Иван Стариков - Судьба офицера. Книга 2 - Милосердие
Чайник принадлежал Андрею, и хозяин брал кипяток для чая только из него — прихоть фронтовика!
На полу, в уголке между посудным шкафом и дверью, на коврике лежал Рекс, положив на вытянутые лапы голову и навострив уши, смотрел на окно: на створке открытой форточки сидела старая ворона и зорко следила за всем, что делалось в столовой, точно высматривала добычу. Она частенько наведывалась сюда, подолгу сидела на одном и том же месте. Сегодня она неспокойно вела себя, будто порывалась влететь в человеческое жилье, а ей мешал пес. Рекс, наверное, уловил ее беспокойство и зарычал добродушно, предупредительно.
В столовую вошли Андрей и Людмила.
— Чего рычишь, приятель? — спросил Оленич.
— Это он приветствует гостью, — промолвила Люда показывая на ворону. — Ты есть хочешь?
— Да ведь недавно обедали!
— Тебе нужно набираться сил.
Людмила прильнула к нему и, обняв за плечи, заглядывала ему в глаза, улыбалась и шептала:
— Андрюша, я счастлива! Я никогда не была такой счастливой!
— Я тоже! Даже не верится: неужели это мы с тобою?
— Я никогда не была такой счастливой, — повторила Люда вдруг дрогнувшим голосом и прошептала: — И, наверное, никогда уже не буду…
— Что ты, милая! Почему ты так говоришь?
— Не знаю… Мне тоже не верится, что это быль, а не сон. Неправдоподобно счастливая…
И вдруг ворона каркнула: карр! карр!
Люда обернулась к птице:
— Ах ты, старая карга! Прочь! Не накаркай нам чего…
Сверху спустился Гордей, посмотрел на обнявшихся влюбленных и усмехнулся — иронично и снисходительно, как при виде малых детей, играющих в пап и мам:
— Через какие преграды, через какие кордоны вы пробивались друг к другу! Словно жили в разных тридевятых царствах…
Но Гордей не успел закончить насмешливую речь: в коридоре зазвонил телефон. Через мгновение послышался его встревоженный голос:
— Почему раньше не сообщили? Как вы посмели нарушить установленный порядок: я должен быть сразу же поставлен в известность! Передайте анатому, пусть займется. Буду чуть позже.
Люда сжала руку Андрея:
— Произошло что-то ужасное: Гордей редко повышает голос на сотрудников и почти никогда не допускает раздраженности и бестактности.
Оленич вздохнул:
— Кто-то из наших ребят…
Гордей вошел в столовую. Он был мрачен и печален. Обнял Людмилу и Оленича и тихо сообщил:
— Петро Негородний скончался.
— Какую весть повезу на его родину… — с болью в голосе произнес Андрей.
Кубанов тоже пришел невеселый. Андрей, хорошо знавший веселый нрав своего друга, пошутил:
— Неужели и тебе ворона что-нибудь напророчила?
— Какая ворона? Ворона — это я, командир дивизионной разведки Кубанов! Понимаешь, я как-то решил сходить в гостиницу к Эдику, чтобы взять его с собою на переговоры с редакцией: могли возникнуть задания по западным областям Украины. При входе в гостиницу я встретил крупного мужчину со шрамом через все лицо. А в номере Эдика я заметил, что живут двое, но сожитель, как объяснил фотокорреспондент, несколько минут назад вышел. Я тогда не обратил внимания, но сегодня вдруг решил поближе познакомиться с человеком со шрамом и пошел к Эдику. Но мой парень спал мертвецки пьяный. А ведь он собирался сегодня уехать. И не уехал. Почему? Билет лежит на столе, соседа его по комнате нет, нет и вещей, — значит, укатил. И возможно, нарочно напоил Эдуарда. И чем больше я думаю об этом, тем сильнее убеждаюсь, что тут что-то неладно. Может быть, Эдик кое-что прояснил бы…
— Отвратительный, мерзкий тип! — проговорила Людмила и подняла глаза на Кубанова: — Извините, это ваш кадр.
На какое-то время воцарилось молчание. Люда стала собирать ужин. Оленич сидел, углубившись в раздумья. Кубанов подошел к Гордею и хотел что-то сказать, но в это время вновь громко зазвонил телефон. Телефонистка звонила и звонила, пока Гордей не кинулся и не снял трубку:
— Да, госпиталь. Да, квартира Криницкого. Я, Гордей Михайлович. Лях? Да, работал нормально, никаких происшествий за ним не числилось. Знакомые? Вот уж чего не знаю, так не знаю! Были ли у него знакомые, навещали его или нет? Не могу сказать. Об этом надо спросить завхоза… Да, есть такой. А что? Что-нибудь случилось? С кем он дружит? Право, не знаю. Девочка приходит… До свиданья. Пожалуйста, звоните, мы ложимся поздно.
Гордей Михайлович вошел, и все настороженно обернулись к нему, но он взглянул на Оленича, и Андрей невольно поднялся:
— Ты о Вите говорил? О нем спрашивали?
Гордей нехотя ответил:
— Не о Вите, а об этом Ляхе. Спрашивают, не приходил ли к нему парень, тракторист из дорожно-эксплуатационного управления. Некий Богдан…
— Погоди, Гордей! — встрепенулась Людмила. — Это кавалер Гали! Да, он звонил несколько раз, допытывался про Галю и про Виктора, угрожал. Ревнует к Вите Галю.
Оленич взволновался, подступил к Гордею:
— Да не тяни ты, ради бога: что говорили о Вите?
Неожиданно Рекс кинулся к двери и зарычал: на пороге появилась Галя — перепуганная насмерть, бледная, в глазах — слезы и страх. И сразу закричала:
— Убили! Витю убили!
Кубанов одним прыжком очутился возле нее, схватил и прижал лицом к себе, чтобы замолчала. Но она билась, вырывалась, и слышно было:
— Там, в парке… Мы гуляли… А он… Богдан наскочил и ножом Витю… Ножом в грудь. Он упал… Кровь, кровь! Слава рукою закрыла рану… Скорее!.. Слава кричит там… Она с ума сойдет! Скорее сделайте что-нибудь!
Гордей Михайлович кинулся ч телефону:
— Дежурный врач? Немедленно карету в городской парк. Да, с носилками: там ранен Виктор. Вы слышите меня? Отдайте распоряжения, чтобы готовили все к операции. Я сам буду у стола.
Кубанов схватил Галю за руку:
— Девочка, быстрее бежим в парк! Мы должны быть там! Бежим!
Галина сквозь рыдания бормотала:
— Мне страшно… У меня перед глазами бледное лицо Вити… До сих пор вижу, как сквозь пальцы Мирославы сочится Витина кровь…
— Пойдем, пойдем! — увлекал ее Курбанов. — Ты же медик, ты всегда должна быть первой там, где страдает человек…
Все стихло.
За широким окном столовой пламенел закат. Красное, замешанное на вечерней синеве зарево окрашивало все предметы в комнате и лица Андрея, Люды и Гордея в какой-то неправдоподобный цвет. И каждому из них на миг показалось, что мир превратился в преисподнюю и все в жизни потеряло свой смысл. Потрясение было настолько сильным, настолько глубоким, что трудно было сохранять душевное равновесие.
Что-то тонкое-тонкое и хрупкое-хрупкое лопнуло в Олениче и разлетелось на мелкие колючие осколки. Он так ясно ощутил это что-то, которое разлетелось со звоном и подкосило ноги.
— Люда, мне холодно. Свинцовый холод сжимает всего меня.
— В постель! — громко и властно сказал Гордей. — Немедленно в постель!
— Погоди, Гордей… Мне же нужно узнать все о Вите. Я выдержу, выдержу…
— Немедленно ложись. Ты все будешь знать. Тебе все скажут. А пока ложись.
— Нет! Я выдержу. Я должен выдержать. Они хотели свалить меня? Нет, я выстою и на этот раз… Люда, милая, прислонись ко мне. Так, хорошо. Теперь я должен выдержать: я и за тебя в ответе, не только за Витю…
Во дворе прошумела машина, и Гордей выбежал из квартиры.
Появился Кубанов. Он подошел к Андрею и взял его руку:
— Андрюша, Витя жив. Что самое главное. Рана опасная, но он жив.
— Кто?.. Кто это сделал? За что? Неужели ревность? Не верю.
— Узнаем. Это мы узнаем.
— Люда, спроси: в каком он состоянии? Пойди и приди. Только быстрее вернись. Слышишь?
— Да, конечно.
Кубанов сказал:
— Мне надо отлучиться на несколько минут.
Но он не успел выйти, снова зазвонил телефон. Николай бросился к аппарату. Оленич последовал за ним: теперь каждый звонок может оказаться важным. Кубанов кричал в трубку:
— Алло! Алло! Кто звонит? Говорите! Алло! Вас слушают, говорите!
Положил трубку. Но телефон зазвонил вновь.
— Погоди, — сказал Андрей. — Это меня. — Он взял телефонную трубку и спокойно произнес: — Оленич.
В ответ послышалось негромкое:
— Крыж.
И трубку повесили.
Жар ударил в голову до корней волос. «Неужели жив тот самый трусливый Крыж?.. Зачем он вышел на меня? Я ему мешаю? Но почему так торопливо произнес фамилию и так поспешно повесил трубку? А возможно, это не он сам? Может, кто-то сообщил о нем? Нападение на Виктора — и тут же ненавистное имя: Крыж! Как это объяснить?»
А что, если это удар в спину? Свалить его, сбить с ног любой ценой. Отплатить за тот страх, которому подверг Оленич в сорок втором, заставив стоять под градом пуль и среди взрывов? И за ту пистолетную пулю!
«Это враг! Идет за мною следом! — лихорадочно думал Андрей, приходя в себя от неожиданности и от внезапного удара. — Враг! Настоящий, вне всяких сомнений, и к тому же — самоуверенный. Наглец, если это он сам назвался. А если сообщили о нем? Предупредили меня, предостерегли? Тогда — опасно».
