Игорь Всеволожский - Неуловимый монитор
Сильный удар потряс корабль. Батареи Керченского пролива обрушили на него свой огонь.
«Угодили в башню!» — решил Харченко. Всех, кто находился в рубке, сшибло с ног. Громов, одной рукой держась за штурвал, помог подняться командиру. Еще один удар приподнял монитор и с силой швырнул обратно в воду.
«Попадание в носовую часть», — определил командир.
Решение созрело в какие-то доли секунды.
— Лево руля! — крикнул он Громову.
Урок, преподанный Крыловым на Дунае, не пропал даром.
Надо немедленно свернуть с этой пристрелянной дороги, подойти под самый берег и попытаться улизнуть, пройдя перед батареями врага!..
Прожекторы неистово мечутся. Они потеряли корабль. Орудия бьют вслепую. Харченко видит выскакивающих из люков матросов. Двое ложатся плашмя на палубу и длинными отпорными шестами начинают ощупывать дно.
Хорошенькое будет дело, если они заденут за рога мины. Но другого выхода нет. Ранило двух матросов. Миша Коган и боцман Андрющенко помогают им спуститься в люк, и сами ложатся на их место.
Монитор уходит под берег. Батареи гремят теперь над головой. А прожекторы полосуют воду в отчаянных попытках найти монитор….
И вдруг все лучи сходятся в одной точке и застывают недвижимо. Что-то черное и неподвижное оказывается в центре светового комка — и вот уже все сто смертей Керченского пролива обрушиваются на безобидное, давным-давно затопленное судно.
Медленно, ощупью, рискуя ежеминутно подорваться на минах, «Железняков» пробирается к выходу из пролива. Вот он почти позади, этот страшный пролив — не ста, а тысячи смертей. Впереди — последняя промоина. Бледный мигающий огонек указывает к ней путь. Надо проскочить ее во что бы то ни стало! Громов ведет корабль к этому робкому светлячку. И светящийся буй чуть не губит монитор в последний час его долгих и полных смертельной опасности странствий. На какую-то долю секунды «Железняков» заслоняет своим корпусом бледный свет фонаря. Немцы на берегу тотчас же замечают это. Прожекторы мгновенно выпускают взятое ими в клещи потопленное судно и, как сбитые со следа ищейки, бросаются в погоню за монитором. Пролив вскипает до самого моря. Еще один удар потрясает корабль. Снаряд попал в кормовую часть…
Но счастливая звезда ярко светила в эту ночь «Железнякову».
Еще одно последнее усилие, последнее напряжение изнемогающих машин — и неуловимый монитор вырвался из огня и оказался за пределами досягаемости вражеских орудий.
Он — в Черном море…
17
Яркое солнечное утро. «Железняков» приблизился к одному из оживленных черноморских портов. Рация монитора неисправна, и он не мог заранее предупредить порт о своем приближении. Как и все базы Черного моря, порт огражден минными полями от непрошеных визитов вражеских подводных лодок, и «Железняков», не зная расположения этих полей, идет прямо по минам. Навстречу ему выскакивает портовый катер. С него отчаянно сигналят: «Идете по минам! Идете по минам! Идете…»
Но монитор уже миновал узкий проход между бонами, неторопливо развернулся и, пройдя мимо эсминцев, подводных лодок и транспортов в самый дальний угол порта, отдал швартовы у берега, на том месте, где, как говорится, и петух ног не замочит.
Изумлению команд кораблей и обитателей порта не было предела.
Усатый боцман с эсминца озадачен. Он смущен, потрясен. Он кричит со стенки:
— Извините, пожалуйста… что вы такое есть? Торпедный катер или, может быть, подводная лодка?
Железняковцы заразительно смеются. Перетятько кричит задорно:
— Мы-то? Монитор «Железняков»! Вот кто мы!
— Гляди ты, железняковцы?! — с нескрываемым уважением переспрашивает боцман.
Слава о маленьком бесстрашном корабле докатилась до самых дальних баз. Весь флот прочел статью о «Железнякове» в газете «Красный черноморец». Комиссар Королев принес потом эту газету на монитор, и матросы, читая, диву давались на самих себя. Газета писала:
«Этот небольшой корабль выдержал до двухсот сокрушительных атак с воздуха. Вражеские батареи выпустили по нему тысячи снарядов. Он, неуловимый, отважный монитор, как живая легенда войдет в историю Черноморского флота».
На следующее утро мощный кран поднял израненный монитор на бетонную стенку причала. Со всех кораблей — с «морских охотников», с торпедных катеров, с крейсеров и эсминцев — приходили гости — офицеры и матросы. Каждый хочет познакомиться с железняковцами, героями легендарного монитора и пожать им руки. Инженеры и техники осматривали, удивленно охая, качая головами, многочисленные ранения боевого корабля.
В эти дни железняковцы встретились с командующим флотом, адмиралом, руководившим двухсотпятидесятидневной обороной Севастополя. Невысокий, сухощавый адмирал обошел все помещения монитора и долго беседовал с матросами и офицерами.
Уходя, он сказал:
— Железняковцы! В вас горит душа черноморских матросов. Вы с честью пронесли ваш флаг через все испытания, и Черноморский флот с радостью, как братьев, принимает вас в свою семью…
Судоремонтники не теряют времени даром. День и ночь трудятся десятки рабочих, чтобы побыстрее ввести в строй искалеченный боевой корабль. День и ночь озаряет корабль голубое пламя электросварки. День и ночь вокруг стоит неумолчный вой сверл, пулеметное татаканье клепальных молотков, гулкие удары кувалд по металлу. Заклепываются пробоины, зашивается броня. Часы складываются в дни, дни — в недели…
Теперь радист Ильинов каждый день разносит по монитору счастливые вести. Освобождена родная Украина, свободна Одесса, флот снова вошел в Севастопольскую бухту. Железняковцы получают письма из родных мест. Вновь обретают они потерянных родных, друзей, знакомых.
И вдруг однажды на стенке появляется… Николай Ермаков, пропавший без вести моторист «ярославца»; его все считали погибшим.
— Коля!
— Николка!
— Ермаков!
— Да ты ли это?
— Давай, давай сюда!
Командира на корабле не было. Ермаков доложил о прибытии Когану. Моториста окружили товарищи. Обнимают.
— Ну, рассказывай, Коля, рассказывай!
— Трави, дорогой!
Ермаков, счастливый, что снова очутился на родном корабле, рассказывает на баке в кружке моряков свою удивительную историю.
Вот она.
«Железнякова» уносило от «ярославца» все дальше и дальше. Ермаков выбивался из сил. Волны бросали катер, как щепку. Вскоре монитор исчез. Где он? Что с ним? Ермаков знал одно: корабль будет стремиться выбраться из Азовского в Черное море. Надо поскорее проскочить Керченский пролив! Там, в Черном море, он встретится с «Железняковым».
Катер заливало водой. Ермаков вычерпывал ее парусиновым ведром. Он остался один в бушующем море…
Шторм прекратился. Все стихло. Лениво катились волны. Выглянуло солнце, клонившееся к закату. Ермаков взял курс на юг. Мерно работал мотор. Вокруг расстилалась голубая пустыня. То, что не видно ни одного корабля вокруг — радовало: корабли тут могли быть только вражеские.
У Ермакова почти не было с собой еды. Вооружен он был плохо, но твердо решил, что дорого продаст жизнь, если вдруг встретится с фашистами. Под вечер он увидел смутно темневший берег, услышал далекую канонаду. Ермаков понял: впереди — пролив. В темноте он, быть может, и проскочит.
Ночь на юге приходит внезапно. В небе зажглись звезды. Ермаков выключил мотор и прислушался. Снова дал ход. Катер медленно продвигался вперед. Берег был уже совсем близко. Где же пролив?
Немцы сами помогли Ермакову. Они принялись обстреливать какое-то судно. Ермаков изменил курс. Теперь — только бы прорваться!
Берега раздвинулись. Ермаков понял: пролив! Он обошел торчавшую из воды мачту затопленного корабля. О минных полях Николай старался не думать. Он положился на свой юркий катерок, который, казалось, скользил над водой.
Справа вспыхнул прожектор. Длинный луч его стал шарить по черным волнам. Вот он скользит все ближе и ближе, ненадолго задерживаясь то на потопленном корабле, то на вешке, быть может, указывающей минное поле, то на чем-то бесформенном, плывущем в волнах. Ермаков выключил мотор. Луч накрыл катер!.. Ну, теперь все! Но, не задерживаясь, острый луч скользнул дальше. Пронесло!.. Луч скользил за кормой. Теперь — вперед! Полный ход! Ермаков забыл о потопленных судах, о мачтах, торчащих над ними, о минах, притаившихся в глубине. Скорее бы вырваться! Ему казалось, что катер летит быстрее птицы, что берега раздвигаются и впереди уже темнеет безбрежная гладь моря.
И вдруг — удар! Треск… Катер вздыбился. В пробитое днище начала хлестать вода. Мотор сразу заглох, будто захлебнулся. Катер завалился набок и быстро затонул. Ермаков едва успел выскочить из рулевой кабинки.
Очутившись в воде, Ермаков поплыл к левому — нашему берегу. Он был отличным пловцом, и это его спасло. Вдали замаячило какое-то темное неподвижное пятно. Сейнер. Наши! Николай поплыл к нему, но с сейнера послышалось: «Хальт!» — и два выстрела. Пуля пропела над головой. Немцы! Один из них стал ругаться. Наверное: «Чего стреляешь, дурак? Привиделось тебе, что ли?» — потому что больше никто не стрелял и не окликал Ермакова.
