Аарон Аппельфельд - Цветы тьмы
– Горизонт прекрасен, – продолжила она мечтательным тоном. – В детстве я любила смотреть на него, да с тех пор много воды утекло. Позабыла я, какой он красивый. Я тогда верила, что за час-другой смогу до него дойти. Почему ты смеешься?
– Я тоже так думал, когда был маленьким.
– Ага, я знала, что у нас есть что-то общее, – и оба они рассмеялись.
Они продвигались не спеша, мелкими шагами. Марьяна промолвила:
– Отдала бы сейчас все сокровища мира за чашку кофе и творожный кекс. Я не голодна, но чашка кофе и творожный кекс укрепили бы мою веру. А как ты, миленький? Целый день не ел. Марьяна страшная эгоистка и все время думает только о себе, а тех, кого она любит, она временами забывает. Это недостаток ее натуры. Вряд ли этот недостаток можно было исправить. Но ведь ты меня извинишь, ты всегда меня извиняешь.
Тем временем опустилась ночь, и мороз усилился. Марьяна дала ему свой толстый свитер и шарф. Пальто, принесенное им из дому, было ему теперь мало и не застегивалось.
– Теперь тебе будет тепло, – сказала она, довольная его новым видом.
Они прошли еще немного и увидели хижину, без забора и невзрачную на вид.
– Спросим, может, пустят нас переночевать, – сказала Марьяна и постучалась в дверь.
Ее открыл старик, и Марьяна быстро объяснила ему, что они беженцы, уходят от надвигающегося фронта и ищут, где бы переночевать – за плату, разумеется.
– Кто ты такая? – спросил старик резким голосом.
– Меня звать Марией, я вдова, а это мой сын Янек.
– И чем ты расплатишься со мной?
– Я дам тебе две пачки немецких сигарет.
– Входи. Я уже собрался спать. Не дано человеку знать, что ему ночью уготовано.
– Мы тихие и вас не потревожим, а утром уйдем.
– Русские уже в городе? – поинтересовался старик.
– Фронт прорван, и они быстро наступают.
– Одному Богу ведомо, что день принесет.
Марьяна отдала ему две пачки сигарет, и старик сказал, держа их дрожащими руками:
– Всю зиму не курил. Без курева жизнь пресная. А денег на сигареты у меня нет. Раньше сыновья приносили мне табаку, и я скручивал себе сигарку. Но в последний год они не приходят, позабыли своего батьку.
– Они не позабыли, это война перепутала все дороги, – неизвестно почему встала Марьяна на их защиту.
– Если сын захочет увидеть своего отца, он придет. Сейчас все ждут, что батька помрет наконец. Старый отец – это проклятие. А как помрет – явятся и станут рыться в пожитках и спорить из-за каждой подушки. Вот так-то. Да кто я такой, чтобы жаловаться? Хотите картофельного супу, что я сготовил?
– С удовольствием, дедушка.
Горячий суп их согрел, и Марьяна снова поблагодарила его.
– Забыл народ, что нам заповедано помогать друг другу, – пробормотал старик.
А потом они рухнули в постель и уснули как мертвые. Марьяна несколько раз просыпалась и крепко целовала Хуго в шею. А он расположился между ее грудями, погруженный в глубокий сон без сновидений.
51Они проснулись поздно и ожидали, что старик предложит им чашку чаю или горячего травяного настою. Но старик ничего не предложил. Вместо этого он с гневом посмотрел Марьяне в глаза и спросил:
– Так это твой сын?
– Точно, – ответила она.
– Мать со своим сыном так не спят! – Он и не подумал скрывать своего мнения.
Марьяна, пораженная резким замечанием старика, застыла на месте.
Не произнеся больше ни слова, старик закрыл за ними дверь.
Утро выдалось светлым и тихим. Время от времени раздавался и стихал приглушенный грохот орудийных залпов. Марьяна приложилась к бутылке, выругала старика и сказала:
– В каждом старикане сидит распутник.
Хуго не знал этого слова, но сообразил, ничего хорошего в нем нет.
– Который час? – спросила Марьяна как человек, потерявший счет времени.
– Ровно половина десятого.
– Подходящее время. Чашечка кофе или чего-нибудь горячего мигом утолила бы мою жажду. Моя покойная мать говаривала: „Не хлебом единым жив человек“, а я говорю – таки хлебом, и желательно с кофе. Даром растратила я свою жизнь. Вот вышла бы замуж за еврея, и все было бы по-другому. Еврей содержит свою жену, заботится о ней, балует ее.
Слово „еврей“, которое не часто произносилось у них в доме, звучало теперь в открытом поле, как нечто таинственное, оторванное от места и от времени и кружащееся над землей наподобие преследуемой коршуном птички.
Они шли дальше, и Марьяна продолжала ругать старика.
– Черти везде водятся, в одном месте они принимают образ мадам, а в другом – распутного старика. Нет в этой жизни чистоты. Все злоба или грязь.
Помолчав, она добавила:
– Ты не слушай Марьянину болтовню, ей требуется поговорить, если не выговорится, то лопнет. Хуго заметил, что ей трудно внимательно слушать и говорить целыми предложениями, но после глотка из бутылки слова наворачиваются ей на язык, и она говорит об отце, о матери, о сестре, а иногда о друзьях, которые ее не поняли.
Внезапно она спросила:
– Ты знаешь, кто такая шлюха?
– Не совсем.
– Ну оно и к лучшему.
Она продолжила говорить о том, что ей необходимо принять ванну.
– Без ванны женщина – просто комок грязи. – Но тут же переменила тон и добавила: – Я мечтаю о большой ванне, только для нас двоих.
Хуго по душе такое ее настроение. Когда Марьяна страстно желает чего-нибудь, ее желание вызывает в воображении картину: широкая ванна, полная душистой пены, в которой можно лежать и дремать часами, погрузившись в теплую воду.
– Понежиться в ванне – как в раю побывать, ты согласен?
После этого они брели, не разговаривая. У Хуго от голода кружилась голова. Марьяна предложила развести костерок, растопить немного снега и развести кусок шоколада в кипящей воде. Эта идея ее воодушевила, и она сказала:
– Мир состоит не из одной лишь тьмы. Мадам вернула нам немножко из наворованного ею. Что бы я делала без коньяка?
И как только они собрались наломать сучьев и развести костер, Марьяна углядела маленький сарай и закричала в восторге:
– Бакалейная лавка, лавка посреди снежной пустыни! Кто бы мог поверить!
На этот раз зрение не обмануло Марьяну – сарай в самом деле оказался деревенской лавочкой. За прилавком стояла немолодая женщина.
– Доброе утро, мамаша.
– Утро уж минуло, доченька, – поправила ее женщина.
– А я все еще цепляюсь за кончик его фартука, – натужно пошутила Марьяна. – Мы зашли купить буханку хлеба и немного растительного масла, а если от доброты душевной добавите луку, очень будем вам благодарны.
– Нет у меня хлеба, война нас опустошила.
– Нам довольно и черного хлеба – да любого, мы не ели уже два дня.
– Нет у меня никакого хлеба, доченька, только картошки и немного сыру могу продать тебе.
– Давай, мамаша, я заплачу тебе.
– Какими деньгами-то заплатишь?
– Немецкими.
– Говорят, немцы отступают, кому нужны будут их деньги?
– Возьми этот браслет, он из серебра с драгоценными камнями, и прибавь мне немного копченого мяса или колбасы.
Женщина была удивлена таким предложением, но красота сверкающего украшения ее очаровала.
– Это серебро или олово? – спросила она, чтобы не выдать своего желания заполучить вещицу.
– Чистое серебро, честное слово.
– Бог знает, правда ли. Погляжу, что у меня еще есть, – она нагнулась и достала из ящика немного картофеля.
– Будь пощедрее, мамаша!
– Человек о себе обязан думать, разве не так?
И она достала из кладовки немного сыру, маленькую колбаску и две луковицы.
– Положу тебе это в мешочек, – смягчился ее голос.
– Благослови тебя Господь, – поблагодарила ее Марьяна.
Они вернулись в поля. Солнце стояло в зените, и было тепло. Под снегом уже бурлила вода, там и здесь слышалось ее журчание. Марьянино лицо посветлело, и по нему было видно, как она довольна, что сумела раздобыть провизии.
– Еще немного, сядем, разожжем костер и устроим себе царское пиршество. Но не под открытым небом. Марьяна ищет дерево с развесистой кроной. Марьяна не любит сидеть на открытых местах.
По дороге им попадались деревья, но не развесистые. Наконец они нашли дерево по своему вкусу, разложили под ним свои пожитки и принялись собирать хворост для костра. Марьяна положила между хворостинами несколько бумажек, и через несколько минут огонь разгорелся.
– Я люблю костры, они напоминают мне детство, – сказала она, и лицо ее засветилось.
52Они сидели и смотрели на костер. Языки пламени были тонкие и синеватые, от них шел приятный запах горящего дерева. Они долго ими любовались. Картофелины в углях костра покрылись темно-коричневой корочкой, и было так приятно сидеть и ничего не делать.
– Бог знает, что дальше будет, но пока есть, чем утолить голод, не о чем беспокоиться. Если погода останется как сейчас, мы сможем добраться до гор за два-три дня, а там нам будет полегче. В горах не гоняются за людьми, которые ничего дурного не сделали.
