Лайош Мештерхази - Свидетельство
«Профсоюз педагогов»! Их собралось всего человек семь. Председательствовал смуглый молодой человек с густой черной шевелюрой. Возле него сидел паренек в рабочем платье со свинцово-серым лицом. Он сильно заикался. Говорили, что он совсем недавно бежал из тюрьмы. Кроме этих двоих, были еще один юноша с короткой рыжей щетиной на голове и колючими усиками и три женщины.
Неожиданно попросил слова Ласло.
— Все эти споры о методике, — заявил он, — не имеют сейчас никакого практического значения. В данный момент задача профсоюза состоит в том, чтобы помешать вывозу из страны допризывников, школьников и педагогов. А впрочем, давайте подумаем и о завтрашнем дне! Но тогда прежде всего нужно обсудить, какого типа школу мы захотим иметь в будущем. Я, например, считаю, что следует ввести обязательное школьное обучение. Но располагаем ли мы необходимыми для этого помещениями, достаточно ли у нас педагогов? На мой взгляд, если уж говорить о задачах будущего, то надо говорить именно об этих вещах. Не так ли?
Смуглый паренек горячо поддержал его. Зато дамы были глубоко оскорблены. Во всяком случае, секретарь профсоюза обрадовался, что ему самому не придется обижать их, и пообещал к следующему разу подготовить и поставить на обсуждение краткий проект мероприятий по введению всеобщего восьмиклассного народного обучения в Венгрии.
Расходились по одному, по два, с промежутками в три-четыре минуты. Рыжий юноша с короткими усиками, уходя, шепнул Ласло:
— Сможешь прийти в кафе «Музей» сегодня в девять? Я — Антал Фельдмар. Хочу поговорить с тобой.
Антал Фельдмар! «А. Ф.»!..
До встречи в кафе «Музей» у Ласло Саларди оставался еще добрый час, и он решился на шаг, который обдумывал вот уже несколько дней подряд: пойти на квартиру Денеша. Он и раньше бывал в доме на улице Йожефа, помнил даже дверь, не знал только, на третьем или на четвертом она этаже. Не знал он также и фамилии квартирохозяина Лани. Плохо, если дворник спросит: к кому? Поэтому Ласло уверенным шагом миновал подъезд и. прыгая сразу через две ступеньки, взбежал по лестнице на четвертый этаж. Ему повезло: дверь открыла хозяйка. Увидев Ласло, она сразу узнала его и, испуганно шепнув: «Входите», — быстро прикрыла за ним дверь.
— Представляете, — все так же шепотом продолжала она, — мы уже две недели ничего не знаем о нем!
Хозяйка провела Ласло в столовую. За большим черным обеденным столом сидела светло-русая, голубоглазая девочка лет пятнадцати и учила уроки.
Два раза обыск приходили делать, — взволнованно рассказывала хозяйка. — Все его книги увезли. У нас у самих перерыли все шкафы, вверх дном все перевернули. О, господи! Да вы садитесь, господин доктор!
Ласло осмотрелся в комнате.
— А если сейчас вдруг снова придут? Тогда так: я вовсе не приятель Лаци и пришел не к нему, а к вам. Хорошо? — И. улыбнувшись девушке, добавил. — Вот к ней. Как вас зовут?
Маленькая блондиночка вспыхнула до ушей:
— Шари.
— Ну вот, я пришел к Шари. Что вы учите?
— Латынь.
— Отлично, ведь я как раз преподаватель латыни! Что именно?
— Вергилия.
— Какое место?
— Рассказ Дидоны.
— Infandum, regina, jubes renovare dolorem: Trojanas utopes et lamentabile regnum eruerint Danai…
Еще гуще покраснев и смущенно хихикнув, девушка сказала:
— Да, это.
— Ну так вот, я пришел заниматься с вами латынью.
— Отлично, — рассмеялась и хозяйка.
Ласло сел, изо всех сил стараясь сохранять спокойствие. Он спросил, допрашивали их или нет и в чем, по их мнению, могли обвинить Лаци Денеша.
— Я думаю, может, в университете… может, там какая-нибудь организация… — поколебавшись, сказала хозяйка. — А допрашивать нас, конечно, допрашивали — и мужа моего и меня. Ходят ли сюда студенты и кто именно.
Рассказала хозяйка и о своих заботах:
— Мой муж — инженер на «Данубии», ну, и нам предлагают эвакуироваться вместе с заводом. А тут еще страсти всякие о русских рассказывают. Если хоть половина, хоть десятая часть того, что говорят, правда, и то страх берет… «Данубия» ведь — военный завод. И оставаться боязно, и уезжать неохота… Муж мой никогда политикой не занимался, в партиях не состоял… Радовались, когда в тридцать третьем муж на этой самой «Данубии» работу получил. Его туда профессор устроил, бывший его учитель… Разве мог кто подумать тогда, что…
— Инженеры всегда были нужны, — возразил Ласло. — И еще больше нужны будут после войны, и никто не поставит вашему мужу в вину, что он работал на военном заводе. Тогда бы всех подряд пришлось привлекать к ответу. Все мы работаем на войну, хотим мы того или нет… Разве не так?
— К сожалению, так, — вздохнула хозяйка.
— И поверьте, немцы не потому хотят переправить вашего супруга на Запад, что боятся за его жизнь. Просто им нужны инженеры. Но ведь кто знает, как далеко они будут отступать. И вернутся ли когда эти люди обратно? А здесь мы у себя дома! Что бы с нами ни случилось, мы у себя дома. И разделим участь десяти миллионов наших сограждан… А кто уедет, уподобится оторвавшемуся от родной ветки листку, что по полю ветер гонит, так и будет мыкаться, без роду, без племени.
В кафе за угловым столиком сидел Фельдмар и ждал Ласло.
— Первым делом: о чем мы говорим?
— Верно! — одобрил Ласло. — Так о чем же?.. Ну, о чем еще могут говорить два педагога, встретившись случайно в кафе «Музей»? О старых студенческих делах, об университете, о том, как Экхарт бубнил себе под нос и уже в третьем ряду ничего нельзя было разобрать, о том, как у Хусти тряслась нога, изводя экзаменующихся… о Часаре и Пинтере[32] и, разумеется, о том, что пора бы издать приличный учебник по истории венгерской литературы… Ну, а теперь давай о деле!
В нескольких словах Фельдмар рассказал, как после неудачной попытки создать военную организацию в октябре подпольщики вновь загорелись этой идеей.
— Дело серьезное, — уверял он воодушевленно. — Участвуют военные в больших чинах, политики всех мастей. Подавляющее большинство полицейских на нашей стороне, есть целые армейские подразделения, готовые в полном составе перейти к нам! Вся «Вспомогательная армейская служба», даже «Служба Пронаи»[33] и другие «добровольные» формирования, — все это теперь просто прикрытия, куда собирают антифашистски настроенную молодежь, и прежде всего студентов… Множество людей горит одним желанием — бороться! И многие уже борются, поверь!.. Один мой приятель, например, позавчера бросил гранату в немецкие грузовики. На площади Витязей дело было… Так вот, бросил он гранату и — бегом на Будафокское шоссе, а его дружок пошел навстречу погоне. Идет себе не торопясь, будто прогуливается… И пустил погоню по ложному следу. Знаешь, как здорово удалось!.. И таких операций в городе, поверь, уже много…
— Поверил бы, что много, — грустно улыбнулся Ласло, — если бы ты не рассказал именно эту историю у площади Витязей… Тесен, ох как тесен наш круг!
— Уверяю тебя: нас много! — настаивал Фельдмар. — Я, например, лично поддерживаю прямую связь с генштабом. И даю тебе официальные полномочия на формирование и командование ротой борцов за освобождение. Будут люди — получите оружие…
Ласло рассказал Фельдмару, что вот уже две недели разыскивает его в связи с запиской Денеша. Потом они договорились о необходимых условностях при разговорах по телефону. Фельдмар дал телефон своего приятеля, врача по профессии, с которым вместе снимал квартиру. Вскоре они распрощались: кафе закрывалось в десять.
Музейный бульвар был безлюден, только на углах пересекающих его улиц кое-где маячили одинокие фигуры дожидавшихся свидания влюбленных. Вдруг из-под университетской аркады выскочили двое ребят: один из них сунул листовку Ласло, а другой разбросал целую пачку по мостовой. «Смелые парни», — подумал Ласло, поняв, что стоявшие на углах пареньки были никакие не влюбленные, а — дозорные.
В трамвае, в толчее, он приметил армейского офицера и стал пробираться к нему поближе. Руки его дрожали, по спине заструились противные, холодные ручейки пота, но он упорно твердил про себя: нужно, другие же как-то делают это! Оружие нужно!
Из кобуры торчит рукоятка пистолета. Легкий нажим на пружину, удерживающую магазин. «Ох, простите. но меня тоже толкают!» Высвобожденный магазин уже в руке. Сердце стучит где-то под самым горлом, во рту пересохло, но рука уже опускает осторожно обойму в карман.
«Связь с генштабом! — думал Ласло, шагая через Вермезё. — А генштабисты, наверное, вот так же на нас ссылаются. Нас много, и все же круг наш узок и замкнут. Люди, сами того не подозревая, ищут в нем своих же знакомых… Я «командир роты»… Но сколько таких вот «ротных» числят в своей роте тех же людей, что и я… Да, я ротный без солдат… и секретарь профсоюза — без профсоюза… А вот Студенческий комитет работает хорошо… Бедняга Лаци…»
