Гено Генов-Ватагин - Скажи им, мама, пусть помнят...
Еще в ученические годы мы были с Карой друзьями, а впоследствии стали неразлучными и вместе мобилизовывали коммунистов и ремсистов в его родном крае.
В группу, которой предстояло пройти вместе со мной по всему намеченному маршруту, включили Гынчо, Спартака, Фантома, партизанку Гену и еще нескольких человек.
Расставаясь с товарищами, мы долго прощались с Голубем. Он пожелал мне бить врагов по-ботевски.
Голубь был честным и обаятельным парнем, немного резким, но всегда справедливым и откровенным. Прощаясь с нами, он так долго гладил мой автомат, как будто это была рука любимой девушки.
— Пусть стреляет без осечки, как под Войнягово а у Марицы!
День догорал.
Солнце скрылось за лесами на Буковой могиле. И только синеватые очертания гор еще освещались пурпурными отблесками заката. Ветер из долины шелестел в листве зеленого шатра, а вокруг, в защищенном от ветров месте, деревья стояли не шелохнувшись. Они как будто слушали старинные гайдуцкие песни и легенды, которые им рассказывала Букова могила.
«До свидания, товарищи Голубь, Доктор, до новой встречи! Возможно, здесь, а может быть, после победы, в Пловдиве!»
Около Калофера мы простились и с тамошними чабанами, с кошарой деда Кольо Чонкова, с местами, где мы вели бои. Перейдя вброд Свеженскую реку, мы остановились на возвышенности пад рекой Стряма, протекавшей неподалеку от села Долни-Домлен.
Долни-Домлен! Долни-Домлен! Даже теперь, когда я прихожу к плотине огромного водохранилища, то вижу, как на севере резко вырисовываются очертания темных вершин Среднегорья, а в холодной воде отражаются Букова могила и гора Кадрафил. Вместе с ними там отражается наш боевой путь. И когда я мысленно отправляюсь по дорогам нашего прошлого, то никогда не забываю, зачем живу.
Мы остановились в каком-то овраге и решили захватить село Долни-Домлен, возле которого, точно образуя большой и правильный круг, ярко зеленело пастбище. Это было большое село. Но мы не знали, есть ли там полиция или солдаты. Это обстоятельство усложняло выполнение нашего плана. Гынчо, отличавшийся смелостью и ловкостью, предложил молниеносно атаковать село и захватить его.
— Послушайте, товарищи, я знаю это село. Знаю старосту и одного полицейского, которых надо уничтожить, и тогда все будет в порядке.
— Но не забывай, что нас всего девять человек, а там могут быть солдаты.
— Не страшно, — настаивал Гынчо. — Если действовать дружно, можно горы свернуть.
Спартак поглаживал бороду, которая была у него, как у Ботева. Посмотрев в сторону села, он солидно произнес:
— Подожди, вот подумаем еще немного и непременно возьмем его!
Кара советовал более трезво обдумать создавшееся положение, потому что трудно вдевятером овладеть целым селом. В самом деле, это был первый случай в Среднегорье, когда ранней весной 1944 года столь малыми силами мы решались на такую дерзость.
Неожиданно наш пост, находившийся в пятидесяти метрах впереди, подал сигнал тревоги:
— Стой! Руки вверх!
Перед нами возникла массивная фигура домленского лесного сторожа.
Наша Гена, маленькая ростом, с короткой берданкой в руках, подбежала и встала перед ним.
Лесной сторож был одним из тех негодяев, которые водили жандармов по партизанским тропам. Говорили, что он один из самых верных слуг фашистской власти и этом крае. Вот как он стал предателем.
Однажды, обходя лес, он прилег в тени старого дуба. Какая-то торжественная тишина царила в молодом лесу, напоенном солнцем и ароматом цветов. От теплого и влажного воздуха сторожа разморило и начало клонить ко сну. Он почти уже задремал, когда тихие, легкие шаги заставили его вздрогнуть. Он вгляделся в просвет меж деревьями, и у него замерло дыхание: высокий парень в выцветших брюках-галифе медленно спускался по склону, держа в руках карабин. На поясе висела граната. Алчность обуяла сторожа, и, хотя руки его дрожали, он выстрелил. Партизан покачнулся и упал. Какое-то скотское наслаждение овладело убийцей. Он уже предвкушал, как ему вручат 50 000 левов — обычная награда за убитого партизана. Так он стал предателем.
Гынчо вышел из себя:
— Ватагин, отдай его мне, я с ним расправлюсь. Он виновник гибели моего брата!
Любчо, младший брат Гынчо, был чудесным парнем. Осенью он погиб вместе со Штокманом — командиром бригады имени Васила Левского. Нам не удалось точно узнать, как погибли эти прекрасные люди, но мы знали, что в их гибели повинна рука предателя.
Гынчо имел полное право отомстить за Любчо. И мы его едва удерживали.
— Подожди, Гынчо, в данный момент он нам необходим, а потом посмотрим!
Мы допросили лесного сторожа. Выяснили обстановку в селе, где в округе есть войска и жандармерия, и стали уточнять план наших действий. Жандармских частей в селе Долни-Домлен не оказалось. Перепуганный лесной сторож отвечал на вопросы четко. Мы уточнили расположение улиц и мостов через реку, где живет староста, где пьянствуют полицейские. Я все еще храню записную книжку, в которой очень примитивно набросал план села. Этот гад оживился, в его глазах появилась какая-то надежда на спасение. Отвратительный человек! Совершил столько преступлений, обагрил свои руки кровью партизан и все же лелеял надежду на прощение! Мы подмигнули Гынчо в знак того, что он уже может расправиться с ним, а сами отошли в сторону.
Не считаю нужным рассказывать о последних минутах этого подлеца и выродка.
В тот же миг мы услышали хрип. И все! Страшное, но справедливое возмездие.
Возможно, сейчас иные скажут, что мы были тогда чрезмерно жестоки. Но нас затравливали преследованиями, и к нам не проявляли ни капли милосердия. Жгли живыми и расстреливали. Отрубленные головы наших братьев и сестер насаживали на колья и выставляли на площадях. Вот почему мы были беспощадны к врагу, и особенно к предателям.
Гынчо возглавил группу возмездия. Он должен был уничтожить старосту в его же доме, а также одного из наиболее ретивых полицейских. Остальные же разделились на три группы: одна впереди — нечто вроде разведки, а остальным двоим, следовавшим за ними в ста метрах, предстояло ворваться в помещение общины. Овладев селом, мы должны были реквизировать деньги и оружие, сжечь хранящиеся в общине фашистские документы, собрать людей на митинг и отступить без потерь.
У здания общины во дворе собралось несколько чиновников и лесных сторожей. Не успели они прийти в себя, как мы арестовали их и заперли в большой комнате. Один из лесных сторожей попытался сопротивляться, даже прицелился в меня из своего карабина, но получил такой сильный удар, что сразу же очутился на земле рядом с остальными. В это же время Кара одним прыжком оказался возле двух полицейских. Укрывшись за толстым стволом старого тутового дерева, они пытались открыть стрельбу, но Кара подоспел вовремя.
— Бросайте оружие! — скомандовал он, — и идите впереди меня!
Арестованные с побелевшими лицами беспрекословно исполнили приказ партизанского командира.
Из всех нас самым грозным и внушающим страх оказался Спартак. Он стоял посреди двора, его черная борода развевалась на ветру. Он сыпал ругательства направо и налево, и перед ним задержанные покорно поднимали руки вверх.
— Да вы перед кем стоите: перед партизанским судом или перед Христом? — покрикивал он на них. — Вперед, а то перестреляю всех! Ну что вы на меня уставились, идиоты?
Арестованных мы затолкали в отдельную комнату и заставили повернуться лицом к стене. У дверей охранять их поставили маленькую Гену с ее карабином. Мы обшарили все здание общины. Отобрали несколько винтовок и пистолетов. Собрали все реестры, документы, ведомости и подожгли их во дворе, устроив огромный костер.
— Идите сюда, погрейтесь! — позвала нас Гена. — Такой огонь хорошо греет!
Только с сейфом общины нам так и не удалось справиться. Мы долго колотили по нему молотом, ковырялись в замочной скважине отвертками, но тщетно.
В селе то и дело раздавались выстрелы. Гынчо мстил за убитого брата. Немного погодя он прибежал к нам и доложил, что отыскал старосту и уничтожил его вместе о одним из полицейских.
Нам следовало быстро решить, что же делать дальше. Мы не могли созвать митинг, потому что нас было слишком мало.
Однако у общины собралось человек сто. Они молчали и только смотрели на нас глазами, полными восхищения и благодарности.
Нужно было уходить. Наш маленький отряд из девяти человек отправился на запад через реку Стряма. А заплаканные женщины протягивали нам кто хлеб, кто брынзу.
— Возьмите, ведь никто не знает, что вас ждет завтра!
Одна из женщин, одетая в траур, протянула мне большой кусок брынзы и с нежностью погладила мои волосы.
Черный платок закрывал ее лицо, но я все же увидел ее глаза, полные слез.
