Павел Кочегин - В небе полярных зорь
Отряд, потерявший в пути еще пять человек, сгруппировался на склоне горного массива.
...Сняв мост, они ушли от печальной переправы. Вначале петляли по ущельям, которые становились все уже и уже. На второй день перед отрядом выросла стена из бесформенного нагромождения скал и камней, торчащих из снега. В глубокой расщелине люди закусили каждый одним сухарем да кусочком рыбы. Там же уснули.
Новый подъем после отдыха принес новые жертвы: еще двое, прижавшись друг к другу, остались лежать. А непогода все не унималась: то стихнет на минуту, то забушует с новой силой.
Комлев осмотрел заметенные снегом трупы, с досадой сказал:
— Хоть не останавливайся!
На Сомова эта картина подействовала убийственно. Он в страхе отскочил от умерших, а увидев впереди нагромождение скал, попятился назад.
— Куда теперь пойдем, куда?! — панически закричал он. — Ведь говорил же финн, что надо обходить горы... Не послушал, завел нас в ловушку!
— «Говорил, говорил»! — сердито ответил Комлев. — Пойми, голова садовая, что горную цепь нам где-то все равно надо переходить. Чем южнее, тем она будет скалистее. Здесь преодолеем хребет, выйдем на прежний маршрут и ближайшим путем пойдем к левому флангу наших войск.
При этих словах Комлева у Сомова залязгали зубы и весь он затрясся как в лихорадке, жалобно приговаривая:
— Ведь там же немцы... Опять в барак номер семь попадем... Я не хочу туда...
Сомов серьезно заболел. Глаза его блуждали, словно у помешанного, он что-то невнятно бормотал.
— Олег Прохорович, я вас не узнаю, — вмешалась Маша Рябинина. Потом, хлопнув Сомова по плечу, весело пропела:
— Старшина, старшина, улыбнитесь, пусть улыбка будет флагом корабля. Ты боишься встречи с немцами? Но ведь у нас есть оружие и такие воины, как Сомов! Нет, нам не следует бояться этой встречи. Мы обязательно пробьемся к своим.
К Сомову подошел Трофимов и, подмигнув, сказал:
— Ты, что же, браток, испугался этих гор? Нам политрук рассказывал, как Суворов через Альпы переходил. Вот это горы так горы! Да! А это не горы — горушки, мы их мигом перескочим, — с нарочитым пренебрежением закончил он.
Начался штурм гранитных глыб. Отряд был разбит на три группы: штурмующая, «обоз», куда входили, женщины и больные, и «буксир», она же и группа прикрытия.
В который уже раз пригодились канаты, предусмотрительно припасенные заботливыми норвежцами.
Сомов навалился на стену плечом, уперев руки в колени. С помощью Комлева Трофимов вскарабкался на плечи старшины, дотянулся до выступа. Через минуту послышался его радостный возглас:
— Порядок!
Затем Трофимов помог подняться Мирзоеву.
Со скалы на скалу, с площадки на площадку поднимаются они все выше и выше. Пурга с невероятной яростью хлещет в лицо, пытаясь сбросить обратно, но они цепко хватаются за камни и ползут. Вот обмотались канатами, уперлись ногами в камни и подали товарищам знак к подъему. Первым начал взбираться Сомов. Он уже дополз до вершины глыбы, хотел ухватиться за ее ребристый выступ, но рука сорвалась и Сомов пополз вниз.
— Держись, держись, старшина! — кричит снизу Маша и подставляет под его ногу плечо. Передохнув, Сомов взобрался на скалу.
— Олег, теперь ты помоги мне, — просит Маша. Сомов подает дрожащую руку, помогает Рябининой.
Поднимавшаяся следом женщина в башлыке свалилась с высоты в сугроб. Тогда Комлев с чернобородым мужчиной поднялись на первую площадку, взяли второй конец каната. Люди садились на образовавшуюся полу-петлю, и она двигалась, помогая подняться.
А потом этот утес. Он встал непреодолимой стеной. С одной стороны такое нагромождение глыб, что идти по ним нечего и думать. С другой — выступ утеса, занесенный снегом. Решили пойти по нему, узнать, что за скалой. Комлев послал на это опасное дело Бозора Мирзоева и Ваню Трофимова. Ваня подошел к краю обрыва, глянул вниз и, покачивая головой, протянул:
— Э-ге-ге! Тут, братишка, не только оленю, даже и змее не проползти. Ну, да ничего. Вот наш политрук рассказывал про переход Суворова через Альпы. Вот это да! Ну, поехали.
— Поехали, — ответил Мирзоев, заразившись оптимизмом добродушного парня.
Подпоясавшись канатом, стараясь не смотреть вниз, крепко прижимаясь к щербатой стене, друзья двинулись по заснеженному карнизу. К счастью ветер дул на утес и помогал смельчакам: прижимал их к гранитной стене. Шаг... Второй... Третий... Сердце словно оборвалось, кровь остановилась. Мирзоев замер. Глухой грохот быстро скатывается вниз. Мирзоев открыл глаза. Впереди только что был сугроб, теперь чистый гранит с разрывом в полметра. А там — бездна. Шаркая лыжами по камню, преодолевая провал, Мирзоев идет дальше. За спиной слышится тяжелое сопение Ивана. Это подбадривает.
Утес овальной формы. Пройдя метров тридцать по узкому выступу, очутились на сравнительно пологом склоне горы. Сели отдохнуть на камень; молчали, тяжело переводя дыхание. Потом словно прорвало: схватили друг друга в объятия, громко заразительно захохотали. Успокоившись, закрепили канат за сосну. Он натянулся вокруг скалы.
Начался переход остальных.
Крепко ухватившись за веревку, впереди Никиты передвигается пожилая женщина в клетчатой шали с обтрепанными кистями.
— О, осподи, прости мою душу грешную!
Когда миновали самое опасное место и напряжение ослабло, Комлев спросил:
— Ты разве, тетя, грешна?
— Грешна, грешна, сынок, грешна, — машинально ответила она. Потом, скосив глаза на Комлева, слабо улыбнулась: — В девках дюже бойкой была, жениха у подружки отбила. Где-то он, мой старый? Ушел в партизаны, из-за него и маюсь. Жив ли?
— Жив. Ну вот, мы и перешли.
— Слава те осподи!
Молчаливая женщина в башлыке оступилась, повисла на канате. Ей хотел помочь чернобородый мужчина. Канат лопнул, и они с криком упали в пропасть. Эта трагедия на время парализовала всех. Иван с Бозором уже срастили канат, а оставшиеся по ту сторону утеса все еще не решаются переходить. Наконец оцепенение прошло, а сознание того, что не вековать же там, заставило людей идти.
И вот горы позади.
Глыба, которую вчера обошли по узкому выступу, отсюда походит на гигантского орла. У ее подножия дремлют могучие сосны. Дальше раскинулась равнина, изрезанная речушками, покрытая, словно оспинами, озерами и болотами. Еще дальше, на горизонте, там и сям виднеются пологие сопки.
Отряду предстоит пройти по открытому месту около ста километров, преодолеть еще один хребет. Там свои. Из хранящегося у каждого неприкосновенного запаса — сухаря и двух плиток шоколада — не разрешено брать ни крошки до остановки на ночлег. Комлев распорядился искать «подножный корм».
— Какой корм? — скептически обронил Сомов. — Кругом снег, камни, а ими не насытишься. А есть-то так хочется, никакого терпения нет...
На это замечание откликнулся Иван Трофимов:
— Э, братишка, ты, наверное, еще по-настоящему не знаешь, почем фунт лиха. Нам вот политрук рассказывал, как в гражданскую они через Каракумы две недели шли, вот это да. Солнце палит, воды ни капли, хлеба ни крошки, один голый песок. А нам что? У нас и под ногами харч и над головой харч, да какой! Витаминчики! А идем — ноем!
Стали разгребать снег, искать ягоды, мох. Но здесь, на высоте, нашли немного. Трофимов не унывает. Отодрав тонкую ленту коры от случайно найденной сосновой ветки, он смачно жует ее и продолжает балагурить:
— Подкрепимся вот этим. Для сохатого это лучшее лакомство, а мы чем хуже его?..
— Ну ничего, внизу найдем ягоды, а теперь — вперед! — подбодрил Комлев и первым стал спускаться по склону.
Вскоре пошли по открытой равнине. Минувшая буря намела снежные барханы с завитыми гребнями. Лыжи тонут в этих застывших волнах, и требуется немало усилий, чтобы продвинуть их хоть на полшага вперед. Мирзоеву видно, с каким трудом идет Никита Кузьмич. На последнем привале у него открылась рана. Норвежская меховая куртка — подарок Мартина Вадсена, чудом держится на плечах. Унты обмотаны веревками от носков до колен. Щеки заросли черной щетиной, провалились, нос заострился.
Следом за Комлевым идет Сомов. Он совсем выбился из сил и еле бредет, хотя у него взяли автомат, подменили в упряжке. Вместо продуктов на санках теперь везут Тишу: болезнь окончательно свалила парня с ног. В центре Машенька в подпоясанной ремнем шубенке. Лицо изможденное, восковое, одни глаза на нем живут. Но старается идти бодро. Невдалеке, лихо сдвинув на затылок трофейную каску, вышагивает Ваня Трофимов. Бозор глядит на своих товарищей, и невольно на ум приходит русская старинная песня о том, как бежал бродяга с Сахалина. Впервые он услышал эту песню давным-давно от красноармейцев-сибиряков, которые на его родине громили банды Ибрагим-бека. Услышал и полюбил: сколько в ней грусти и тоски по родине, глубины чувств. Вид колонны вызвал на лице улыбку. В это время Комлев оглянулся, кивнул ему и пошел еще медленнее. Мирзоев прибавил шагу.
