Армин Шейдербауер - Жизнь и смерть на Восточном фронте. Взгляд со стороны противника
Приведенные выше данные взяты из официальной истории 7-го полка. Насколько лично я помню, ураган разразился в 3.05, ровно в то же самое время, как и июле 1941 г. Огонь был сосредоточен на главной линии обороны. На деревню падали только отдельные снаряды крупного калибра. Мы уже давно покинули деревенские дома и укрывались в траншеях рядом с ними. Я был разбужен грохотом рвущихся снарядов всего лишь после одного часа сна. Тот бой начался для меня с раскатов грома в моем черепе, ослабленном шнапсом и усталостью. К 5.00 батальон получил приказ отойти ко второй линии траншей, заранее подготовленных для этой цели. Это было хорошей новостью, поскольку, если противник уже атаковал по фронту, то вскоре следовало ожидать перенесения огня и на наш тыл. Тогда под обстрелом должны были оказаться наши огневые позиции, деревни и дороги, т. е. цели, давно уже выявленные вражеской разведкой.
Мы начали отходить, артобстрел перед нами и рвущиеся снаряды позади. В итоге дивизия оказалась рассеченной на две части. Под ее непосредственным командованием находились 7-й гренадерский полк, отдельный фузилерный батальон и наш 2-й батальон 472-го полка. Однако наша 5-я рота, которая была развернута на левом фланге, 1-й батальон, наш полковой штаб, а также весь 461-й полк были отброшены на северо-запад. О судьбе 5-й роты не было никаких известий даже на следующий день. Тем временем вторая оборонительная линия стала основной. Кроме того, требовалось срочно ликвидировать разрыв на нашем левом фланге.
Проходя вдоль основного рубежа обороны, мы с капитаном Мюллером наткнулись на 88-мм противотанковое орудие, занимавшее позицию вблизи леса и державшее под прицелом дорогу на Левшу, по которой русские подтягивали танки. По дороге шел Т-34 — один выстрел, и он загорелся. Второй следовал прямо за ним. В него попал следующий снаряд. Он остановился, и из башни выползла перепачканная маслом фигура. Показался третий танк, который начал медленно проезжать мимо своих товарищей. Наводчик нашего противотанкового орудия напряженно наблюдал за ним, а потом нажал на спуск. В очередной раз было достигнуто прямое попадание, и вся башня целиком взлетела в воздух. Столбом взметнулось пламя.
После короткого одночасового отдыха в ночь на 22-е, полного отсутствия сна на следующую ночь, я так и не сомкнул глаз в ночь с 23 на 24 июня. Наш командный пункт располагался в укрытии, которое, вероятно, использовалось ранее распорядителем работ во время сооружения второй линии траншей. Утром мы все еще держались. К полудню, как было приказано, мы отошли за линию железной дороги Витебск — Полоцк. Противник наседал на нас сзади, железнодорожные сооружения находились под огнем. Рядом со станцией, на которой я вышел из поезда всего лишь за 14 дней до этого, остатки батальона пересекали железную дорогу. На станции Шумилино стоял товарный состав, готовый к отправлению на Полоцк. Как магнит, он притягивал к себе наших солдат. Мюллер и я, надрываясь от крика, старались противодействовать этому проявлению разложения. С большим трудом, но нам все же удалось собрать остатки батальона.
Однако некоторые, увидев возможность убежать, захотели ею воспользоваться. Они забрались на паровоз и стали упрашивать машиниста уезжать как можно скорее. Когда состав наконец тронулся, наш батальон находился уже в порядке и отступил за железную дорогу. Поезд не прошел и 100 метров, как оказался под огнем противотанкового орудия противника. Прямое попадание в котел паровоза сразу же прекратило это путешествие. Пассажиры соскочили на землю и побежали по шпалам дальше.
С наступлением сумерек я получил приказ провести контратаку. С людьми своего штаба мы выбили русских из домов деревни Вербалы. Так как их было немного и мы орали как сумасшедшие, операция оказалась для нас достаточно легкой. Вечером на передовую был доставлен из дивизии агент нашей разведки. Это был армянин в русской военной форме. Ночью он должен был провести разведку в расположении вражеских войск, а потом вернуться обратно. Тем временем стало известно, что разрыв на левом фланге становился все шире и шире. На протяжении нескольких километров немецких войск не было совсем.
25 июня остатки дивизии должны были переправиться через Двину. Вокруг деревни Улла и находившегося возле нее моста был создан плацдарм, половину которого занимал наш потрепанный батальон. Русские осторожно продвигались вперед, не оказывая серьезного давления, но временами открывали интенсивный огонь. В 11.30 пришел приказ оставить плацдарм, поскольку мост через Двину должен был быть взорван в 12. 00. В это время наша артиллерия снималась с позиций и поэтому не могла поддержать нас огнем. Оставалось три штурмовых орудия. Мы предпочли оставить их при себе вместо того, что дать им занять огневые позиции на противоположном берегу. Капитан Мюллер позволил другому подразделению уйти с плацдарма первым. Сам он хотел переправиться с последним штурмовым орудием. Со своей стороны, я предлагал, чтобы те, кто не умел плавать, начали уходить немедленно. После этого остальные, вместо того чтобы собираться на находившемся под угрозой подрыва мосту и перед ним, могли бы переплыть через реку.
Мюллер решил придерживаться своего замысла, но время шло, и к 12.00 и он стал заметно нервничать. Наконец, в 11.55 нам уже ничего уже не оставалось, кроме как забраться на штурмовое орудие и начать переправляться через мост. Вместе с 15 солдатами мы с Мюллером вскарабкались на боевую машину. Нам пришлось лезть на самый верх. Каждый хотел укрыться за другими товарищами. Русские стреляли со всех сторон, и по броне застучали пули. Но мы продолжали цепляться друг за друга. К счастью, только два человека были легко ранены. Ровно в 12. 00 мы проехали по широкому деревянному мосту. На другой стороне нас поджидал офицер-сапер, которому мы сказали, что были последними, кто покинул плацдарм. Немного погодя, после того как мы слезли со штурмового орудия, сапер привел в действие детонатор. Уходя, мы оглянулись, и увидели, как мощный взрыв разнес мост на части. Обломки упали в воду и на берега реки.
В пяти километрах вверх по течению Двины мы заняли позицию справа от фузилерного батальона. Нашим соседом справа была корпусная группа «D», вернее, ее остатки. В первую ночь русского наступления корпусная группа оставила деревню Лабейки, которая теперь тоже была справа от нас. При наличии достаточного количества сил эта позиция могла бы быть просто идеальной. Превосходно сооруженная траншея проходила вдоль западного берега Двины по крутому склону, высота которого местами доходила до 10 метров. Фронтальная атака через реку шириной 16 метров практически полностью исключалась.
На выделенном нам участке обороны я даже нашел время полюбоваться пейзажем. Он напоминал английский парк, с лугами и отдельно стоящими группами деревьев и кустарников. Под летним солнцем через реку открывался прекрасный вид. Никаких выстрелов пока не было. Я нашел мотоцикл гражданского образца, который, по-видимому, был брошен работавшими там людьми из строительной «организации Тодта». По дорожке через луг я поехал через участок обороны, чтобы установить связь с нашими соседями. Вместо ключа зажигания я использовал деревянную щепку, и, как ни странно, маленький Durrkopp 125 заработал. Однако эта дорога просматривалась противником. Все шло хорошо, пока я не попал под прицел русской противотанковой пушки. Первый снаряд лег от меня далеко, но второй чуть не свалил меня, когда я попытался объехать воронку от первого взрыва. Я почувствовал, как меня обдало порывом воздуха от пролетевшего рядом третьего снаряда, и решил дальше не ехать.
Вечером Мюллер вернулся из располагавшегося позади нас командного пункта полка. Пока капитан Мюллер отсутствовал, то после пяти ночей и четырех дней без сна я поспал всего три часа. Бои и частая смена позиций, плюс суматошные действия Мюллера, а еще и принятая поначалу таблетка Первитина не давали мне отдохнуть на протяжении более 100 часов. Я постоянно бодрствовал. Поэтому, расположившись на мягком зеленом мху, я спал теперь как убитый. После этого мне потребовалось еще полчаса, чтобы проснуться полностью.
Мюллер принес приказ отбить у противника деревню Лабейки. Мне он показался не в своем уме, говорил бессвязно и не стоял на ногах как следует. Наверное, он выпил слишком много в полку или, что более вероятно, небольшой дозы оказалось для него достаточно, поскольку он был измотан точно так же, как и я. Но, возможно, у него было предчувствие, что его смерть была уже рядом. «Нам конец, Шейдербауер», это было первое, что он сказал. Затем он изложил детали. В атаке должен был принять участие весь штаб батальона. Лабейки надо было атаковать с севера и юга, вдоль Двины, и обязательно взять. Мы должны были сделать это без артиллерии, без штурмовых орудий, вообще без тяжелого вооружения и даже без достаточной информации о противнике, только «на ура» и при «моральной поддержке» ночной темноты.