Аарон Аппельфельд - Цветы тьмы
– Что это с тобой? – спросила Виктория.
– Я спала и ничего не слышала.
– В доме ни души. Девушки бросили большую часть своих шмоток, не хотели их тащить. Жаль.
– А что, русские пришли? – удивленно спросила Марьяна.
– Они уже заняли весь город.
– Страх какой!
– Нечего бояться, – Виктория не забыла своих поучений и в этот ранний утренний час.
– Я только захвачу чемодан – не выдержу без коньяка и сигарет – и пойду, – сказала Марьяна, как будто речь шла просто о перемене мест. Марьяна запихнула в маленький чемоданчик немного одежды, туфли, бутылки и сигареты. Рюкзак Хуго был уже готов.
– Мне не требуется ничего больше, это именно то, что нужно, – говорила Марьяна обычным своим голосом.
Заведение вдруг стало похоже на большое тело, которого лишили души. Виктория поторопила Сильвию:
– Этот дом полон нечисти, пошли отсюда побыстрее.
Небо было высоким и голубым, свет ярким и ослепительным. Все дни заточения в чулане Хуго рисовал себе освобождение как безостановочный окрыленный бег. А сейчас он, тяжело шагая, плелся вслед за Марьяной.
– Жалко, что мы не встали раньше, – сказала Марьяна, резко сворачивая по направлению к роще.
Роща была негустой, и низкие деревья почти не скрывали их с Марьяной. Не чувствуя себя в безопасности, она сменила направление и в конце концов уселась под деревом и сказала:
– Нужно отыскать место поукромнее. Здесь все на виду.
Хуго знал, что скоро она вытащит из чемодана бутылку, глотнет, и ее настроение улучшится.
– Тебе не холодно? – спросила она, дрожа.
– Нет.
Хуго понравились наклон ее головы и вопрос, который за этим последовал. Теплота ее тела и аромат духов все еще обволакивали его. Он взял ее за руку и поцеловал ее. Марьяна улыбнулась, достала бутылку из чемодана, сделала глоток и сказала:
– Небо красивое, правда?
Он впервые увидел ее красоту при свете дня и был поражен.
– Нам нужно найти дом, без дома прожить нельзя. В монастырь мы не пойдем. В монастыре трудятся, как рабы, и все время молятся. Я Бога люблю, но у меня нет желания все время молиться.
Она бормотала это, а Хуго внимательно вслушивался. В этих бормотаниях всегда звучали ее сокровенные желания, и они были большей частью фантазиями, не имевшими ничего общего с реальностью. Сейчас он мог следить за ними, поскольку она говорила медленно, то грустно, то радостно, а в конце подвела для самой себя итог:
– Довольно я страдала, а теперь стану жить на природе, только я и Хуго. Ты меня понимаешь, правда ведь? – обратилась она к нему.
– Кажется, да, – осторожно отвечал Хуго.
– А ты не сомневайся, миленький.
Хуго не ожидал такого ответа и рассмеялся.
– Да будет тебе известно, нерешительность работает против нас!
Они были уже за городом, среди белоснежных полей. Отсюда Хуго была видна белая церковь, водонапорная башня и несколько незнакомых ему зданий. Проведенные в чулане месяцы отдалили его от любимого им города, и теперь при виде окраин ему вспомнились длинные прогулки вместе с папой вдоль реки, по закоулкам рынка и по потаенным местам, известным только его отцу.
Марьяна как будто почувствовала его мысли и сказала: „Мы всегда будем вместе“, обняла его и прижалась губами к его рту. Он тут же ощутил прикосновение ее языка и запах коньяка.
Они могли бы еще долго так сидеть, наслаждаясь видом и радующей их обоих близостью, но вдруг издалека послышался непонятный шум то ли трактора, то ли танка, застрявшего и не могущего снова сдвинуться с места. Этот шум одним махом нарушил охватившее их чувство близости.
– Мы должны идти дальше, – сказала Марьяна и встала. – Нельзя лениться.
И они молча двинулись дальше. Внезапно перед его глазами предстал чулан, соломенная подстилка, овечьи шкуры и ворох Марьяниной одежды. В течение года с половиной там жило его воображение. Часами он с болью ожидал ее прихода, а когда она появлялась в дверях, отчаяние развеивалось, как туман.
– Странно, – вырвалось у него изо рта.
– Что странно, дружок?
– Яркий свет и небо, – отчего-то ответил он.
– Это знак того, что Бог бережет нас.
Когда Марьяна попивает из бутылки, она иногда произносит фразы, в которых либо нет логики, либо логика искажена, но всегда звучит интонация возбуждения и изумления. Иногда она изобретает словосочетание или образное выражение, поражающее Хуго своим блеском. Раз, выпив полбутылки и с трудом соображая, она сказала ему:
– Чтоб ты знал, Бог во всем тебе, даже в пупке.
Брели они себе, и тут появился крестьянин и остановился напротив них. Марьяна вздрогнула, но тут же оправилась от испуга и спросила:
– Русские уже пришли?
– Они в окрестностях города.
– А когда сюда придут?
– Сегодня, видать, – ответил крестьянин приглушенным голосом.
– У нас немного времени осталось, – сказала Марьяна, невольно выдав свой страх.
Вдруг крестьянин уставился на нее пристальнее и спросил:
– А ты не Марьяна случаем?
– Ошибаешься, – сразу ответила она.
– А я решил, ты Марьяна.
– Люди иногда ошибаются.
– А это твой сын?
– Конечно, разве не видать, что он мой сын?
– Человеку свойственно ошибаться, – ответил он и отвел от них взгляд.
– Черти в любом месте водятся, – сказала Марьяна, когда они отошли подальше.
Теперь Хуго понимал, что все женщины, жившие в заведении, принимавшие немцев в своих комнатах и развлекавшиеся с ними по ночам, находятся в смертельной опасности. В своем воображении он лелеял мысль, что Марьяна не относится к их числу. Она лишь притворялась такой. Втайне же была всегда его, а сейчас она его целиком.
50Пока что они нашли прибежище в амбаре, заброшенном, но хотя бы с крышей. Марьяна расстелила на земле свою косынку и разложила на ней маленькую бутылку ликера и шоколадное печенье из хозяйкиных запасов. Хуго попробовал ликер, и ему понравилось.
Солнце стояло теперь высоко в небе, и снег сиял вовсю, отражая его свет. Когда они отправлялись кататься в Карпатские горы, мама обязательно заставляла всех надевать солнечные очки. Он слышал ее голос, предостерегающий и требовательный.
По окончании их странной трапезы Марьяна закурила сигарету и сказала:
– Странно, все радуются, что война закончилась, и только я одна боюсь.
– Чего ты боишься?
– Русских боюсь, они ведь фанатики. Всех, кто общался с немцами, они убивают. Странно как, жизнь не так уж важна для меня, а страх все же остался.
– Мы улизнем от них, – ответил Хуго, желая приободрить ее.
– Я не жалуюсь. Мне сейчас хорошо. Таким ночам, когда я сплю одна или с тобою, просто нет цены. Все эти годы, с самой юности, мне из ночи в ночь приходилось трудиться, как рабыне.
– Я буду о тебе заботиться, – сказал Хуго и заглянул ей в глаза.
– Ты должен мужать и расти. С тех пор как ты со мной, ты подрос, но еще недостаточно. Я позабочусь, чтобы у тебя было довольно еды. Вот-вот весна придет, и тогда мы сможем пойти вдоль реки, будем ловить рыбу и жарить ее на костре.
Хуго хотел похвалить ее, но не нашел подходящих слов и сказал только:
– Большое спасибо.
Марьяна мягко взглянула на него и ответила:
– Друзей не требуется благодарить. Друзья помогают друг другу, это само собой разумеется.
– Я был неправ, – зачем-то сказал Хуго.
– Нам предстоят чудесные дни, – сказала Марьяна и отпила из бутылки.
Потом они пошли, держась подальше от домов. Марьяна была в отличном настроении, пела, дурачилась и передразнивала немецкий выговор мадам, а в конце сказала:
– Я не жалею, что ушла из заведения. Еще чуть-чуть, и весна наступит, деревья распустят листочки и послужат нам крышей. Марьяна любит природу. Природа хороша для женщин. Природа не стращает и не насильничает. Женщина сидит себе на берегу ручья и полощет ноги в воде, а если вода теплая, то купается. Ты согласен?
– Полностью.
– Ты Марьяну любишь, не пристаешь к ней с требованиями и жалобами.
– Ты красивая.
– Это как раз то, что Марьяне нравится слышать. Мой папаша, светлая ему память, говаривал: „Красивые женщины – это сущее наказание. Все беды от них“, – и она скрипуче, как ворона, расхохоталась.
Пока что солнце закатилось и виднелось на горизонте. Стало подмораживать, и Марьяна очнулась от своих размышлений и сказала:
– Скоро ночь, а мы без крыши над головой. Мы ушли слишком далеко от домов, и сейчас придется возвращаться.
В ее голосе не было паники. Хуго уже обратил внимание, что когда бутылка у нее под рукой, она видит все вокруг ясным и безоблачным.
– Горизонт прекрасен, – продолжила она мечтательным тоном. – В детстве я любила смотреть на него, да с тех пор много воды утекло. Позабыла я, какой он красивый. Я тогда верила, что за час-другой смогу до него дойти. Почему ты смеешься?
