Игорь Никулин - Добро Пожаловать В Ад
— продекламировал кто-то из потемок, и палатка взорвалась от хохота.
Смеялся и Черемушкин. Смеялся, хотя самому было не до смеха.
Бойцы ведь еще не знают, что предстоит в новогоднюю ночь. А задача, какой бы простой со слов полковника Рюмина она не представлялась, на деле может статься кровью. Кровь, она уже льется, соседи, стоявшие в пяти километрах от Петропавловской, несут потери. Какой-то час назад, в будке у связиста, он сам слышал в эфире сбивчивый доклад об обстреле, о «трехсотом», которого необходимо срочно переправить в госпиталь. А потом на волну вклинился чеченец, перемежая картавую речь отборным матом, клялся устроить ночь длинных ножей…
— Держи, — подал Буркову тяжелый чехол.
— Что это? — принимая сверток, спросил солдат.
— Подарок к Новому году!
Бурков отвел молнию и в наступившей тишине вынул из чехла снайперскую винтовку Драгунова, с удивлением посмотрел на взводного.
— Принимай, промысловик. Тебе нужнее будет.
— Откуда? — поразился Бурков, усаживаясь под трепещущий фитилек свечи.
Он любовно огладил сверкающее лаком цевье, отвел затвор, заглядывая в пустой казенник.
— От Деда Мороза! — посмеялся стоявший за взводным Коновалов. — Комбат подогнал. Ихний снайпер еще тот, со ста шагов в мишень не попал. Сушкин списал его в автоматчики, а чтобы добро не пропадало — тебе. Товарищ лейтенант дюже тебя нахвалил.
— Спасибо, — просто сказал Иван, любуясь винтовкой.
— Да, чтобы не забыть, — Коновалов запустил пятерню в вещмешок и бросил ему прицел в брезентовом футляре.
— Сдурел?! Кто ж так с оптикой обращается? — Бурков едва поймал его на лету. — А если посбивал?
— У тебя скоро появится шанс пристрелять ее, — ответил за каптера Черемушкин.
— А патроны?
— Ты думаешь, Дед Мороз, в моем лице, только тебе подарки притаранил? — залыбился Коновалов. — Подходи, братва, только не все разом. Соблюдайте очередь!..
Из вещмешка он достал четыре пачки патронов, выложил на стол.
— Лишнего не берите, каждому по сто двадцать штук. Все под роспись…
Очереди не получилось. Вокруг него сгрудилась толпа, Коновалов только и успевал нырять рукой в мешок, раздавал пачки, и распрямил порядком затекшую спину лишь тогда, когда увесистый мешок опустел.
— Вроде все, — он скатал вещмешок и убрал за пазуху. — Никого не обделил? Значит, нормально. Завтра еще гранаты получите, и будете круче Рембо.
Проследив за раздачей боеприпасов, Черемушкин вышел под вызвездившееся небо. Коновалов с явной неохотой последовал за ним, старательно задернув полог.
— Во навалили! — разложив пачки на тумбочке, почесал бритый затылок Кошкин. — В учебке больше трех не выпросишь, а тут… девать некуда.
Турбин надел бушлат, нагнувшись к изголовью постели, выдернул заменявший подушку бронежилет. Набросив сверху, подогнал ремнями по размеру, всунул в пустые кармашки автоматные магазины. Нагнулся вперед, вбок. Подпрыгнул на месте.
— Решил на ночь глядя аэробикой заняться? — подначил его Володька.
— Дурак… Я вот смотрю, неудобно в нем. Ни упасть, ни перекатиться…
— Ага… Когда разрабатывали, о наших удобствах никто и не думал. Да и не верю, что толк от него будет. Мужики поговаривают, прошивает листы насквозь. Потом пуля теряет скорость, проходит тело, от задней стенки отлетает и начинает скакать туда-сюда. Мясорубка совкового разлива.
Клыков, перевернув свой броник, поднес ближе свечу, читая нашитую памятку.
— Предохраняет от осколков, пистолетных пуль, автоматов калибра 5,45 и 7,62. От винтовки СВД с расстояния 15 метров.
— Понял?! — развел руками Кошкин. — Мощная защита, оказывается. Даже от снайперской винтовки. Только писано для дураков. Какой идиот в тебя из СВД с пятнадцати шагов стрелять будет? Правильно, не прошибет пластину, потому как пуля разгона не набрала. А немного дальше, метров со ста, и квакнуть не успеешь…
Стащив с себя бронежилет, Турбин снова подложил его под матрас, не раздеваясь, залез в спальник.
Володька скрипнул притвором, забросил в топку дров. На его щеках зарделись, заиграли жаркие отблески.
Ветер, гулявший снаружи, волнами гонял слабо натянутый брезент палатки, выдувая тепло. К утру опять выстынет, до пара изо рта…
— Как оно все получится, когда в Грозный войдем? — произнес Турбин, созерцая вытянутое, подрагивающее и розоватое пламя свечи.
— Нормально получится, — ответил сбоку Быков. — Порода такая, только силу и понимает.
— С чего ты взял?
— Вспомни Назрань. Привыкли брать нахрапом, на глотку. И еще, знают ведь, что детей и баб ихних не тронем. Тогда на дороге ни одного здорового мужика не увидел. Прячутся за бабьими юбками и бьют трусливо. Пока мы жевали сопли, вон что вытворяли, а показали твердость — всё, вразбег. И здесь также будет. Пускай возмущаются, кулаками трясут, грозят, а войдем — и затихнут. Против лома нет приема…
— Если нет другого лома, — укладываясь, пошутил Володька. — Не все так просто. И еще я думаю, ждут они нас.
— А у меня там знакомый…
— Где?.. В Грозном?
Турбин без слов кивнул.
— Ты ему еще новогоднюю открытку не отправил?
— Отстань ты, Вовка, со своими глупыми шуточками!.. Я вот все думаю, не столкнуться бы нам.
— Чего в жизни не бывает?
— И как это будет выглядеть?..
— В прицеле автомата очень даже ничего.
— Не хотелось бы…
— Мало ли кто что хочет. Человек предполагает, а старшина располагает.
— То-то и оно…
… Через несколько минут в палатке установилась дремотная тишина. Только потрескивали в буржуйке пылающие дрова, да за окном, тщательно завешенным снаружи, продолжал нудно, по северному, завывать ветер.
Глава восемнадцатая
Проспав до одиннадцати, Якушев заправил постель и умылся холодной водой. Воткнув штепсель в розетку, с недоумением посмотрел на молчавшую электробритву и, вспомнив вчерашние сетования горничной на перебои со светом, поскреб прилично отросшую щетину. Бритвенными станками он не пользовался, а потому оставалось ждать вечера, когда часа на два подадут электричество.
Планов на будущее у него еще не было. Вылетая из Москвы, он наипервейшей задачей ставил попасть в Грозный, и уже на месте, исходя из обстановки, определиться. И вот он здесь, провел ночь в заштатной гостинице, по сервису уступающей пэтэушной общаге. Пора было приниматься за работу.
Одевшись, он взял видеокамеру и уже направился к двери, когда в номер постучали. Открыв замок, он увидел пожилую администраторшу — оплывшую старушку в пуховике горчичного цвета и темном платке, покрывавшем седые волосы.
— Вы уходите? — поинтересовалась она.
— Да, дела…
— Звонили из штаба. На полдень назначена пресс-конференция, просили оповестить всех постояльцев.
Он поблагодарил тетку, запер комнату и спустился во двор.
Гостиница переживала не лучшие свои времена. Двухэтажная постройка не сильно пострадала от бомбежек, и лишь местами лишилась остекления. Уцелевшие стекла заклеены бумажными полосами; пригодные для проживания номера заселили исключительно журналисты, съехавшиеся в город в поисках сенсаций.
Во дворе он встретил французов, обступивших бежевый квадратный броневик с толстенными стеклами, и латинскими буквами «TV» на борту. У машины спустило колесо, водитель из грозненцев, постелив дерюгу, возился на карачках, устанавливая запаску. Французы стояли над душой и нетерпеливо поторапливали его.
— Э-э, репортёрь… — окликнул Якушева лысоватый иностранец в коротком дутом пуховике. — На пресс-конференсьональ?..
— В самую точку, — ответил он. — Только еще знать бы, куда?
— Подождать… — сказал француз и потер пальцы, подбирая подходящие слова. — Как это?.. опасно.
— Подвезти хочешь? — Якушев подошел к нему. — Надолго поломка?
— О, не… Скоро пойедем… Пьер Люврье, «Франц-пресс».
Якушев представился и пожал его холеную ладонь с коротко стрижеными ногтями.
Шофер, поставив запасное колесо, уже закручивал гайки. Затянув их до отказа, пнул по покрышке, проверяя на вшивость, открыв бронированную дверь, бросил ключи под сиденье.
— Готово, месье…
Погрузившись в урчащий бронемобиль, они выехали из гостиного дворика. Французы закрутили головами, выглядывая в многослойные стекла и оживленно переговариваясь.
Им, приехавшим в Грозный из далекой европейской республики, где жизнь на протяжении десятилетий течет размеренно и скучно, где потрясением вселенского масштаба становится забастовка водителей грузовиков, здесь все поражает воображение. Разве увидишь на улицах Лиона разгуливающих среди бела дня, вооруженных до зубов боевиков, добивающихся отделения провинции от остальной Франции? И мыслимо ли, чтобы авиация, выполняя лишенные всякой логики приказы генералов, в ответ сыпала бомбы на головы французов, не разбирая: кто прав, а кто виноват, кто сепаратист, а кто просто очутился не в том месте, и не в то время. И только в кошмарном сне представишь тихую парижскую улочку, с ее шатрами летних кафе, в которых любят отдыхать горожане, с ее бесчисленными магазинчиками, бутиками и бистро, с раскидистыми кленами вдоль заставленной машинами мостовой — не по живому безлюдной, где на каждом шагу встречаются вооруженные люди, а в воздухе слышится запах гари, запах пожаров, на которые никто не обращает внимания…
