Сара Марголис - Подруги
В теплушке с ними ехала большая семья: мать, дети, бабушка. Мать — полная, но очень подвижная женщина, оказалась врачом. Зое повезло, она могла бы остаться без руки. Софья Григорьевна обработала рану, сделала перевязку, и Зое стало легче.
Еду они готовили коллективно. На больших стоянках дети собирали щепки, кусочки угля, ставили рядом два кирпича, разжигали огонь. Семейство Софьи Григорьевны эвакуировалось организованно, спокойно. Они имели время, чтобы захватить все необходимое: и кастрюли, и чайник, и корыто. В дороге Димка стирал мамину блузку и свои трусики.
Зоя жила на верхних нарах. Когда удавалось уснуть, ей снились Мишук, Артем, Кира. Во сне она крепко обнимала Димку.
Мишука звали в семье папиным сыном — это была крошечная копия Артема. Дима походил на мать. Тот же выпуклый лоб и синие до черноты глаза. Димка был веселым непоседой. Он вечно напевал какие-то марши, ему некогда было поесть — его всегда ждала куча ребят. Зою тревожила происшедшая теперь в мальчике перемена. Его улыбки стали какими-то вымученными. Он подолгу, задумавшись, сидел на нарах и, обняв свои худые загорелые коленки, смотрел в маленькое окно.
Как-то Зоя услышала его разговор с мальчиком Софьи Григорьевны.
— Я раньше думал, война — это весело, красиво… Я тогда был маленьким…
На станциях сплошь стояли вагоны, набитые пестрым, разношерстным людом. Непричесанные, немытые дети воробьями прыгали по шпалам. В вагонах сушились пеленки. Встречные поезда везли на Запад укутанные зеленым брезентом орудия, танки, самолеты. Бойцы с загорелыми лицами приветливо махали руками ребятишкам.
Поезд цепкой черной гусеницей вползал на подъемы, извивался на поворотах, пробирался меж густых горных лесов Южного Урала.
В широко раскрытые двери вагонов тянулся аромат высушенной солнцем хвои. Эти погруженные в дрему леса под безоблачным небом, эта звенящая тишь казались Зое странным, но сладким сном. На стоянках Дима кувыркался в траве, приносил матери крошечные, душистые ягоды, яркие, невиданные ими прежде уральские цветы.
Софья Григорьевна ехала с семьей в Свердловск, к сестре. Зоя вспомнила, что и она могла бы остановиться в этом городе. Несколько лет назад она подружила в Крыму со свердловчанкой Полиной Соколовой. Полина горячо привязалась к веселой певунье Зое. Одно время они довольно часто обменивались письмами. Муж Полины командовал авиационной частью. Детей у них не было, Полина целиком посвятила себя хозяйству, заботам о муже.
Зоя знала адрес Соколовой и без труда разыскала ее. Полина крепко расцеловала Зою, Димку, потом поплакала, потом захлопотала по хозяйству. Муж ее был на фронте.
Зоя с Димкой поселились в квартире летчика Соколова.
Суровые, безрадостные дни настали для Зои. Вести с фронта были тревожными. Деньги подходили к концу, а рука заживала плохо, нечего было и думать о работе. Попытки разыскать мужа и подругу ни к чему не привели. Жаловаться было некому и не к чему.
Наступил ноябрь. Снежным вечером прибежал с улицы запыхавшийся Димка.
— Мамуля, тетя Поля, включайте-ка радио. Скорей, скорей… Товарищ Сталин будет говорить…
Зоя слушала негромкий, спокойный голос, и с каждым словом ей становилось все легче и легче дышать.
Прошли недели, и голос диктора, читающего «Последние известия», повеселел. Красная Армия наступала по всему фронту. К этому времени рука у Зои основательно зажила, и она пошла работать на военный завод…
— Вот как будто и все. По крайней мере — главное все, — устало сказала Зоя. Они вместе пришли с завода и сидели в кухне на корзинке, греясь у печки.
— А ты, как ты жила это время?
Кира не отвечала. Она только что пережила смерть Мишука и сидела бледная, угрюмая. Она подняла на подругу затуманенный слезами взгляд.
— Что же помогло тебе устоять так крепко на ногах, Зойка?.. — Она помолчала. — И стать знаменитым токарем?..
Губы Зои дрогнули.
— Понимаешь, он расстреливал детей и улыбался… Разве можно, чтобы такие жили? Разве им место в человечьем общежитии?
КОГДА МОРЕ ПЕЛО
Гляну, гляну в очи ясные,
Закружится голова.
С милой жить, что солнце красное,
А без милой — трын-трава.
Из русской песни.Случается так: идет человек длинной, тяжкой дорогой и тащит тяжелую поклажу, он трудно дышит, тело налито усталостью… И вдруг подошел незаметно кто-то, взялся крепкой рукой за ношу, поддержал путника, помог одолеть очередной подъем. И путник широко вздыхает, мышцы его разжимаются, снова обретает упругость походка. Он оглядывается и видит рядом родное лицо…
Встретившись с Кирой, досыта с ней наговорившись, получив, наконец, возможность вслух вспомнить об исчезнувшем из ее жизни Артеме, вместе с самым близким ее душе человеком поговорить о своих горестях, Зоя почувствовала почти физическое облегчение.
Кира несла теперь в своем сердце большую долю ее страданий, и это еще больше роднило подруг.
Плечом к плечу шли они в ту ночь увлекательной дорогой воспоминаний, дорогой своей юности. И они не могли не притти к одному памятному лету в маленькой Абхазии…
Разные бывают встречи. Люди знакомятся в поезде, на улице, в магазине. Даже в трамвае. Зоя и Артем встретились тем летом в море.
Он приехал на юг с крайнего Севера, где проработал три года без отдыха, почти без сна. Приятель — абхазец метеоролог Пицхалаури дал Артему письмо к своим старикам и умолял погостить у них пару месяцев.
— Родным им сыном будешь, как в сказке жить будешь, — горячо обещал приятель. И Артем поехал. Не было у него ни родителей, ни жены, а тянуло порою на огонек, в уютную комнату. За свои 23 года Артем ни разу не удосужился влюбиться. Он нравился девушкам и дружил с ними, только все это было не то. «Чуда заморского тебе надо, что ли», — удивлялись приятели. Многие из них переженились, а Артем все ждал своего чуда.
Был он рослым, чуть сутулым, смуглым и черноглазым. Спортсмены никогда не сутулятся. Артем составлял исключение. Подростком он стыдился своего не по летам огромного роста, не хотелось выделяться среди сверстников, и он привык чуть пригибать чубатую голову. Так и осталась у него эта привычка. Шекспир сказал, что тело — это сад, а в том саду садовник — наша воля. Артем оказался нерадивым садовником. Он понял это, приехав на юг. Ему казалось, что силы его беспредельны. Теперь, на отдыхе, он почувствовал отчаянную усталость. Гимнастика была заброшена за последние годы. Заниматься легкой атлетикой на Севере тоже не приходилось. Во дворе у Пицхалаури стоял самодельный турник. Артем уверенно подошел под блестящую перекладину. Прежде он мастерски вертел солнце, лучше всех в техникуме. Ну-ка! Попытки окончились конфузом. Он не мог чисто сделать ни одного, даже самого простого упражнения.
— «От чертяка», — удивился Артем. Первые дни ему никуда не хотелось уходить от этого сказочно маленького и сказочно зеленого домика с прохладной терассой, сада, полного свежераспустившимися розами. Где-то рядом, внизу, дружелюбно урчало море. Артем никогда еще не переживал такого блаженства. Но безделье не расслабило его. Провалявшись несколько дней на траве, он почувствовал себя, как никогда, сильным. Дружба с турником быстро наладилась, и старики, уже успевшие влюбиться в своего гостя, ужасаясь и восхищаясь, следили за его смелыми движениями.
Домик прикурнул возле моря, у подножья скалы, покрытий по-кавказскому сочной зеленью. У моря Артем оказывался в два прыжка. Вот оно — море юга! Оно было таким голубым и свежим, таким девственно прекрасным и необъятным, что каждый раз, едва перепрыгнув через кусты и ступив на теплые, — это бывало ранними утрами, — гладкие камни пляжа, Артем замирал перед этим великолепием.
Плавал он безустали, часами. Но и этого показалось мало. Он привел в порядок старенькую байдарку друга, выкрасил ее белоснежной краской, а на борту любовно, большими синими буквами вывел гордое слово — «морячка». Дружба с морем стала теперь нерушимой. Основательно нагрузив свое суденышко фруктами и лепешками, прихватив пару книг, он уходил в свое плаванье с рассветом и лишь вечером возвращался к нетерпеливо поджидавшим гостя старикам.
Байдарка мерно покачивалась на маленьких, веселых волнах, солнечные лучи, поблескивая, кувыркались в прохладной воде…
Вскоре Артем стал походить на дикаря — мускулистый, с загорелой до черноты кожей, в коротких трусах, с чудно́й, самодельной шапчонкой на чубатой голове.
В таком наряде он и в горы уходил…
Селение раскинулось в стороне, в долине. Домик Пицхалаури стоял на отшибе. Артем наслаждался своей дружбой с морем. Он ни разу не побывал в селении, не видел никого, кроме стариков. И ему казалось, он не скучает по людям. Но только казалось.
