Борис Бурлак - Граненое время
— Я и в молодости никому не писала. Не в моем характере.
Оставшись одна в своем уютном домике на берегу протоки, она разыскала тот номер областной газеты, где напечатан его портрет, когда он был назначен директором совхоза. Во всем угадывается волевой характер: в энергичном повороте головы, в прямом прицеливающемся взгляде, в повелительном наклоне подбородка. Разве такой может скучать по ней? Значит, может, может! Даже звонил Наде, жаловался на ее молчание. А что бы она стала ему писать? О Черном море? О красотах Сочи? Не умеет. О вдовьих размышлениях на досуге? Ни к чему. О затаенных надеждах на будущее? Это уж совсем легкомысленно в ее-то возрасте. И потом, на почтительном расстоянии друг от друга все видится в розовой дымке, — так можно и ошибиться под настроение, приняв желаемое за реальность.
Скоро на работу. Некогда будет копаться в себе. Полезнее копаться в недрах: по крайней мере, приносишь кое-какую пользу людям.
Однако, как ни настраивала она себя на рабочий лад, в доме был праздник. Вот бы заехать е м у на часок по пути, как заезжал он в прошлый раз, когда возвращался из райкома.
Но нет, не приехал о н в этот день.
«И очень хорошо», — подумала Наталья, прибирая в комнате и на кухне. Недаром говорят, что утро вечера мудренее: сейчас она уже не чувствовала праздника, устроенного ей вчера разыгравшимся воображением. Слава богу, все прошло.
Витковский примчался после обеда. Он по-хозяйски распахнул ворота, поставил «газик» под навес, ничуть, как видно, не сомневаясь в том, что его здесь ждут. Наталья стояла у окна, не смея выйти ему навстречу.
— Не помешал? — спросил он, входя в комнату.
— Пожалуйста, Павел Фомич, — как можно равнодушнее сказала она.
— С приездом!.. О, как здорово загорели! У нас здесь отгуляла первая метель, а там двадцать градусов тепла. Я не пропустил ни одной радиосводки. Слушал и завидовал вам, Наталья Сергеевна! Даже пытался представить себе, как вы там барахтаетесь в море. Какое удовольствие! В это время разве лишь медузы портят настроение.
— Я не боюсь медуз.
— А я, признаться, теряюсь в море, когда они начинают приставать со своими ласками! Что, смешно?
— В нашем санатории отдыхал один старый полярник, так он тоже терпеть их не мог.
— Понятно. Мужчины всегда оказываются в смешном положении. Под пулями выстаивают, а пустячков побаиваются.
— Не знаю. Может быть.
— А вы понаблюдайте.
Он безо всяких церемоний снял тяжелое драповое пальто, достал из карманов коробку конфет и бутылку дорогого вина.
Наталья осуждающе качнула головой.
— Не сердитесь, надо же отметить ваше возвращение из отпуска. Чем богаты, тем и рады.
— Напрасно вы... — сказала Наталья и вышла.
Пока она была на кухне, он сосредоточенно разглядывал фотографию, на которую в прошлый раз не обратил внимания. Как ни старался этот юноша выглядеть строгим, даже суровым, предательская улыбка все равно светилась в его глазах и, затаившись в уголках поджатых губ, готова была немедленно расплыться по всему лицу. На вид еще подросток, а уже в полевых погонах с двумя звездочками. Где же ты выпустил из рук свой маршальский жезл?.. Ничего не поделаешь, лейтенант, у каждого своя военная судьба.
Витковский обернулся — в дверях стояла хозяйка.
— Это он?
— Да, — сказала Наталья, не любившая говорить с мужчинами о муже.
— Совсем мальчик.
— Теперь бы ему исполнилось сорок.
«До сих пор отсчитывает его годы», — подумал Витковский.
— А у меня жена утонула в Западной Двине, уже после войны, — сказал он, недовольный тем, что начал разговор о мертвых.
Наталья вопросительно взглянула на него.
И ему пришлось, хотя бы очень кратко, рассказать о катастрофе речного парохода. Павел Фомич тоже не любил говорить с женщинами о своей жене, но по другой причине: он плохо скрывал свое равнодушие к Юлии. Однако, рано или поздно, надо отчитываться за прошлое. Сейчас он даже увлекся сверх всякой меры, подбирая слова, достойные трагического случая. Так он и в самом деле мог показаться Наталье однолюбом, прожившим целых десять лет вдовцом.
Она не спрашивала его больше ни о чем, чтобы не выглядеть слишком заинтересованной, хотя какое-то чувство понуждало ее спросить еще, еще. «Неужели ревность?» — подумала Наталья.
— Извините, я на одну минутку...
Выйдя на кухню, она метнулась к зеркальцу, висевшему над умывальником, и стала придирчиво рассматривать себя. Боже мой, раскраснелась-то! Румянец проступает сквозь загар. Что же это такое: настоящая любовь или просто бабья дурь? Она присела на табуретку, чтобы немного успокоиться. Но его мерные шаги в соседней комнате гулко отдавались в ее сердце: один шаг — два удара, один шаг — два удара. Встала, умылась, чуточку попудрила лицо и, преодолевая озноб, пошла к нему.
— Все не могу акклиматизироваться после юга, — сказала Наталья, жестом приглашая его к столу.
— Рассказывайте, рассказывайте! — громко потребовал он, устраиваясь рядом с ней. — Давно я не был на Кавказе, кажется, с войны. Да и не тянет.
— Толкучка невероятная. Как в Москве.
— За ваше здоровье! — Он поднял рюмку, наблюдая, как нерешительно Наталья взяла свою. — За ваши новые открытия! Здесь каждый день вспоминали вас добрым словом.
— Только, пожалуйста, не преувеличивайте, Павел Фомич.
— Я вполне серьезно. К слащавым комплиментам не привык. Хочу вас пригласить весной к себе в совхоз. Начальник экспедиции не возражает. С весны будущего года мы начинаем строить отделенческие поселки, фермы, а воды нет. Проблема номер один. Надеюсь, поможете?
— Будет план — будет и помощь.
— А вы сверх плана! Договорились? — Он поднял вторую рюмку, заговорщически улыбнулся. — Прошу, символическое вино.
И она уступила, твердо решив, что пьет последнюю, будто никогда и не брала в рот слабенького портвейна... Вот так символическое! Она лишь ради приличия слушала его, внутренне сопротивляясь этой внезапной и приятной усталости.
— А мне все труднее обходиться без вас, — сказал он, кажется, вне всякой связи с тем, что говорил.
Наталья промолчала.
Тогда он взял ее руку, легонько сжал в своей ладони и объяснил, как несмышленой ученице.
— Твой отпуск был сущим испытанием для меня. Я понял, что уже не могу расставаться с тобой надолго.
Наталья молчала.
Тогда он наклонился к ней.
— Павел Фомич! — Она встала, отошла к окну.
— Не сердись, Наташа.
Наташа... Еще никто из мужчин после гибели мужа не называл ее Наташей. Ну зачем тревожить память неосторожной лаской? Неужели и для него она — Наташа, тоже Наташа? Нет, какая угодно, только не эта — Мишина интонация. Если уж другая жизнь, то все должно быть другим. Если уж второе счастье, то ничего заемного от первого.
— Сергеевна, Сергеевна! — исправляя ошибку, сказал он.
В дверь постучали. Не дожидаясь ответа, на пороге появилась женщина средних лет, в овчинном полушубке, закутанная пуховой шалью.
— С приездом, Наталья Сергеевна! С дорогим гостечком вас. Здравствуйте! Я к вам за мясорубкой. Дадите? Мой вернулся из командировки, требует пельменей.
Наталья вынесла из кухни мясорубку, отдала словоохотливой женщине, и та, поблагодарив, опять скользнула взглядом по столу и нехотя повернулась к двери.
— Соседка? — поинтересовался Витковский.
— Жена бурового мастера. Очень болтливая особа. Через час о нашей встрече будет знать вся геологическая экспедиция, вплоть до самых дальних вышек.
— Надежная у вас связь!
Настроение у Натальи испортилось. Ох, уж эта бабья молва! Все преувеличат во сто крат, все решат заранее. Ну как же, наконец-то гидрогеолог Журина нашла себе человека по душе! Слава богу, что не забыл о бедной вдовушке, послал ей такого серьезного человека! И прибавят обязательно немного грязи. Это уж непременно, без этого сплетня рвется, как изъеденная молью пряжа.
Разговор не ладился. Наталья отвечала односложно. Витковский выпил стакан чаю и стал собираться в обратный путь.
— Не обращайте внимания на обывателей, — сказал он напоследок.
«Куда же вы так рано?» — можно было прочесть в ее глазах. Но он не был приучен к такому чтению.
И опять, оставшись одна, Наталья долго ходила по комнате, бесцельно приглядываясь к ее убранству. Как тщательно ни готовилась она к откровенному разговору с ним, но это его признание застало ее врасплох. Что же делать? Посоветоваться с Надей? Однако не советовалась же она ни с кем, даже с матерью, когда полюбила Мишу. Да и что может сказать Надя? Обрадуется, расцелует, начнет поздравлять, смеясь и приговаривая: «Милый ты мой, мокрый геолог, будь смелым, будь решительным! Иди навстречу своему счастью, ты его заслужила!» Мокрый геолог. Это Надя услышала в конторе экспедиции, где гидрогеологов в шутку называют «мокрыми», и подхватила... Так что же делать? Что? Если бы у нее были дети, тогда она и внимания не обратила бы на Павла Фомича Витковского. Сколько женщин живет только для детей, никого вокруг не замечая. И у нее хватило бы сил поступиться личной жизнью.
