась к реке, потом остановилась.
— Цанка, я одна боюсь идти.
Он молча пошел за ней.
Полный месяц высоко поднялся над горами, озарил своим светом всю долину.
— Смотри, как здесь мило, красиво, светло, — весело кричала Кесирт. — И что мы там делали в темноте под деревом… Посмотри, какие звезды, какая луна.
Она побежала в припрыжку, закрутилась в танце, сделала несколько знакомых Цанку своих фирменных движений.
— Как давно я не танцевала!
Цанка, спотыкаясь, догнал ее, придерживая одной рукой бурку, сам стал вокруг нее джигитовать.
Юноша только мотал головой, как конь топтался вокруг юркой Кесирт… Еще долго они кружились в танце, пока не запыхались, потом, заливаясь смехом, подошли к реке.
Лунный свет, переливаясь в волнах, купался в реке. На фоне черного леса и гор, белые камни, казалось, излучали блекло-синий свет. От пения реки было весело. Воздух был прозрачным, чуточку холодным, освежающим.
У самой реки Кесирт сняла свои чувяки, скинула с головы платок, вновь плотнее перевязала волосы.
— А волосы у тебя такие же, — сказал как бы про себя Цанка.
— А что, остальное не такое же? — кокетливо смеясь и глядя искоса спросила Кесирт.
— Не знаю, еще не видел, — серьезно ответил Цанка.
— Так хватит. Перестань. Понятно? — капризно-командно крикнула Кесирт, высоко поднимая подол платья и по щиколотку залезая в воду. — Ой, как холодно, — завизжала она. — Подай сюда вещи.
Напевая что-то под нос, она принялась за дело.
Стирала быстро, красиво, с душой. Вначале стояла к Цанке боком, потом повернулась задом, полоща тряпки в большом течении.
Цанка отчетливо как днем видел все ее движения, ее стройные ноги выше колен, бедра, и все остальное. Давно затаенные чувства и мечты охватили все его сознание, он не мог думать, не мог что-либо созновать. Неукротимая страсть пожирала его, овладела им, легко по-юношески возбудила, требовала удовлетворения. Первая любовь, первая женщина, первая ночь! Как это много — неожиданно и давно желанно — выстрадано.
А Кесирт все еще мурлыкала, возилась в воде. Потом выпрямилась, со смехом вскрикнула, схватилась за спину.
— Дай руку, — крикнула она весело.
Цанка весь в напряжении подошел к реке, высунув из-под бурки задеревеневшую руку, помог выйти ей на берег.
Кесирт все еще смеялась, ровный ряд белоснежных зубов отражался белизной, волосы на голове развязались, свисали веером по плечам, телу.
— На, теперь выжми, у тебя руки сильнее, я устала, — сказала скороговоркой Кесирт, часто дыша грудью.
В полном оцепенении Цанка раздвинул бурку, вытянул руки, оголил тело и застыл как изваяние. Кесирт сразу же увидела жаждущую мужскую плоть, вскрикнула «ой», закрыла рот ладонью. Мокрая одежда глухо плюхнулась на камни. Так они, застыв, еще стояли мгновения. Глаза Кесирт расширились, заблестели в свете луны, она попыталась сделать шаг назад и в это время Цанка рванулся к ней, с силой и страстью обхватил ее своими длинными руками сзади за шею и талию, прижал к себе, что-то говорил, облизывал, целовал все лицо, шею, неумело лез впервые к женским губам.
Кесирт страстно сопротивлялась, не кричала, а сжимала и отводила в сторону от большого, страстного рта свои губы. Упиралась парню в грудь, била по лицу, вцепилась в курчавые волосы. Наконец, они споткнулись и Кесирт упала спиной прямо на камни, подминаемая тяжестью мужского тела. Она закричала от боли… расслабилась.
На земле, в положении лежа, Цанка совсем потерял голову, вконец озверел. Одной рукой он залез глубоко под платье, почувствовал влагу и пот женского тела, коснулся жестких волос, а ртом он сумел впиться в ее пухлые губы… Этого всего оказалось более чем достаточно. Щедрая молодая страсть не выдержала и хлынула наружу, он стонал, придавливал всем телом женщину, и под конец весь напрягся в напряжении, и в следующее мгновение сник, безвольно распластался на мягком теле, тяжело дышал слюнявым ртом ей в ухо.
Тогда Кесирт резким движением скинула его клейкое от пота тело, вскочила, пнула в его бок ногой, прыгнула в воду и стала смывать с платья обильную слизь.
Выйдя из воды, взяла свои чувяки и косынку, пошла к телеге, бросив Цанке:
